Октябрь был щедрым на тепло. В тени прозрачная прохлада благоухала шоколадом и горечью фруктовых смол. Окаменевший рыжий мол, где куст стелился, как лисица, будил желанье нарядиться в тон ароматному теплу.
Лишь быстрый «поплик», по стволу скача, голубоватым взглядом напоминал, что осень рядом. И платье летнее надев, в оранжево - розово-белом, я словно бабочка взлетела навстречу с тёплым октябрём, что на приколе ясным днём встал возле стынущего моря. На голубом его просторе неспешно испарялся день. От запада клонились тени, и солнце, трогая колени, почти не греющим теплом звало скорей вернуться в дом. Где так уютно на диване, за чаем и в горячей ванне. Но театральным был наряд, и потому всё остальное произошло само собою…
После прогулки по магазину «Эльдорадо», где мне ничего не было надо, я побрела к трёхэтажной бетонной этажерке воздушного перехода. Не ожидая новостей от угасавшего дня, я потекла в извилистом людском потоке, глядя себе под ноги, чтобы случайно не «зацепить» чужие «доверчивые» пятки.
На лестничной площадке, приподнятой над автострадой будто сцена, сквозь подвижный занавес мелькающих ног, неожиданно возник нищий - паренёк лет двадцати. Он сидел на полу, как султан, являющий собой образчик не славы, но печали. Это «явление» вызывало мгновенную растерянность и желание «не смотреть» в его сторону. Что-то страшное и нелепое было в этом странном силуэте. Может неестественно прямая спина?
Юный, светловолосый, в меру чумазый обрубок. Ни рук, ни ног. Его чрезмерно узкие плечи до подбородка задрапированы выцветшим, некогда вишнёвым лоскутом толстого портьерного бархата - домашней шторой. Она скрывает тщедушное тело и подстилку-трон бывшего мальчика,нелепо застывшего языческим божком. Его взор покорно обращён вниз, к глазам восходящего к нему людского потока, текущего вверх по лестнице. Полуулыбка на слегка «подгоревшем» лице сидельца чуть выдаёт его смущение.
Невольно пережив жгучее сострадание и неловкость за свою телесную «целостность»,я хочу как можно быстрее пронести её мимо мальчика, чтобы забыть его боль. Торопливо достаю бумажную десятку и делаю то же, что впереди идущие люди: склоняюсь перед шляпой на полу, где уже есть такие же бумажки, которой и я откупаюсь от памяти об увечном. Хоть и кажется, что собранных денег уже много, но очевидно, что их всё равно не достаточно, чтобы изменить судьбу этого мальчика...
Приобщаясь к всеобщей чаше милосердия, невольной дрожью в голосе тихо произношу: Благословляю тебя, детка,..
В ответ на мой «наклон» к шляпе, занимающей место, где должны быть ноги мальчика - я получаю от его благодарный, молчаливый поклон.
Мелькает мысль: «Тебе и почерпнуть-то её нечем…» (это о милостыне)
Кто ты, мальчик? Кто принёс тебя сюда, посадил, как бессловесную куклу в придорожном театре, завернув в грубую ряпку.
Что случилось с тобой и где они, эти любящие «близкие», которые оставили тебя здесь одного, на сквозняке различных взглядов, под ногами у алчущей зрелищ толпы...
Над нищенской обёрткой полудетское лицо. Взгляд опущен.
Почему? Ты не можешь смотреть людям в глаза?
Смущаясь, мальчик не отвечает на эти молчаливые вопросы взглядов. Он их не хочет. И потому спасительно - низко кланяется, пряча глаза. Да разве поймёшь что в них….
Так размышляя, продолжаю вместе с другими «восхожанами» путь наверх, к воздушному перекрёстку почти легендарного «Гоголевского» моста. Оттуда начинаются все жизненные направляющие линии: продольные, поперечные… Знай себе, выбирай: налево пойдёшь - на улицу Льва Николаевича Толстого попадёшь. Направо – в «развязку» имени Николая Васильевича Гоголя угодишь.
А многим из нас надо прямо - по воздуху,чтобы по бетону и «над всем» одновременно. До тех особенных мест пересечения, поименованных как «некрасовская», "Достоевского", "Фонвизина", до фуникулёра. Мимо улицы баснописца Крылова, у которого «…однажды лебедь, рак да щука...» (непонятной национальности), поглотила всех перечисленных с ней «тащителей», вместе с акциями их удачного для щук предприятия, чтоб не мешали тянуть в нужную щуке сторону. Но раз уже всё случилось, то надо простираться вперёд, как сказал мудрец, оставив всё произошедшее позади.
