Паршивец

 
Егор Кузьмич, старательно, со всех сторон, пригладил холмик, и откинув в сторону лопату, обессилено опустился на свой армейский бушлат…
– Ах ты, Мерзавчик, а! – С болью в душе думал он. – Как же так? Паршивец ты этакий…

В голове – теснились мысли. Он вспомнил: как четыре года назад, он, проходя мимо свалки, – подобрал его беспомощного, умирающего среди картонных коробок. Серый комочек – шкет, обтянутый кожей. С первых же дней, жена его назвала – Паршивцем...

Принёс он его тогда, положил в угол, у порога, на свою старую армейскую гимнастёрку, а рядом – поставил плошку с молоком. Но шкет – не пошевельнулся. Тогда Егор Кузьмич, обмакнул палец в молоке, и – помазал им носик своего шкета. В ответ он:  открыл глаза..., и мутно-мутно – посмотрели на Егора Кузьмича... «Не жилец», тогда подумал он, и отошёл...

А к вечеру, когда Егор Кузьмич собирался отходить ко сну, он увидел, что молочка в плошке, уже – нет, а его шкет, неуверенно: стоял на раскоряченных ножках. И Егор Кузьмич – вздохнул. Тогда он налил в плошку ещё молочка, и сел рядом на корточки, наблюдая и радуясь, как его шкет, шумно причмокивал, и слизывая молочко из плошки.

«Будет жить, мерзавчик», – довольно просебя, отметил Егор Кузьмич, и – спохва-тился:
– Что это я: «Мерзавчик»?. Надо придумать ему настоящее имя, и решил: завтра, и придумаю, утро вечера мудреней...

И тогда он: покрошил в плошку мякоти белого хлеба, и полил её молочком...

...А назавтра, возвратясь с работы, Егор Кузьмич – был обрадован упрёками жены:
– Твой Паршивец, все мои шторки поободрал, – недовольно выпалила она ему...

У Егора Кузьмича, радости – небыло конца. А жена – добавила:
– Вон видишь – бегает по углам, ищет: где бы нагадить...

А Егор Кузьмич, молча: разделся, и поймав за передние лапки своего Паршивчика, на задних – повёл его в ванную комнату. А там, смахнув с полочки внутри унитаз воду, посадил на неё, своего шкета. Но он не привык: гадить на столь чистом месте, и стал метаться, пытаясь вылезти из унитаза. Тогда Егор Кузьмич – преградил ладонями выход из унитаза, и стал гладить его по головке... А тот, когда его уже совсем припёрло: жалостно мяукнул, и – сделал своё дело...

– Молодец, Дымок! – вырвалось у Егора Кузьмича, и сам удивился: откуда это у него это слово? ...

И тогда он, вспомнил большого серого кота, у своей сестры в деревне. Звали его: Дымок… «Вот и – имя моему Мерзавчику, – подумал он тогда. – Только надо определиться: Дымок –это, или – Дымка?»...

А тем временем, серый комочек: покатился из ванной комнаты... И Егор Кузьмич, выйдя из ванной,  довольный: объявил находу жене:
– Мы всё сделали в унитаз... И имя придумали. Только надо определить: кто это – кот или – кошка...

Жена его радости – не разделила, и удивилась: как это он, не может отличить кошку от кота... А Егор Кузьмич, молча выслушал свою жену, и взяв в руки свой серый комочек, понес его обратно в ванную комнату, купаться...

– А сейчас, мы с тобою, Дымочек: помоемся, – любовно сказал он ему, наливая в мыльницу: тёплую воду.

И разведя в ней кусочек мыла, он обмакнул в неё чистую тряпочку, и ею – протёр всю шёрсточку своего малыша. Тот его не понял, но не стал сильно  сопротивляться. Потом Кузьмич: вымыл тряпочку тёплой водой из крана, и снова – протёр ею шерсточку малыша, а после этого, он насухо вытер его: сухой чистой тряпочкой...

Выйдя из ванной комнаты с умытым своим малышом, Егор Кузьмич – уложил его на свою гимнастёрку, в углу комнаты. Но его комочек – не захотел лежать, и мордочкой: стал тыкаться в его ладонь. Тогда Егор Кузьмич, налив в плошку молока, – подсадил к ней малыша. И тот с жадностью – стал лакать его. И с тех пор, Малыш-Дымок  – пошёл напоправку...

– Занялся бы чем-нибудь полезным по дому, – заворчала тогда на него жена...

По дому Кузьмич занимался много, но угодить жене – он никогда не мог...

