Коль скоро в городе средством передвижения и перевозки грузов в то время были только лошади, каждая организация держала лошадей. Даже редакция газеты «Няръяна вындер» имела свою сивку-бурку. В целом по городу насчитывалось их около сотни, не считая саврасок ближайших деревень. Зимой эти трудяги, запряжённые в дровни с прицепленными к ним подсанками для перевозки брёвен и без них, в кошёвки, розвальни, выездные кареты и кареты скорой помощи то и дело либо лениво брели, либо стремительно неслись по центральным улицам Выучейского и Смидовича. Мальчишки и девчонки дошкольного и младшего школьного возраста бежали вслед и кричали: «Дяден-ька, прокати»! Многие втихаря пытались вскочить на задки саней и катиться, пока не сгонят. Либо сами соскакивали за чертой города, чтобы не оказаться в Тельвиске, Ёкуше, а то и в Макарове.
Чаще других из городских возчиков соглашался прокатить сопливую детвору дядя Сеня-водовоз. Но были и такие, которые вместо того, чтобы прокатить, старались огреть тебя плетью.
Ребята постарше частенько наведывались на конюшни, желая завести дружбу с конюхами. Такая дружба давала повод надеяться, что с приходом весны конюх доверит тебе объезжать молодую лошадь верхом или запряжённую в телегу, а еще разминать жеребцов после их кастрации. Каждое из этих занятий несло в себе определённый риск. Так, со мной произошёл случай, когда необученная лошадка, запряжённая в телегу, сначала долго упиралась, а затем рванула вскачь по бездорожью, и телега подо мной рассыпалась. Конюху оставалось только порадоваться, что я отделался мелкими ушибами и царапинами.
В другой раз, когда я обучал жеребца ходить под седлом, взобравшись на него без седла (верховые сёдла были большой редкостью), жеребец сначала попытался сбросить меня, высоко закидывая задние ноги. Потом рванул в ворота конюшни, поставив меня перед выбором: шлёпнуться с высоты в навозную лужу, разливавшуюся весной перед конюшней, либо получить серьёзные травмы от удара о дверной проем конюшни. Я предпочёл первое и затем, насквозь сырой и не очень хорошо пахнущий, поплёлся домой.
Как уважающие себя современные начальники стремятся обзавестись служебными машинами наиболее престижных марок, так и начальники Нарьян-Мара и председатели окрестных колхозов стремились получить в своё распоряжение в качестве средства передвижения наиболее престижную лошадь.
Все они завидовали председателю колхоза им. Кирова, у которого в упряжке ходил красавец-конь по кличке Лысан. Лысан был на вершок выше остальных лошадей, золотистой масти, ноги в белых чулках и белая лысина на лбу. Имел отличные ходовые качества и нрав бесспорного лидера, гриву до колен и хвост до земли, которые развивались как знамена при его стремительном ходе. К тому же, на нём была богатая сбруя, отделанная медными бляшками, и расписная дуга над высоко поднятой головой.
Многие мальчишки мечтали прокатиться в передке кошёвки Лысана и поухаживать за ним во время многочасовых стоянок в городе в ожидании хозяина ; обтереть потную спину, отпустить супонь, подбросить сена из кошёвки, иногда принести попить теплой воды. Но это позволялось только мне потому, что я был племянником его хозяина, Исая Васильевича Малышева. Уже в восемь лет я имел определённый опыт ухода за лошадьми сельхозтехникума и управления ими, ведь мы жили рядом с конюшней, где наша мать одно время работала конюхом, а я с малолетства помогал ей.
Управляя этими лошадками, я приобрёл опыт, как их погонять, особенно в тех случаях, когда путь лежал за черту города. Плети возчика-профессионала у меня не было. Зато вдоль проложенных по льду санных дорог стояли вехи, от которых не возбранялось отломить подходящую вицу.