И гоголевское «Эльдорадо», и фасад сгоревшего банка, из окон которого горящими головнями летели …… лет назад в небытиё л ….
- Да что я о грустном-то? Значит и мне самой ещё топать и топать до того воздушного пути, что узкой кружевной тропой незаметно нависает над суетой городских направлений.
А со спины меня уже догоняет чья-то насмешливая речь, дающая повод оглянуться и засожалеть: не зря ли я и те, что рядом идут наверх, сострадаем и сочувствуем всем нашим уникальным нищим.
И эта женщина, которая звонко рассказывает щедрым на даяния корейцам, как самую необходимую всем новость, что работает в здании, чей обгорелый корпус напротив моста, к которому мы все стремимся
- Ну, как же вы, уважаемые соседи по загранице, так обманываетесь нашими нехорошими нищими, которые вовсе и не калеки, а так - ловкачи. Зачем вы им раздаёте свои уважаемые доллары? Как можно быть такими доверчивыми и щедрыми к тем, кто вовсе их и не достоин,а и без того умеет изобразить из себя такого юродивого, кому у нас и «за просто так» всё от государства полагается?
- Я лично,- говорит - и все наши сотрудники лично…. Каждый день, с рабочих мест наблюдаем, как на гоголевских ступенях в часы пик разыгрывается весь этот авантюрный уличный спектакль. А когда зрительский поток иссякает, плутишка-актёр оказывается цел и невредим! Быстро сменив свою нищенскую униформу на обычную одежду, он оставляет своё сценическое кредо, собрав с нас всех изрядный куш...
Разоблачительный рассказ дамы, имеющей обыкновение наблюдать из окон своего рабочего кабинета весь этот театральный фарс российского нищенствующего гражданства, её насмешка над всеми доверчивыми «восхожанами» по гоголевской тропе, отодвинули от меня на второй план главную новость о том, что мальчик не инвалид, он не воевал в горячих точках. Ему не делали страшных операций, не отрезали рук или ног - они у него есть и он здоров. Как же так?
В первую пару секунд меня постигло разочарование. Я почти не поверила этой лестничной «вещунье». Но досадуя, что она очевидно права, слегка расстроилась.
А может мне просто стало жалко «театральной» десятки, отданной за просмотр? Мне и возможно другим, идущим со мной «театралам»,которые узнали, что с ними «так» могут поступать какие-то уличные «ребята», играя на самых искренних, святых человеческих чувствах, чтобы выманить у нас наши кровные рубли и копейки.
-Ах, ты ж! Пар…
Что же меня так задело? Неужели же то, что абсолютно здоровый «мальчик», прикинувшись «зябликом», разоружил мою бдительность и развёл меня на мои ничем не обеспеченные бумажные рубли, на виду у всего честного народа и… Банка? Или меня расстроило то, что он не калека, а я поверила? Что не так во мне самой? Ведь и корейцы же, не говорившие на русском, услышав, что их обманули - они тоже удивились. Но не остановились же, не стали осуждать обманщика, а лишь перестали говорить «по-русски», залопотав на своём гортанном - «птичьем».
Вслушиваясь, как шелестит голосами людской поток, я решаю насолить мальчику. Как? - Остановиться на месте,- наверху гоголевской развязки, откуда обманщик будет мне хорошо виден, но не сможет «в ответ» наблюдать за мной со своего «низа». Разве что, если сильно, до боли, повернёт свою тонкую шею. Он будет чувствовать, как я слежу за ним из своего недосягаемого для этого враля «высока».
Прохожих почти не осталось, очевидно и артисту скоро незачем будет оставаться в его роли. Кто он перед пустым залом. Или залой? Да без разницы. Теперь я его зритель – упрямая, обманутая шутом капля, которая добровольно отстала от схлынувшего людского потока, чтобы отомстить обманщику своим неумолимым «стоянием» наверху, готовая, ради отмщения, высохнуть на ветру вечереющего октября…
В своём летнем бело-розово-оранжевом, почти театральном наряде, как большой осенний лист, став одновременно реквизитом, зрителем и соучастником уличного спектакля, приклеившись взглядом к спине нищего, а локтями - к железным перилам такого же, как у нищего - театрального балкона, я стала ожидать завершения осеннего театрального сезона. Единственным актёром на естественном ветру «уличной сцены» оставался нищий, в роли беспомощного калеки, устремившего взгляд на слегка подремонтированный фасад здания, служащей которого, передо мной были уличены «обкрадывающие» народ уличные ребята. Которым мы сами отдали свои тугрики, как Буратино, веря в то, что если в полнолуние посеять деньги в лунки, выкопанные в земле страны дураков, и прошептать над ними магические заклинания, то непременно что то вырастет. А вдруг?