...И так, каждый раз, придя с работы, Егор Кузьмич – занимался своим малышом. И он быстро – набирал в весе, подрастал. И вскоре из малыша-Паршивца, превратился: в Дымка. Вырос: в серого, умного кота, с белыми тапочками на передних лапках, и – белом фартучке на шее. Глаза его, были такой глубины... Они заглядывали: прямо в душу... И Егор Кузьмич, не нарадовался им…

И теперь уже он самостоятельно научился ходил в туалет. Самостоятельно стал открывать дверь в ванную комнату. И сам садился на сиденье унитаза, и делая своё дело. А после этого, он долго царапал по его крышке, или – по рулону туалетной бумаги висевшей рядом с унитазом, разматывая его, пока кто-нибудь, не придёт и не смоет из унитаза то что он сделал. А потом он смотрел в унитаз, и убедившись, что всё смыто, удовлетворённо спрыгивал с унитаза, и довольный – выходит из ванной комнаты...

А когда Егор Кузьмич: привязал к оставшемуся основанию рулона туалетной бумаги звоночек, Дымочек стал: с удовольствием звонить в него...
А жена Егора Кузьмича – всёравно называла его: Паршивцем...

...Но на лето, они все вместе, втроём, скотом, выезжали на дачу. Их дача находилась не далеко от Волоколамска, в Чисмене. И там Дымок, был – король. Жена копалась в своих грядках, со всякой съедобной и несъедобной растительностью, а Дымок ловил мышей и птичек (за что, часто он получал выговор от хозяина), и катался в пушистой земле грядок жены, (за что он от жены получал выговор). А Егор Кузьмич, занимался по хозяйству: присматривал за колодцем, поливал зелень на усадьбе, и ходил в лес за грибами...

...Так Егор Кузьмич с женой и Дымком, прожили вместе: четыре с половиной  года. Егор Кузьмич вышел на пенсию, а Дымок вырос в увесистого, (на четыре с половиной килограмма), серого кота, с длинным пушистым хвостом...

...И тут, его размышления, прервала жена:
– Ты уже совсем одичал с этим котом, – заворчала она. – Закопал, и иди домой, помогай жене. Что ж теперь…
Но Егор Кузьмич, не понимал её: он глубоко переживал потерю своего серого друга…
...
..А случилось это так. Егор Кузьмич, сидел за столом на даче, что-то обдумывал, и Дымок – сидел рядом с ним, и что-то, тоже обдумывал. Жена Егора Кузьмича – копалась на своих грядках внизу. И вдруг, ни с того, ни с его, у Егора Кузьмича: защемило сердце, и он быстро стал терять сознание... 

«Нитросорбид», – мелькнуло у него в голове…, но он не мог пошевелить руками. Голова потяжелела, и обессилено упала на стол, и он быстро стал проваливаться: куда-то в темноту...

Боль в сердце – пропала. Вдали показался: тусклый свет, уходящий от него. Он притягивал его к себе... И Егор Кузьмич, вытянув руки вперёд, полетел догонять его. На душе у него, стало: сладостно-приятно. Но что-то – мешало ему, тормозило...

...И он снова, почувствовал в боль сердце. Свет вдалеке, стал быстро удаляться от него, и потом – совсем пропал. Стало жутко темно, и сильно кололо сердце...

И к нему – стало возвращаться сознание… Он почувствовал, что кто-то топчется у него на спине, по его левой лопатке. Потом это что-то – навалился на него всей своей тяжестью, и медленно, сползло вниз. И тут он услышал, что что-то мягко стукнуло об пол.
– Дымок...,– мелькнуло у Егора Кузьмича в голове. – Ах, ты мой Мерзавчик, – с нежностью подумал тогда он…

...Боль в сердце – стала утихать, и Егор Кузьмич: оторвал голову от стола. Тяжёлую руку он опустил в карман пиджака, и достал оттуда: пластинку нитросорбида. Выдавив из неё одну таблетку, он положил её под язык...

– Дымок! Ах ты, Мерзавчик... Где ты? ...
Он огляделся... Попытался встать, но силы плохо возвращались к нему…

...Через некоторое время, он вышел на крылечко, и вдохнув свежего воздуха, осмотрелся. Ничего нового. Жена, по-прежнему, копалась в своих клубничных грядках...

– Кузьмич! – Услышал он вдруг, голос соседа. – Не своего ли Паршивца, ты ищешь? Он только что – прошёл по дорожке, мимо меня, шатаясь, как пьяный... Он свернул, во-он туда, в кусты. – И сосед, показал рукой на стоящий неподалеку ивовый куст...

...И Егор Кузьмич,: поднял с травы:  своего умерающего Дымка.  В его потухающих глазах, он увидел: муки прощанья, и – глубокую благодарность…

– Ах ты мой Мерзавчик, а. Как же так? … – Сокрушенно повторял он, прижимая к груди тёплое тельце своего Дымка...
И вскоре, веки глаз Дымка – чуть-чуть подёргались, и медленно опустились... И у Егора Кузьмича – появились на глазах, слёзы...

...«Сам погибай, но спасай товарища», – вспомнились ему слова из армейского устава...
– Да, Дымок! Ты был настоящим товарищем, – с горечью проговорил Егор Кузьмич, и его сердце – снова защемило…

Лето 2006 года.