ГЛАВА 8.
ПРОСТАЯ БЕЗУМНАЯ ЖИЗНЬ.
Прожив три месяца в своё «единоличное неземное удовольствие», как дразнил друзей Стасик, пришлось серьёзно задуматься, чем заняться дальше. Но за него всё решила жестокая и неумолимая судьба.
– …Садись, сын, есть разговор.
Серж закрыл кабинет на ключ, не понадеявшись на табличку «Не беспокоить!», сел в рабочее кресло за стол, потёр усталое осунувшееся лицо. Тяжело вздохнул. Тоскливо посмотрел в окно: «Апрель, весна вот-вот сорвётся и взорвёт людям головы ароматами и желанием любить и быть любимым. И жить. Жить!» Собравшись с силами, начал трудный разговор:
– Вчера вы со Светиком в уголке гостиной дурачились, что-то намечали, пытались сморозить гениальную то ли аферу, то ли глупость, – улыбнулся с теплом, безграничной любовью. – Не мешал вам – радуйтесь и шалите, пока своих детей нет…
Накатило отчаяние и такая злоба на несправедливую жизнь!.. Помолчал, не поднимая глаз.
– Теперь настало время серьёзных дел и поступков. И выбора. Только, боюсь, у тебя его не осталось, прости. Судьба и я сделали это, – поднял грустные глаза на зятя, побледневшего и выпрямившегося в гостевом кресле. – Я никому не говорил, и не узнали бы до последнего мига, но всё приняло такой оборот, что тянуть нет смысла…
Сжал ладони в сильном порыве безмолвного крика, от бессилия перед выпавшей юдолью; пальцы побелели, хрустнули. Опомнился. Глубоко вздохнув, решился:
– У меня три месяца жизни в арсенале. Неоперабельный рак. Я едва успею передать тебе клинику, сын… – голос сорвался.
Его горло перехватил спазм, слёзы навернулись на глаза: «Как несправедливо и невовремя всё! Я даже не увижу внучку! Свете в августе рожать, если выносит до конца – не успею! Я просто не успею, Господи!» Зажал эмоции, прохрипел через силу:
– Так что, родной мой мальчик, начинай вникать «слёту», будешь гением и умницей поневоле.
– Серж! Господи…
Приподнявшись, Стасик вновь рухнул на место – ноги подкосились вмиг от ужаса: «Нет! Без отца не выжить! Мы же опять станем сиротами!»
– Может… – едва начал говорить, увидел отрицательное покачивание седой головы.
Еле справился со слезами: «Чёёёрт! Бедная Соня! Как же она?..» Взял себя в руки, справился с голосом, продолжил твёрдо и решительно:
– Я не медик. Передайте дело Майклу Майеру.
– Он и будет заведовать лечебной честью, совместно с Николь Эме и Кэрис Хьюит. Ты же займёшься административной и финансовой стороной. Плюс, два консультанта: Айрис Аттертон и Сью Кимрод – специалисты высшей категории. Знание нескольких языков, коммуникабельность, тонкое понимание психологии людей, принадлежащих к разным конфессиям, народностям и культурам станут мощным залогом успеха в таком новом для тебя деле.
Серж старался всеми силами держаться делового тона: «Не до эмоций: на них просто нет времени».
– Мы постараемся ввести тебя в наш мир, профессию, связи и круги. Освоить основные навыки и приёмы не трудно, ты не безмозглое дитя, а вникнуть в тонкости профессии медика и общения с представителями этой отрасли услуг – дело опыта и времени. Первое время будешь ездить в сопровождении и Майкла, и Николь, и консультантов, а когда зарекомендуешь себя и создашь впечатление, реноме – всё пойдёт, как по маслу. Для всех – ты мой преемник, сын, зять, любимый человек моей дочери; это станет мощной, безотказной поддержкой на первых этапах профессионального становления. Дальше автоматически сработает принцип домино. Всё будет хорошо, сын…
Встав из-за стола, просто выдернул Стасика из кресла и порывисто обнял, разрыдался, будучи не в состоянии дальше «держать лицо» – рухнула стена и сдали нервы. Ему здесь и сейчас нужен был кто-то, кто разделит эту горькую минуту страха и исступления, удержит от необдуманных поступков и чёрных безжалостных мыслей. Пусть это будет тот, кто сам всё пережил, хоть и не в такой жуткой форме, но очень близкой по ощущениям – Станислав, вырвавшийся из лап смерти лишь чудом. Ему же, Сергею, это чудо не светило – погас свет там, в кабинете знаменитого онколога в Швейцарии, где недавно всё и открылось.