Особенно много вех я переломал в морозную ночь января 1952 года. Работая в школе деревни Оксино, сестра Татьяна с подружкой на Новый год и зимние каникулы пришли в город, преодолев путь около сорока километров. К моменту их возвращения нагрянули крещенские морозы, путешествие в такой холод становилось проблемой, но невыход на работу в те времена мог привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому мать пошла к завхозу техникума Андрияну Носову просить лошадь подвезти девушек до деревни Бедовое, то есть до половины пути. Он ответил, что рано утром собирается ехать за сеном, поэтому может выделить только Упрямца, которого все возчики отказались брать наотрез. Маме ничего не оставалось, как согласиться и собрать в дорогу Татьяну и меня, в качестве кучера.
Упрямец был не простым, а умным упрямцем. Знал, что от детской руки ему много не достанется. Поэтому мне пришлось прибегнуть к помощи виц, отломленных от вех, сразу после спуска с горки рыбозавода. Одной вицы мне хватало от вехи до вехи.
Не помню, то ли вицы кончились, то ли моим пассажиркам стало жаль Упрямца, но, не доехав километра три до деревни Бедовое, они заявили, что дальше пойдут пешком.
Погонять Упрямца домой уже не требовалось. Он тут же припустил бодрой рысью, мне осталось только вцепиться в передок саней, чтобы не вывалиться из них. А после того как напротив Тельвиски мы спустились на лед Городецкого шара, с острова, отделяющего Городецкий шар от Голубковского, и услышали душу раздирающие завывания волчьей стаи, доносившиеся со стороны Бабьего моря, ленивый коняга вдруг превратился в резвого скакуна и помчал галопом почти до самого дома.
Утром отправившиеся за сеном той же дорогой возчики не могли понять, кто и зачем переломал все вехи? Андриян догадался, но меня не выдал.
При управлении Лысаном требовался несколько иной опыт: умение сдерживать его стремительный бег, особенно на крутых поворотах и обгонах, чтобы кошёвка не опрокинулась.
Когда я стал постарше, дядя иногда разрешал мне съездить на Лысане на лесозавод за рейками и горбылями, или в Качгорт за картошкой, которую мы там хранили в погребе частного дома у знакомых.
Помимо города, Лысану приходилось возить своего хозяина по всем рыболовецким станам и деревням вплоть до Юшино и Носовой, так как колхоз им. Кирова был рыболовецким, и его рыбаки занимались промыслом в низовьях Печоры не только летом, но и зимой. Только этот красавец-конь мог по бездорожью в один день отмахать более восьмидесяти километров от Тельвиски до Юшино и Носовой.
Лысаном гордились не только председатель, но и работники колхоза им. Кирова и при случае любили рассказывать, как он неоднократно выручал их в трудные минуты. Из этих рассказов я запомнил два эпизода.
Первый. Возвращаясь поздним вечером в Тельвиску на лошадях с путины, колхозники наткнулись на Лысана, рядом с которым в снегу лежал их председатель. У Исая Васильевича, как полушутя говорили его подчиненные, был серьезный недостаток: он не мог перепить своих рыбаков и председателей других колхозов. Вот и в тот раз он, после длительного заседания в рыбакколхозсоюзе, быстро захмелел в компании участников совещания. Выйдя на улицу, упал в кошёвку и крикнул: «Пошёл домой, Лысан»! Километрах в двух от Тельвиски кошёвка на раскатанной дороге пошла юзом и завалилась на бок. Дядюшка Исай, не просыпаясь, вывалился из неё, после чего сани снова встали на полозья. Но верный конь не бросил своего хозяина и остался ждать.
Второй. После окончания сенокосной страды Лысана в большой лодке везли из-за Печоры в Тельвиску. Поднялся сильный ветер. На середине реки, напротив лесозавода, лодку стало сильно качать и заливать водой. Чуя неладное, конь начал переступать ногами, ещё более раскачивая плавсредство. Сидящие в той же лодке колхозники плавать не умели. Поэтому для их спасения нужно было принять какие-то экстренные меры. Тогда их председатель, державший Лысана за узду, ударил коня по шее и рявкнул: «Пошёл, Лысан!» Конь, не ступая на борт, прыгнул в воду и поплыл к берегу. Так он спас людей почти от верной гибели.
Когда Лысан стал стареть, дядя подобрал ему подходящую подругу, чтобы получить от них потомство. В результате в колхозе появился второй высокий и красивый конь по кличке «Буян». Но, к большому огорчению дяди, он не унаследовал от своего отца лучших его качеств.