Антракт.
Зрителей больше не было. Одни сошли вниз, другие ещё не взошли. День таял, как летнее мороженое, а я зябла, будто его съевшая. Мальчик же продолжал одиноко сидеть. Поднялся ветер, и я переживала, что бумажная часть милостыни из шляпы нищего может улететь. О чём думал мальчик, я не знала. К нему никто не подходил. Лишь какая-то девушка в короткой юбке быстро поднялась к мальчику, наклонилась и, очевидно, положив подаяние, снова спустилась и пошла прочь. Ничего примечательного не происходило. Вечерело. Прохожих почти не было. Жажда вендетты ушла туда, откуда и появилась. Ветер трепал мои волосы и нагло задирал юбку. Солнцу очевидно уже не терпелось за гору. Но оно не садилось,- толи желая досмотреть спектакль, толи, жалея меня и осознавая, что является моим единственным обогревателем на мосту и осветителем уличного театра.
Платье на мне было летним, неосмотрительно открытым и я замёрзла…
Иногда я замечала, как мальчик боковым зрением проверяет : не ушла ли я. А может мне это только казалось. Но мальчик продолжал играть калеку, а я ждать, когда ему это надоест…
-« Когда что ему надоест?- спросил кто-то внутри меня. "Чего ты ещё ждёшь от этого мальчика? Тебе мало того, что он уже «продемонстрировал»? Битый час ты стоишь здесь, как будто бы наверху, а на самом деле, мыслями своими, ты там – внизу. У ног этого обманщика, которого хочешь уличить. Торчишь здесь, почти голая, в своём театральном декольте и газовом шарфике. Сколько это ещё может продолжаться? А если мальчик действительно связан по рукам и ногам, - ему больно, а ты мешаешь его друзьям прийти и освободить его от верёвок? Ты что такая чокнутая, что и, вправду, веришь тому, что он тебе здесь «изобразил»? Он - то ладно – калека. А ты-то в таком случае кто? Если тебе жалко поданной десятки, - так и скажи. Праведный гнев изображаешь. Себе-то хоть не ври, народный мститель...
А он всё сидит. А я - стою. И никто не видит нашего поединка. Как холодно!
- Господи! - Ну не может же он целый час сидеть на цементе связанный, один?!
Я сдаюсь и готова изменить мотив моего стояния на Гоголевской высоте!
- Хочу быть обманутой! Слышишь? Прошу, чтобы всё это было неправдой!
Я хочу настоящего чуда за мои десять бумажных рублей, здесь и сейчас. Если хочешь его для меня, то сверши! И пусть же он встанет этот калека! Да отрастут у него эти его руки-ноги. Я жажду прямо сейчас, сегодня, здесь быть обманутой им! Я мечтаю увидеть его целым и невредимым! Умоляя Тебя! Аминь».
И я заулыбалась, как зритель искренне поверивший сценическому действию.. Слёзы потекли из меня дождём радости за мать мальчика, которая вовсе не горюет потому, что её сын – не калека.
- Ну хорошо – помолчав немного ответил внутри меня Тот, кого я об этом попросила.- Раз ты уже готова, то смотри продолжение этого спектакля, разыгранного специально для твоего сердца. Оно и его мотивы изменилось, и теперь ты достойна посмотреть второе отделение.
- …но никого же, кроме...
- Да что ты всё о деньгах, да о чужих поступках – жизнь она больше ...
Из-за здания банка вышел пожилой мужчина К нему присоединился второй, с большой хозяйственной сумкой. Встретившись и что-то быстро обсудив, они неспеша направились к супермаркету. Исподволь следя за калекой, они встали возле подпорной стены «Эльдорадо» и закурили.
- Ну и что из того? –сама себе возразила я, - два деда с сумкой, какие живут в частных домах... на улице Н.В.Гоголя?