За месяц до Светкиного отъезда на маршрут по России, Серж ездил в Берн, на международную конференцию, как раз по вопросам рака.
На третий день стало нехорошо, и в фойе пресс-центра его подхватил Эдмонд Шольц, известный в своей профессии и профиле врач. Буквально, насильно отвёз к себе в клинику «на рюмку ликёра» – для коллег, а на самом деле – затащил в лабораторию.
Через сутки вернул в гостиницу, когда основные анализы были готовы. Оставались «посевы».
Сообщил о результатах через две недели иносказательно: прислал приглашение «на ликёр». Вот тогда-то Серж и понял: тесты положительные.
Вырвавшись на пару дней, съездил, выслушал приговор спокойно. И срок.
Задержался на сутки, запершись в номере отеля. Просидел в кресле, смотря сквозь стену. За эти страшные двадцать четыре часа перед глазами прошла вся жизнь до последнего кадра. Вот когда его постигла божья кара за пристрастия и ориентацию – запоздалая, но неотвратимая. Долго думал, как поступить, даже малодушно помышлял о смерти. Только страстное желание узнать, сможет ли дочь вырвать зятя из России и родить от него ребёнка, остановили от последнего шага.
Позже и сам поразился столь недостойному желанию. И ещё одному: только мысль о Свете удержала в ту минуту, а вовсе не о Соне и детях – вот что поразило. Почему о той, кому последняя веха жизни была посвящена, не вспомнилось там, на балконе над пропастью, когда едва не сделал шаг? Почему не о родной дочери Филиппе? Не о сыне, хоть и от Макса? Ведь мальчишку полюбил даже сильнее Пиппы! О них не подумал. В мыслях были только Ланка и её парень Стас.
Долго не мог понять, почему так переклинило мысли в тот момент, пока не признался честно и откровенно, смотря буквально смерти в глаза: «Я люблю Светку, не как дочь – как женщину! Вот так-то. Не больше и не меньше». Ходил, оглушённый этим открытием, всё спорил с собой, выдвигал аргументы и факты, противопоставляя глупые мечты реальности – тщетно. Лишь оказавшись на том балконе, понял: любит. Любит поздней, отчаянной, неистовой, последней любовью – истошным вскриком умирающей мужской сущности.
Тогда такая истерика накатила!.. Кричал ужасно и дико на всю пропасть, перепугав персонал.
Не ломились в номер: знали, куда ездил эти два дня, и поняли, что происходит. Позвонили Эдмонду, вызвали.
Долго Серж ему не открывал – не мог видеть. Тогда друг пригрозил, что попросит портье открыть номер запасным ключом. Смирился. Впустил. Проговорили ночь.
Наутро швейцарец лично посадил коллегу в самолёт и просто обнял крепко и надёжно, словно прощаясь навсегда. В последний момент буквально выпросил у Сержа обещание, что приедет умирать к нему в хоспис. Дал слово.
Сейчас он так же обнимал Стаса, плача, стискивая сильное красивое молодое тело, которое раньше свело бы с ума. Теперь всё было не важно. Оставшееся время жёстко диктовало условия, не оставляя люфта даже на сердечные привязанности: нужно было обеспечить семью средствами к существованию и надёжной профессией зятя. Что и пытался сделать. И сделает, как только выплачет весь ужас и страх смерти, как только станет самим собой. Почти уже стал.
Через четверть часа смогли сесть на диван, всё ещё крепко обнимаясь, и продолжить разговор, заглядывая в мокрые глаза и измученные души друг друга. Не о болезни.
Сергей попросил рассказать историю жизни и любви: Стасика и Светки. Всё, пока есть время, пока ещё в состоянии понять.
Проговорили до вечера. Телефон отключили сразу – не до любимых, родни и друзей, не до посетителей и коллег – время личного, двоих.
В перерывах, когда на Стасика накатывала волна чёрного отчаяния, Серж вставал и готовил кофе, вливая по ложке коньяка. Поставив перед парнем, доставал из холодильника бисквит или сандвич.
– Знаешь, что сказала бы наша польская графиня, Калерия Валентиновна? «Нет той трагедии, которую нельзя было бы запить или заесть», – грустно улыбался. – А Марина, любимая девушка нашего сына Филиппа, озвучила б свой рецепт против стресса: «Залюбить», – хохотнул.
