ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: не все поймут, точнее никто не поймет, уж извините.
Я стоял у окна и наблюдал за снежинками, спускающимися вниз. Они таяли на деревьях, но постепенно складываясь воедино, образовывали небольшие сугробы. Вот, на одну из таких веток сел снегирь и стряхнул небольшую горку снега вниз, заставляя меня вздохнуть и повернуться в темную комнату лицом. На постели лежал худой молодой человек. Бледная кожа, впалые щеки и глаза, очки сложеные рядом у подушки. Тонкое одеяло его накрывающее морозило мне душу. Все произошедшее, то за чем я не смог уследить, разрывало меня на куски. Я сделал шаг вперед, к кровати, расцепяя свои руки на груди из креста и опуская их по швам, сделал еще один шаг и застыл на месте, сжимая кулаки и губы.
Мы были не такими взрослыми, как сейчас. С тех пор много воды утекло. Он просто искал писаку, а я подумал про себя: "А почему бы и нет?" Мы долго не могли определиться с названием, временем года, страной, персонажами. И решили столкнуть все в одну кучу. Я не люблю осень, если честно, но почему-то тогда мы избрали такое время года. Он писал, писал, писал что-то то в компьютере, то на листке бумаги. А я смотрел на его естественный бесподобный почерк и восхищялся, и изумлялся. Первое, что я увидел...Это был живот, сбоку. Это было так..забавно. Просто так вышло. Это была фотография человека, с которым мне нужно было работать и строить отношения.
Мы подружились, как ни странно, и очень скоро стали спорить о том, что же будет дальше в наших рассказах. Он всегда был живым и никогда не уступал, но со мной иногда соглашался. Он был веселым, бодрым, ненавязчивым и любил смеяться. А смех у него всегда был заразительным...
Я сделал несколько шагов вперед, но тут он дернулся и я вновь отступил назад. Вышел на балкон, прикрыв за собой дверь, открыл окно и закурил. Дым будто бы очищал мои легкие, хотя я всегда знал, что он запрещал мне дышать полной грудью. Молодой человек, лежащий в постели, мне очень дорог. Он единственный, с кем я чувствовал себя собой, но..я всегда был подвержен его оценке.
Я был активом. Я всегда был активом. И он запрещал мне под кого-либо ложиться. Ему нравились мои холод, агрессия, страсть. Все как-то закончилось, как только мы стали общаться более полно. Тогда все и изменилось. Когда я впервые услышал его голос, я был в шоке. Мне нужно было привыкнуть к этому. Как истинный украинец он всегда говорил "сэм", вместо "семь" и меня всегда это пробирало на неудержимый хохот. Еще он частенько орал, что покарает кактусом, анально. И этого я никогда не забуду, потому что это было...весело. Я был его..женой. Какое-то время...Вообще, очень сравнительно недолгое, так как мы не нашли в друг друге такого типа партнеров. Ему во мне не хватало тараканов, мне в нем крокодилов. Так и жили, пока однажды он не стал мне самым дорогим и близким человеком в интернете – моим сыном.
Выйдя с балкона, я долго стоял у двери и смотрел на неподвижное тело, скрытое светлой тканью с какими-то дурацкими оранжевыми цветами. Какой его любимый цвет? Какие цветы он любит? Какое у него любимое число или что бы он сказал, окажись на моем месте? Этого я не знал, или не помнил чего-то. Может, я потерял что-то важное, забыл? Я сделал ровно два шага одной и той же величины и замер. Даа, теперь-то тараканов у меня предостаточно...
Сыном он был замечательным. Вообще, за все мое время, у меня была куча детей. Но никто не оставался со мной так надолго, как он. Кажется, он любил меня? А может просто я слишком любил его и пытался быть рядом. Я слишком сильно пытался быть рядом, поэтому часто исчезал. Я знакомил его с новыми матерями, раз за разом. Мы обсуждали от кого он вообще был рожден, с кем я зачал его и как бы нам над кем-нибудь поугарать...
Стремительно я преодолел пространство между нами и присел на край его постели, придвигаясь ближе к мертвенно-бледному лицу с чуть посиневшими губами. Опустившись, кончики пальцев моей руки провели по его щеке к губам, а затем к подбородку, вниз по горлу, и снова вверх, очерчивая улыбку, пытаясь ее нарисовать на родном красивом лице.
