Удивительная метаморфоза. – Слава или позор? – Кровавая потасовка в «Золотом барашке».
-Знаете ли вы, сударь, что Амур обладает способностью пробуждать дремлющие умы? Нет? Вот и я об этом даже не догадывался, пока он не вдохновил меня на поступки, на первый взгляд казавшиеся самонадеянными. Движимый одним только страстным желанием быть достойным Вивьен, я, в короткий срок, используя по преимуществу часы досуга, освоил грамоту. Затем один добросердечный клирик за скромное вознаграждение помог мне взять такую неприступную крепость, как латинская грамматика. Уроки музыки, пения и дикции преподали мне бродячие актёры абсолютно бесплатно, а основам владения рыцарским оружием обучил сам господин Селье. Правильно говорят, что всякий рано или поздно попадает на свою полочку. Вот и я попал: за год с небольшим из грубого и простоватого деревенского малого превратился в достойного и благовоспитанного юношу. Лишь одно мне изменить было не под силу – происхождение. Но его я не стыдился, клянусь пречистым телом Христовым, и ни за какие посулы не отрёкся бы от своей семьи, матери, отца и братьев.
-И я, - поддакнул Бранж.
-Конечно, от добра добра не ищут, - осушив вторую кружку оверньского, заметил Пикинье, и было непонятно, говорит ли он от души или же насмехаясь над единственным наследником одного из самых знатных и состоятельных лиц Булони.
-Что да то да… - согласился с ним Бранж, и, краснея при мысли, что невнятные слова его могут быть истолкованы как самое обыкновенное пустозвонство, признался: – Своими предками я горжусь. За исключением, правда, одного - прадеда по материнской линии…
-И чем же прадед вам не угодил? – осведомился Пикинье.
-Ах, не хочется даже говорить об этом…
-И всё же…
-Ну, хорошо, скажу… Он поддержал мятежников в Лангедоке.
-Тех самых, кого с небольшим лет сто тому назад называли тюшенами?
-Верно.
-Если вы имеете в виду восстание горожан Лангедока против притеснений королевских наместников, то скажу вам, сударь, прямо, не обинуясь: прадед ваш заслуживает всяческого уважения. И ропщете вы на него совершенно напрасно…
-Это с какой стороны посмотреть…
-С какой ни смотрите. Нельзя отличиться там, где нет необходимости блуждать и колебаться между жизнью и смертью. Пагубны и смешны те подвиги, в которых нет ни на волос славы…
Тут между собеседниками произошли любезные пререкания относительно того, замарал или не замарал родовую честь прадед господина Бранжа. С неожиданной горячностью защищая давно усопшего родственника молодого своего визави, Пикинье проявил себя блестящим знатоком истории. Он привёл многочисленные факты, свидетельствующие о том, как королевские чиновники и сборщики налогов, призванные блюсти казённый интерес, грабили и разоряли Лангедок подобно жадным, свирепым волкам. В числе прочего Пикинье упомянул о бесчинствах герцога Жана Беррийского, брата короля Карла V, настоящего дьявола во плоти, угрозами принудившего город Сен-Флур выплатить ему 16 тысяч ливров якобы для выкупа отца у англичан (в то время как отец его был уже мёртв и он, естественно, знал об этом), а получив означенную сумму, тотчас же пустил её на удовлетворение своих мелочных прихотей.
-Таким образом, - заключил мудрый старик, как бы подводя невидимую черту под сказанным, - всякий, кто в тот час поднимал свой голос против произвола сиятельных разбойников, алчных к добыче и неразборчивых в средствах, достоин называться смелым и благородным человеком. Другое дело, что тюшены, вдруг ощутив себя силой, стали чинить несправедливость ещё большую, чем их заклятые враги – сеньоры. Благие начинания, сударь, чреваты самыми плачевными последствиями...
-Правда ваша, - согласился Бранж.
Между тем за окнами таверны вечерело. Сводчатый зал постепенно наполнялся посетителями. Их размытые лица в мерцающем свете смоляных факелов казались какими-то чудовищными призраками, выходцами из ада. Шумный говор десятков пьяных голосов стал заглушать голос Пикинье, и ему пришлось присесть на скамью рядом с Бранжем и кричать ему на ухо, чтобы тот услышал.