Покраснев смущённо, вспомнил зеленоглазую озорницу и хулиганку московскую. Печально и потерянно вздохнул, увидев ясно перед глазами детей: влюблённых, несчастных, таинственно исчезнувших, и привычно выдохнул: «Бедные вы, бедные», вернулся к беседе:
– Любви тебе не обещаю – есть Светик. Так что, ешь и пей – это сейчас доступнее. И рассказывай дальше, сын…
Выпив кофейник, успокаивались и опять начинали говорить.
– …Единственное, что невыносимо тяготит, глухая стена, кем-то воздвигнутая вокруг Джорджа Коуллза: странная, тревожащая, постоянно мучащая вопросами и необъяснимой неизвестностью. Почему такое острое желание узнать о человеке, в сущности, мне и Лане чужом? Не знаю, не могу объяснить, но не отпускает оно, и всё тут! Редкий день не вспоминаю. Это, как ресница в глазу или песчинка. Или больная мозоль? Нет, не то. Как родной, потерянный в детстве, брат, что ли? Не объясню, прости, Серж, – Стас потёр бледное измученное лицо руками. – Светка недоумевает. И во снах не видит, говорит. Глухо отовсюду. Даже оттуда, из непознанного.
– Как говорили древние: «Хочешь выйти из лабиринта – иди назад», – отец усмехнулся. – С чего началось? С маршрута? Там и концы. Вспоминайте подробности, мельчайшие происшествия, а я здесь проверю: если прилетел – найдём, если нет – попал «под раздачу». Сам понимаешь, чью и к кому. Почему он – другой вопрос. Дай мне несколько дней. Остались там связи, – растерянно посмотрел, дёрнув глазом. – Прости, что отравил тебе жизнь, родной. Сам не рад. Не на такую жизнь рассчитывал. Мечтал, что буду радоваться вашим детям, выращу своих, дождусь от них внуков. Не дано. Передаю тебе эту мечту и желание – осуществи и продолжи. Отныне, ты отец двоих детей, Макса и Пиппы, и ожидается третий или третья, что скорее всего. Я не узнаю. Жаль. Так хотел по проходу церкви провести мою обожаемую рыжую девочку и вручить тебе её руку, но и этого не успею…
Вскочил на ноги, протестующее вскинул руки, предупреждая порыв Стаса что-то сказать.
– Нет! Запрещаю! Ни слова! Ни намёка! Ни малейшего подталкивания к свадьбе сейчас – не порть девочке радостный день, – говорил всё тише, боль звучала в каждом слове, в каждом вздохе. – Она не должна на фото быть ни беременной, ни измученной, ни грустной от осознания, что я вот-вот умру. Нет! Заклинаю богом! Молчи! Это моя предсмертная воля! – вновь вскинулся, подавляя голосом и взглядом протест, попытку бунта. – Поклянись, что удержишь её от подобного порыва, когда узнает. Поклянись жизнью, – сквозь слёзы прошептал.
Умоляюще глядел огромными серыми глазами, такими бездонными, словно уже и в душе не было дна.
Стас сорвался с дивана и просто рухнул перед Сергеем на колени, прижавшись головой к его животу.
Мужчина всхлипнул и положил дрожащие руки на спину парня, ставшего ему в том подмосковном посёлке сыном: мгновенно, с первого взгляда полюбив навсегда, впустив настоящее отцовское чувство и в душу, и в сердце.
Теперь, спустя всего три месяца со дня знакомства, они невольно повторили библейский сюжет о возвращении блудного сына: отец, прижавший к себе стоящего на коленях сына.
– Ты мне стал дорог с первой минуты, мальчик мой, – через боль спазма говорил глухо, – да ты и сам это понял. Не разочаруй же меня, сынок!
Подняв с колен, обнял со стоном, вжимая крепкое натренированное тело, ища поддержки и понимания. И силы.
– Ты останешься один. Держись! На твои плечи рухнет всё: и семья, и её содержание, и клиника, и твоя семья, Соня и все дети. Знаю, что прошу невозможное, но умоляю, заклинаю всеми святыми: стань для них мною. Постарайся, прошу. Боюсь за Соньку. Страшно. Вторая потеря любимого может её убить. От смерти Максима ещё не отошла, уж я-то знаю, как ни старается это скрывать. Сам же понял, когда Макс-младший тебя принял за него – в обморок рухнула. Так и не ушёл он – в тебе поселился, вот сын и узнал его. Максим смотрит на них, своих единственных и любимых, через твои глаза, парень!
