Могуч и цветаст русский язык. Особенно в народном, живом исполнении. Удивительные конструкции фраз. А сколько чувств спрессовано в двух-трёх-четырёх предложениях, объёмистый контекст реальной жизни, сжатый до миллиметра при весе в несколько тонн.
Люди, люди, люди. Сколько лиц. Промелькнули на мгновение и растворились в этом неохватном мире. Многих имён я не узнал. А если случайно узнавал, то время безжалостно стёрло их из моей памяти.
В общем, из услышанного и увиденного. Из жизни, какая она есть. Насобирал и так не придумал куда пристроить. Так и идёт россыпью. И ещё – не оставляет такое чувство, что где-то я про нечто похожее читал. У кого?.. Не помню. Есть такая проблема, когда много читаешь.
Беседуют муж и жена. Супруга:
– Как я завидую Петровым. Живут же люди. Тамара как сыр в масле катается. Виктор всё по дому делает. И продукты покупает и с детьми занимается. Зарабатывает хорошо. Вот как живут люди. Вот. Учись. От тебя же никакой пользы. Никакой помощи, – звучало убийственным упреком, словно обнажённую шашку к груди приставили.
– Так они же год назад развелись? – осмелился возразить муж.
– А вот это неважно! Учись видеть прекрасное!
Женщина подчёркнуто гуманитарного вида. В затемнённых очках. Изгибы оправы почему-то заставляют думать о бесценном вкладе Италии и Франции в мировую культуру. Она рассказывает о ком-то:
– Он очень хороший человек. Очень. Ранимый. С тонкой душевной организацией. Чудесные стихи пишет. Я читала и не могла сдержать слёз восхищения… Есть, правда, у него один маленький недостаток.
– Это какой же? – спрашивает стоящий рядом мужчина.
– Чуть что не так – сразу в морду бьёт. Наотмашь…
– А это точно маленький? – уточняет мужчина
P.S. Где это я слышал?.. Вычитал?.. Может быть, Довлатов?.. Сто лет не перечитывал, и, наверное, уже не буду – безвозвратно пропал запах той эпохи.
Беседуют двое.
– Посмотри на этот плинтус. Видишь? – это говорилось спокойно, деловито, основательно, без всплесков эмоций.
– Вижу.
– Его уровень несбывшаяся мечта для твоего интеллекта.
– Понял, – ответ был спокойный, деловитый, основательный, без всплесков.
Лица каменные… Без выражения… Эмоций нет и не предвидится…
Любопытная констатация факта: его интеллект упал ниже нуля, да так и остался на том уровне на долгих два года.
Человека обвиняют в мелком воровстве. Не на суде. В коллективе. Инициативной группой по поиску справедливости и вынесения заслуженной кары.
– Он не мог украсть, – уверенно звучит голос в защиту.
– Почему? – раздается сурово вопрос.
– Он же… Он же… стихи пишет.
Сей аргумент с лихвой перекрыл подозрения. Даже ещё на кражу со взломом осталось.
А ведь кто-то убеждён, что народ не ценит искусство. Поэт в России больше чем поэт ©.
Задыхающаяся от чувств дама.
– Пушкин наше всё! Всё! Абсолютно всё! Даже Лермонтову места не остаётся. Жаль, но что поделаешь. Гений!
От такой неистовой любви, периодически и безжалостно бьющей со всех сторон, Пушкин у меня давно и устойчиво ассоциируется с чем-то языческим. Идол на капище?.. Да расскажите вы о нём так, чтобы нормальному человеку перечитать гения захотелось. Живой же был человек, а не из сплава меди и олова на высоком постаменте.
Порой о гениальности Александра Сергеевича кричится так, как будто кто-то осмелился сказать супротив, или вот-вот скажет и надо сыграть на опережение, чтобы в корне выжечь сомнение. По умолчанию все давно троекратно «За». Не встречал тех, кто активно против. Огромная масса безразличных к вопросу первенства в русской словесности. А энергично возражающих – идеальный по форме ноль. Гений. Дальше-то что?
– Он так бежал, так бежал, что упал три раза. Морду разбил – не дотронешься. А самое обидное, что успел всё-таки. Ну, не гад ли?..
Вы не видели горящих глаз человека, который произносил это. Я видел. Машинально повернул голову и увидел. Какой надрыв был в голосе. Какой прессинг. Я ничего не мог сделать со своим воображением – оно само по себе развернулось в яркую картинку.
Тучный человек бежит. Отчего-то он рисовался мне плотного телосложения. Бежит изо всех сил, на пределе возможного. Красное лицо, хоть прикуривай. Обильный пот. Злосчастный камень на дороге. Споткнулся и рухнул на горячий асфальт. Лицо разбито в кровь. Но надо спешить. Это важно. Преодолевая боль. Терпеть. Он поднимается, опираясь на дрожащие руки, и снова бежит. И снова падает. И всё лицо в крови. Успеть, а в награду тебя обзовут гадом. За что? Почему? Но всё ровно – успеть, во что бы то ни стало…
Я не буду рассказывать всё. И этого достаточно. В итоге у меня получилась на две страницы формата А4, шрифт 12-й. А в первоисточнике: четыре коротких предложения, надрыв в голосе и горящие глаза. Всё.
Перестук колёс вагона метро. Рядом пара.
– Что же ты так смотришь на меня, как пельмень с ушами.
Это говорит молодой человек юной даме. Нежно говорит, трепетно. В глазах костёр любви и вожделения – у обоих.
Я был уверен, что ослышался. Слуховой ряд решительно не сочетался со зрительным.
– Пельмень… Как романтично, – проворковала она.
Одеты так прилично, так безукоризненно. Оба в очках. Угадывается интеллигенция в N-ном поколении…
Иностранец подходит к русскому коллеге – временно работают вместе.
– Почему русские так странно отдыхают? – спрашивает чужеземец.
– Это как?
– Взять… шар… Потом… давить его.
Наш выпал в вязкое состояние. Мозг застрял на границе недоумения и непонимания. Пошли вопросы уточнения, с глубоким погружением в фольклор и особенности произношения речи на местах.
Оказалось кто-то навязчиво предлагал иностранцу отдохнуть как следует. В смысле водки выпить. Контекстом шло, что вкусной, а не абы какой. Предложение имело такую форму: «Пойдём, пузырёк раздавим. А?» И было повторено раз двадцать, слово в слово. Размер показываемой ёмкости соответствовал размаху русской души, то есть впечатлял. Иностранец переводил фразу с безупречной словарной точностью. А как переводил, так и понимал. Слово «пузырь» было тяжеловато для произношения, вследствие этого при формировании вопроса и было заменено ближайшим синонимом «шар» – в его понимании синонимом, не в нашем. Бутылка водки и шар. Что может быть общего?
Беседуют двое. Говорит тот, который недавно вернулся из отпуска. Он две недели смотрел телевизор. Сериалы. И так получилось, что попадались только те, где события разворачивались в городе на Неве. «Бандитский Петербург», «Улицы разбитых фонарей», «Убойная сила» и т.д.
– У меня такое чувство возникло, что Питер полупустой стоит. За два десятка лет столько народа переколошматили…
– Да уж… – говорит второй. – Мне как-то тоже так подумалось.
Великая сила искусства. Ага. Она самая.