-Кстати - про благие начинания. Ни один отец, любезный Бранж, так нежно и глубоко не любил свою дочь, как любил её Селье, и по этой причине, хотя ей давно пора было замуж, он не выдавал её, боясь с ней расстаться. Впрочем, у Вивьен был жених, сын графа де ля Рюса.
-Де ля Рюс! – воскликнул Бранж. – Я, кажется, уже слышал от вас это имя.
-Правильно. В самом начале моего рассказа. О, эта семейка изрядно попила нашей кровушки, - признался Пикинье, мрачнея. – Старший де ля Рюс, заурядный, невежественный и грубый землевладелец, крайне расточительный, когда речь шла о его капризах, любил повторять, что лучше всего, когда крестьяне плачут, а хуже всего – когда радуются. Его младший сын, виконт де ля Рюс, самонадеянный повеса, весь пошёл в своего папеньку. Лицемерно прикинувшись великим смиренником, он втёрся в доверие к знаменитому оружейнику, надеясь получить после женитьбы на его дочери средства на кутежи, охоту и прочие развлечения.
-Хитро задумано! – сказал Бранж.
-Ещё бы! Яблоко от яблони недалеко падает…
Выпитое вино преобразило старика. Морщины на его выпуклом лбу разгладились, словно это были и не морщины вовсе, а борозды, проведённые глубокими мыслями, щёки порозовели. Он сделал движение встать, чтобы размять затёкшие ноги и, неловко качнувшись в сторону, толкнул проходившего рядом коренастого матроса в тёмно-коричневой полотняной рубахе и такого же цвета шароварах, перевязанных у колен.
-Ты расплескал мне всё вино, мерзкий старикашка! – опрокинув кружку вверх дном, хрипло вскричал задетый крепыш на ломаном французском, злобно оскалив беззубый рот.
У Бранжа упало сердце. Словно завороженный, он уставился на квадратное, изрытое багровыми шрамами лицо бешеного матроса. В душе у него ещё тлела слабая надежда, что дальше словесной перепалки дело не зайдёт и что умудрённый опытом старший друг его сумеет найти нужные выражения, чтобы загладить нечаянную вину. Но надежда эта рухнула, когда в наступившей вдруг тишине твёрдо и непреклонно прозвучал язвительный голос Пикинье:
-Хорошо сказано, дружок! Хорошо! Но извини, кружка твоя была пуста. Поэтому ты, братец, отъявленный лгун, мошенник и подстрекатель.
-Что такое!? – воскликнул поражённый столь дерзким высказыванием матрос, вертя шарами глаз в вылезших орбитах.
-Уж не взыщи, брат, сам напросился, - бросил Пикинье с презрением.
-Сейчас тебе, старикашка козлозадый, даже святой Андрей не поможет! – швырнув кружку оземь, выкрикнул беззубый покоритель морей, и в крепкой, жилистой руке его блеснуло лезвие ножа.
-Не богохульствуй, приятель!
Произнеся эти короткие слова с ещё большим хладнокровием, чем предыдущие, Пикинье, встав из-за стола, сделал шаг навстречу матросу…
Сердце Бранжа совсем остановилось, когда их окружили чёрные тени с зелёными, точно в водянке оплывшими рожами. «Всё, - в отчаянии подумал он, – живыми мы отсюда не выйдем. Чёрт меня дёрнул пойти в этот разбойничий притон!»
Дальнейшее происходило словно в тумане. Под возбуждённые крики толпы две фигуры, одна - низкорослая и широкоплечая, другая – высокая и худощавая, сблизившись, взмахнули руками, словно птицы крыльями, после чего одна из фигур, охнув, медленно опустилась на земляной пол и, затрепетав в предсмертном борении, затихла.
-Говорил же ему, не богохульствуй, - вытирая о полу плаща тонкий и длинный кинжал, тихо, но выразительно сказал Пикинье.
Взяв Бранжа за руку, он потащил его к выходу, позабыв оставить деньги за выпитое вино. Когда толпа опомнилась и, опрокидывая скамьи, ринулась за ними, их уже и след простыл.