Держал Стаса обеими руками за плечи, смотря глаза в глаза, не позволяя отвести взгляд: хотел, чтобы понял и безоглядно поверил – от этого будет зависеть дальнейшая жизнь в семье. Знания и вера помогут справиться с трудной, практически невыполнимой задачей.
– Может, потому тебе ни разу не удалось покончить с собой, что он этого не желал? Как Максим тогда духовно общался б со своими любимыми, если бы ты умер? Ты – ретранслятор, прямой посредник между миром живых и ушедших, а теперь – носитель реальных телесных контактов. Соня и Макс это остро чувствуют, любят тебя до одури. Сонька-то взрослая – держится в рамках, а сынишка – чистая душа, купается в его любви через твои чувства и касания. Не обездоль мальчишки – стань отцом. Светик поймёт – догадалась. Я не знаю! – поднял руки, покачал головой, останавливая вопросы и возражения. – Вопрос не ко мне – я ещё жив. Может, когда уйду, отвечу на твои вопросы, если позволят, не ввергнут сразу вниз… – замер, побледнел, судорожно вздохнул. – Есть за что. Заслужил.
Взял эмоции под контроль: «Время!» Положил руки на его плечи, сжал, заговорил особенным, тревожным, взволнованным, срывающимся и проникновенным голосом:
– И ещё просьба. Очень важная. Выслушай, Стасик!
Стас замер, побледнел, почти догадавшись – чутьё обострилось невероятно.
– Если Соня не сможет справиться, не отталкивай её, умоляю! Понимаю, что прошу о довольно неоднозначной услуге, но это может её спасти от смерти, буквально! Когда почувствуешь, поймёшь, что сама тянется к тебе, постарайся… – голос сорвался, спазм сковал горло.
Сын же густо покраснел, до обжигающих слёз, но помог несчастному, кивнув твёрдо и решительно, смотря прямо в глаза.
Он благодарно закрыл свои на миг, сильно обнял, притянув на грудь голову парня, поцеловал несколько раз виски и лоб, шепча слова благодарности.
Помолчали.
Очнулся с трудом.
– Спасибо, что подарил мне этот день, сын! – стиснул в руках и… решительно оттолкнул. – Всё. Закончили. На этом точка! Теперь, о клинике…
…Домой приехали поздно и лишь печально улыбнулись, когда на них накинулись с упрёками женщины.
«Что нагоняй от любимых, по сравнению с вечностью?» – грустно понимающе переглянулись.
Обняли «половинки», подхватили на руки и понесли в спальни.
Время понеслось вскачь, не догонишь!
Справили шестилетие близнецам Максу и Филиппе, отметили возвращение Ланы из короткого рекламного вояжа с бриллиантовой коллекцией «Славянская радуга», поприсутствовали на открытии вернисажа, где были новые картины из цикла «По “Золотому Кольцу…”». Они имели оглушительный успех и собрали много старых знакомых по маршруту со всех концов света.
Серж был повсюду рядом с пополнившейся семьёй, гордый и счастливый тем, что ребята объявили во всеуслышание о помолвке.
Лана стала невестой, что подхлестнуло интерес и к ней, и к её творчеству.
Она цвела и фонтанировала идеями, постоянно работала, смеялась, и только в глазах Стасика всё чаще сквозила грусть.
Вскоре Лану опять положили на сохранение, а Стас вплотную занялся делами клиники и семьи.
День за днём, всё больше узнавая и погружаясь в дела, становился серьёзнее, собраннее и сдержаннее. От шаловливого непоседливого характера оставалось меньше и меньше, отчётливее выступал на первый план серьёзный бизнесмен, владеющий клиникой и несколькими филиалами – дела шли день ото дня лучше.
Майкл и Николь впряглись в дела с головой, помогая парню во всём – бизнес становился обширнее и ответственнее.
Пришла пора достатка, зрелости и заслуженного успеха.
На его пике, в 52 года, и ушёл из жизни Серж Вайт-Бейлис, за пару недель до криза уехавший в Швейцарию к Шольцу – не хотел, чтобы домашние видели его в терминальной стадии, в немощи и саморазрушении. Так и остался в памяти родных и друзей красивым и весёлым – настоящим мужчиной, семьянином и душой компании.