-Ну да, а, вот и та самая девчонка, что намедни подходила к нищему калеке. ..
Она «подрулила» к тем двоим у стены, как их знакомая. Стильная, чистенькая. Наклонив голову, она что-то говорила. Калека боковым зрением посмотрел на меня. Затем на «тройку», у опорной стены, вопросительно смотревших на калеку,( будто ожидая сигнала). Мальчик быстро и вымученно помотал головой, и я интуитивно догадалась, что это его ответ, запрещающий подходить к нему.
И мы все продолжаем оставаться на своих местах. Я наверху. Друзья мальчика – внизу. А он - между нами. Я чувствовала, как ему досадно быть разоблачённым. Даже со спины было видно, как он стыдится моего зрительского взгляда. Вот оно что…
В прекрасном отечественном спектакле «Летучая мышь» актриса, носившая сценический псевдоним «Джулия Ламберт», чтобы переиграть соперницу, пытавшуюся украсть у неё главную роль и любимого мужа, играя второстепенную роль в спектакле с молодой соперницей, сделала такую длинную паузу, что вывела соперницу «из образа» и победила её. А затем произнесла великолепную фразу : чем больше артист, тем длительнее у него пауза»*.
Вряд ли кто-то из великих делал большую паузу, чем эти уличные лицедеи, «спектакль» которых остановил меня на гоголевском ветру.
- Ну же, - тихо ободрил меня кто-то, готовый открыть мне свой секрет.
И тут я, помахав актёрам высоко поднятыми руками, зааплодировала.
Я всё поняла. Это талант. Ведь я же сильно сомневалась в том, что мальчик не калека! Даже у Бога чуда попросила. Желая быть обманутой этим пареньком, который увидев, что разоблачён, убедительно закивал своим друзьям, чтобы срочно шли его выручать. И они это сделали.
Я не была разочарована, посетив заодно и уличную «гримёрную», где увидела, что артист, хоть и не был увечным, а лишь сильно связанным, но оставаясь один на «уличной сцене»,- он рисковал. Я видела, как трудно он выходит из роли и почти не может стоять. Меня утешало то, что его уличные «коллеги» помогают артисту размять конечности.
Быстро собрав свои простые реквизиты , бродячая труппа устремилась вверх по ступеням. К тому самому месту, где мёрзла я, - их самодовольный разоблачитель…
И тут я поняла, что мне пора "испариться" с гоголевской «вершины», где , если не потороплюсь, может состояться премьеры и третьего театрального отделения, в котором мне без репетиции, могут серьёзно накостылять за любопытство.
Вовремя сообразив, что уличные актёры больше не намерены со мной цацкаться, ожидая пока «нагляжусь» на них без грима, я подхватила свой газовый шарфик, да и полетела вслед за ним прочь, вниз по ступеням – домой! Тем более, что, ребята, решительно двигаясь в мою сторону, всем видом давали понять, что мне пора убираться с улицы Гоголя, пока не надавали за умничанье, да не разучили это делать на общих, хоть и воздушных, - "подмостках".
- Ма-а!
Я наутёк. А они за мной, - все четверо.
- Может просто деньги хотят вернуть?- ехидно промелькнуло в голове.
- А как же? Конечно хотят. Вот подожди и увидишь…ответил тот же голос.
Я мчусь к институту. Они - следом. И, почти уже догнав, вдруг резко сворачивают к кафейне «Обжорка», что на другой стороне улицы.
Видно, что они нарочно меня так «турнули», чтобы не сомневалась, что могут надавать. Убедительные, шельмецы, прямо, как в кино. Бродяги…
- Хотя, пожалуй , просто люди, которым иногда хочется есть. А где взять?
Вот и зарабатывают, чем могут. Как и я - их бывший зритель и Ваш покорный слуга, который возблагодарил своего Бога за такое чудесное разоблачение «нищих» - всего за 10 рублей. И за радость понять, что не всё в жизни так плохо, как кажется, если на обстоятельства посмотреть другими, - не человеческими глазами. Как та сама капля, которая отстала от людского потока, чтобы, остынув наверху, сложить свое оружие мести – гордыню.
Конец.
Интересные выдержки из спектакля : *Главное-это умение держать паузу, чем больше артист-тем больше у него пауза.. — Глупышка, да будет тебе известно, что Джулия Ламберт и в 70 лет будет лучше тебя сегодняшней!