Мы любили смеяться. Много и часто, долго смеялись ни о чем. Когда мне становилось как-то не по себе, я ложился или разваливался на стуле и мы писали мое завещание. Я делал вид, что я при смерти, а он записывал мои колеблящиеся речи. Ну, тоже делал вид, что занимается этим. На самом деле мы просто любили смех, смех означал продолжение жизни. Нет, мы конечно же говорили и о серьезных вещах...Но прежде всего он был человеком, с котором можно улыбаться, а не жилеткой, в которую можно было высморкаться.
Я чуть склонился ниже к лицу своим лицом, выдыхая тепло на лицо. Ладони легли на его щеки, потирая и пытаясь отогреть. Я бы хотел, чтобы они покраснели. Я бы хотел, чтобы он смеялся и улыбался. Видеть смерть и тоску на его лице мне невозможно. Невозможно больно, травмирует меня до самого центра моего не такого уж и большоготеплого сердца. Руки опустились вниз, пальцы одной руки сплелис с пальцами другой, раз-два..удар по ребрам...Дыши, ну же, дыши!
Иногда мы пели. И я любил его голос. Я любил, когда он говорил. Он был чувственнее меня, всегда. И всегда он говорил очень...Так, что задевало. На самом деле, он мог бы задевать всем, что у него есть. Словами, сказанными губами. Или текстом, выходящим из-под его рук. Он всегда был умелым и гениальным. Но я полюбил его не за это...Я полюбил его за смех.
Попытки снова выдались весьма неудачными. Убрав руки от его груди, я сел, упершись локтями в колени и уткнувшись носом в ладони. Неужели теперь все кончено? Неужели ничего не вернуть обратно? Я знаю, мне говорили, что порой нужно просто отпустить. Но что, если я не готов? Что если у меня нет сил на это? Что если единственно родного, близкого и дорогого мне человека, который пробыл со мной столько времени и знает меня лучше, чем кто бы то ни был другой, я не могу простить за то, что он опустил руки и расслабился, что перестал сражаться и бороться за себя? Я не могу отпустить, потому что если бороться не может он, это сделаю я за него!
Он запрещал мне быть пассивом. Он всегда говорил, что это не для меня. Он говорил что-то такое душераздирающее и оскорбительное по этому поводу. Этакую пафосную фразу, вроде "текущие сучки пассивы". Вроде такого. Ведь если постоянно трахаться хочет актив - это норма, пассив - это уже абзац-приехали.
Я не смог побороть это. Потому что его тело, не мое. Я не смог завести его сердце, потому что я не его мозг. И я не смог заставить легкие раскрыться, потому что я не его воздух. Я надвис над ним и склонился к его лицу, смотря на длинные смольные ресницы, пушистые, как ельные иголки. Я бы хотел поцеловать и веки, и переносицу, и кончик носа...Опустив взгляд я наткнулся на губы, опустившись чуть ниже, я приблизился и приоткрыл свои. Что ж...Если это единственный способ разбудить спящую красавицу, то...
Он всегда был рядом, а я нет. Я мог бы быть с ним, часто. Но я погряз в делах. Я боялся, что стоит мне узнать его получше и я посмотрю на него с другой стороны. Может быть, может быть..Я боялся влюбиться и понять, что я влип. Я не хотел менять отношения, потому что..это же мой сын. Я знал, что если так случится, я потеряю его. А терять человека, которому доверяешь больше всего и человека, которого больше всего любишь и ценишь, уважаешь и кем восхищяешься...Это ведь и правда страшно. Я слушал обо всех его пассиях, мы спорили, ругались и бились лбами. Но ни к чему хорошему не привело. в один момент...Мы просто оба изменились...
Нет. Я не могу, и не смог бы никогда. Я люблю с тобой играть, писать, смеяться, болтать, петь. Я люблю быть с тобой, но..Прости меня. Сможешь?
Я приподнимаю голову и прижимаюсь губами к его холодному лбу. Глаза жжет и, вскоре, по тонкой траектории движется серебристая капля соленой воды-печали.
- Возвращайся, сын. Мне тебя очень не хватает. Надеюсь, ты услышишь меня и поймешь, что ты действительно мне дорог, просто я не могу быть рядом постоянно. Прости, что я тебя не понимал. Прости, что оставил одного. Ты справишься, я в тебя верю. А когда очнешься, я бы хотел продолжить нашу совместную работу.
Так...Сделай выбор и подумай сам...Ну как, вернешься?