Вернулся из вояжа в цинковом гробу, сразу прямо с самолёта был перевезён на кладбище. Дети увидели лишь скромный обелиск.
Лане вообще не сообщали, отговариваясь чем угодно, вплоть до цунами в Пакистане.
Когда врачи дали «добро», просто привезли на кладбище. Поняла сразу. Бухнулась в обморок. Опять клиника.
Малыша удалось удержать только потому, что срок был приличный, да и Света смогла взять себя в руки и доносить в память об отце, который так страстно этого хотел, что сумел на два месяца отодвинуть страшный приговор, не дожив до появления внучки лишь три недели!
Вскоре таблоиды гордо возвестили волнующую весть: «Дочь г-жи Ланы Вайт и её жениха мистера Стаса Вайта появилась на свет в клинике покойного отца, мистера Сержа Бейлис, 28-го августа 92-го года, доношенной и здоровой! Девочка родилась точной копией своей мамочки, г-жи Ланы: рыжая и синеглазая!»
Стасик тогда лишь горько и потерянно вздохнул: «Дед был бы на седьмом небе от счастья – две синеглазки в доме».
Софи держалась молодцом: то ли предчувствовала что-то, то ли просто заставила себя жить дальше ради малолетних детей и только что появившейся внучки. Крепко стиснув зубы, вела обычную жизнь, лишь иногда уезжая на кладбище в сопровождении Стивена Оуэна или Энтони Мэннигена, которого смерть Сержа сильно подкосила.
Парень стал тихим и незаметным, ещё больше уделял внимание безопасности семьи, привлеча к охране дополнительно двоих сотрудников фирмы.
Теперь дом был под неусыпным контролем с трёх точек сразу: с ворот, с заднего выхода и… с крыши. Почему так усилилась охрана, никто не задумывался: Тони решил – есть причина.
Бодигард неотступно следовал за Ланой, когда нужна была поездка в мастерскую, на студию или выезд по контракту. Повсюду стоял за плечами – стал «тенью»: сильной, мощной, мрачной и грозной. Если замечал, что раздражает присутствием – присылал напарника-новичка, Джеймса Митчарда, чернокожего красавца-великана, прозванного «Чёрная скала» (BiaR) меткими на прозвища папарацци. Откуда появился – загадка, но стоило ему повести бровью – толпа тут же испарялась: в гневе был страшен! Второго сменщика-новичка, белого, Итона Экка, «Невидимого снайпера» (ISi), мало кто видел, но, лишь заметив на крыше винтовку, любой терял желание пересекать дорогу напротив дома Вайтов. На охране особняка по-прежнему оставался афроамериканец Сэмюель Фромм, он же «Громила Сэм» (BiSi), бывший боксёр, мрачный и непривлекательный, спокойный, много лет преданно служащий семье человек.
Такую предосторожность не осуждали ни журналисты, ни горожане, ни друзья, грустно прозвав акцию по охране – «Линия Мажино». Понимали: в доме остались дети и женщины, а молодой хозяин часто отсутствовал по делам семьи и клиники – их и защищали охранники во главе с Мэннигеном.
– …Отец хотел, что бы ты была на свадебных фото красивой и счастливой. Как скажешь, что готова, тогда сыграем свадьбу, – Стас не настаивал, просто терпеливо с замиранием сердца ждал этого важного и волнующего события. – Пока думаешь, хочу кое-что показать, – присев рядом со Светой, кормящей малышку, нежно коснулся губами лобика ребёнка. – Помнишь наши мечты и подарки, когда были юными и бедными?
Улыбнулась светло, мягко, с откровенной чистой любовью. Положила дочурку в кроватку, села на диване возле окна, лукаво покосилась, зардевшись нежным невинным румянцем.
– Закрой глаза, – вынул из кармана коробочку. – Наш талисман не забыла?
Не открывая век, покачала головой.
Вложил в её руку подарок.
Открыла и заглянула. Замерла, затаив дыхание.
– Я его купил ещё тогда, когда ждал тебя позапрошлый год. Только не получилось подарить сразу. Конечно, пока не бриллиантовый…
Заплакав, кинулась на шею.
– Обещал, помню, – прошептал, прижимая любимую. – Долго выполняю обещания. Плохой у тебя будет муж, Светочка моя.
– Зато, единственный, – целуя шею, вдыхала родной запах, дрожа. – Понимаю, как тебе было трудно купить, сохранить в тех условиях. На маршруте просто невозможно было о нём вспомнить – столько всего произошло!
Протянула на раскрытой ладошке кольцо-ромашку, купленную Стасом в ювелирной лавке почти два года назад.
– Пусть хрусталь, мне и пластмассовые вещички всегда были дороже пафосных бриллиантов, я их до сих пор храню! Надень.
Дрожащий пальчик ждал украшения так долго! Дождался.
– Переливается, как утренняя роса на ромашке! – приникла с поцелуем. – Спасибо! Стоило столько ждать, клянусь, – впилась в губы, затмевая разум.
– …Это не единственное кольцо, – целовал мокрое личико, шейку и плечики дрожащей любимой, всё ещё не желающей отпускать его из объятий. – Постоянно их покупал: природные камни, полудрагоценные, драгоценные, в серебряных и золотых оправах. Всё в Хотьково осталось, – прижался губами к тёмно-рыжим волосам. – Жаль, не увидишь. Пусть незатейливые, с любовью и душой приобретались. Для тебя, моя Ромашка. Они все – ромашки!
– Нет, – рассмеялась, – только не Дэйзи её назовём! – покраснела, смутившись. – Сам выбери что-нибудь нейтральное. Чтобы и здесь прижилось.
– Вероника.
– Тогда, с ударением на второй слог. Немного по-мексикански, зато привычнее, в обеих Америках на слуху.
Засмеявшись, вжалась в возбуждённое горящее тело.
Через две недели Вероника Вайт была крещена в соборе района при стечении тучи народа: и коллег по клинике, и по мастерской Ланы, и друзей, и соседей, и партнёров.
От фирм, лицом которых была Лана, прислали сногсшибательные подарки! Дорогущие ювелирные комплекты были упрятаны в сейфы банка и стали ждать своего часа, когда девочка вырастет и наденет их на свою свадьбу.
Крёстными выступили Энтони-Эндрю Мэнниген и Кэрис Майер-Хьюит, выпросив-вымолив право у Светы.
Серж Майер и Вероника Вайт стали по крещению родичами. Кэри не сказала Сержу Бейлис, что ждёт от него сына – не посмела. Он даже успел подержать мальчика на руках, но так и не узнал, кого держит! Эта мысль будет мучить Кэрис до конца жизни.
Через два месяца Лана поехала в Брюссель по контракту косметической компании.
Отказалась от любого сопровождения, буквально вытолкав Энтони из самолёта.
– Я тебе доверяю более ценное в этом мире, чем моя жизнь: дочь! Сохрани её, – странно посмотрела на бывшего возлюбленного, – и тогда всё возможно.
От её хриплого, страстного голоса парень потерял дар речи и, быстро, сильно поцеловав, не оглядываясь, молча покинул салон.
Света долго махала ему в иллюминатор, едва сдерживая слёзы.
Это была не просто прихоть – необходимость. Сейчас ей не нужны лишние глаза и уши, даже такие любимые, надёжные и терпеливые. В Брюсселе ждал Филипп Менье – пришла пора выполнить данное обещание: стать возлюбленной. На кону стоял контракт и дальнейшее его продление. Виновато опуская глаза, старалась оправдать своё поведение: «Каждый зарабатывает деньги, как умеет. И любовью тоже».
Фил встретил её на маленьком частном аэродроме и тут же увёз в свой маленький замок под Льежем, в глубинке Бельгии. Здесь и его-то мало кто помнил в лицо и знал лично, где уж узнать канадку Лану Вайт!
Две недели любви и страсти пролетели мгновенно, ослепив мужчину полностью. Уговаривал остаться с ним, стать женой и занять положение в европейском обществе, подобающее его высокому статусу.
Не стала вилять, а просто рассказала историю любви со Стасом.
Как истинный француз, понял и склонил голову перед искренностью и трепетной душой любимой. Отпустил со слезами, вырвав обещание не забывать, приезжать, дарить мгновения любви. Так и сказал, что отныне вся его жизнь – служение ей и её таланту.
Не обманул: до конца жизни Филипп будет мощной опорой и защитником её интересов в этой сфере бизнеса.
Лана будет навсегда обеспечена самыми лучшими контрактами на рекламу брендовой одежды, как самая высокооплачиваемая фотомодель; востребована, как лицо всевозможных компаний индустрии красоты женского лица и тела; станет основным представителем Домов Меха и Кожи, драгоценностей от ведущих корпораций мира.
Те самые слова, что она сказала Кэрис пару лет назад на выставке, сбылись: Менье стал её личным банком и агентом.
Их связь оборвётся, спустя девять лет, когда граф Филипп-Арман де Менье погибнет в автокатастрофе под Мадридом. Виновные так и не будут найдены.
Загадка гибели превратится в легенду, сравнимую с трагедией Грейс Келли. Вопросы, слухи и догадки о жизни и таинственной смерти блестящего красавца-аристократа будут терзать не одно поколение историков Европы.
…Лана вернулась домой, кинулась в работу с остервенением – нужно навёрстывать упущенное время. Талант от любовных вспышек сиял в разы ярче!
По таким озарениям и удачным находкам Стас понимал – был «левак», но, помня трудный разговор с покойным тестем, никогда не поднимал эту тему в их жизни.
Свадьбу сыграли лишь в ноябре 93-го, тихую и тайную – Лана была беременна. Огласки не захотела.
К алтарю вёл Майкл Майер, непрерывно плачущий, едва справившийся с оказанной честью – не смог забыть Сержа. Увидев красавицу Лану в старинном кружевном венчальном наряде, он навзрыд разрыдался, да так и не остановился. Передавая руку невесты сияющему жениху, еле выдавил необходимые слова, крепко обняв Стаса. Оба расплакались.
Свадьба вышла грустная – всем остро не хватало солнечной улыбки отца, Сержа Бейлис.
На передних скамьях в церкви сидели близкие друзья и родные: Софи Вайт-Бейлис с детьми – семилетними Филиппой и Максом, на руках держала годовалую Веронику, внучку; рядом, плача, сидела Кэрис Хьюит-Майер, держа на руках сына Сержа полутора лет; её поддерживала одной рукой Николь Эме, держа на второй двухлетнего сына Энтони; за ними, придерживая расшалившихся двойняшек Эллис и Дэвис полутора лет, расположилась Элен, а её супруг, Стивен Оуэн, поддерживал во всём Майкла, когда тот забывал слова и действия.
Молодожёны обменялись обручальными кольцами очень необычно: преподнесли на цветках ромашек!
Вторым кольцом на пальчик любимой жене Стасик надел золотое колечко-«ромашку» с разноцветными бриллиантовыми «лепестками» – сдержал слово! Когда надел, не сдержал радостных слёз: «Женаты!»
Пройдя священный обряд, молодые вышли на неяркое, но тёплое ноябрьское солнце – осень в Торонто вновь затягивалась. Даже листья не все опали, сияли кое-где огненно-багряным одеялом на деревьях, будто нарочно задержали лето, чтобы Лана не куталась в шубке и порадовала гостей старинным дорогим кружевным нарядом.
Стоя на ступенях собора, увидела позади гостей Тони: ждал поодаль. Его не было в церкви, но теперь вышел на дорожку, словно специально, и возвышался на целую голову над толпой. Всё поняла сразу. Поцеловав ленту своего букета, оставив отпечаток губ на белоснежном атласе, со всей силы бросила, моля бога, чтоб их хватило на то, чтобы посланец долетел до парня.
– Тони! Я возвращаю его тебе! Счастья и любви!
Сделав мощный рывок и выпад, Энтони подхватил букет в воздухе над головами опешивших людей – не время бросать букет невесты! Знал, что это за «должок». Поймав, коснулся следа губ любимой, поднял глаза, наполненные слезами, на плачущую Дэйзи, посмотрел на цветы: ромашки, кремовые розы и белоснежные лилии – почти точная копия того букета, который он преподнёс ей в Мэйконе! Не забыла. Лана-Дэйзи извинялась и прощалась со своей любовью к нему навсегда. Сама. Посмотрев в последний раз на возлюбленную, помахал букетом и, резко развернувшись, стремительно ушёл.
Света, рыдая, прильнула к груди всё понявшего мужа.
Оба вздохнули: «Прощай, Тони! Нам будет не хватать тебя».
Вереницу машин провожали сотрудники охранной фирмы.
С этого дня за плечами домашних стоял только Джеймс «Чёрная скала».
Энтони-Эндрю Мэнниген выполнил обещание, данное Сержу Бейлис: как только Лана и Стас вышли из церкви – исчез из их жизни и города навсегда.
Октябрь 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/10/22/1571