Приятель развелся. Жилье поделили. Ему досталась однокомнатная на 11-линии Васильевского. Как-то пригласил в гости. Дом, оказалось, стоит одним крылом по линии, другим - по Малому проспекту. Квартиру найти не могу. Ни с линии, ни с проспекта. Звоню.
- Так с линии есть маленький дворик. Под арку тебе надо проникнуть. Там калитка, код в ней - 38. А во дворе парадная наша одна. Не заблудишься.
- Номер квартиры какой?
- Семь.
Проник во дворик. Парадная оказалась черной узкой лестницей. На каждой площадке по одной квартире. Выходит, мне на седьмой этаж. Дом дореволюционный. Этажи по три с половиной метра.
Вспомнил альпинистский опыт. Начал восхождение. Вот, наконец, шестой этаж. Квартира, соответственно, номер шесть. Дальше лестница перекрыта чердачной металлической калиткой. Снова звоню.
- Уперся в калитку.
- Толкни. Не заперта.
- А квартира-то где?
- Включи на мобильном фонарик. Увидишь.
Толкнул калитку. Поднялся на площадку. Посветил. В правом углу что-то зашевелилось. Глянул - бомж лежит на матрасе. Слева увидел дверь с заветной семеркой. Звоню. Здоровенное стальное полотно со скрипом открылось. Приятель улыбается.
- Герой! Не все доходят.
- Еще бы! Железные калитки. С кодами. Открытые. Семь царских этажей. Без лифта. Идешь, идешь, забудешь куда шел.
- Заходи. Я закусочек прикупил. Шашлычков пожарил. Щас под водочку отметим новоселье.
Я оказался в прихожей. Точнее, в узком коридоре, где справа от входной двери - вешалка. Слева, в стене, - широкий проем. Через него увидел довольно просторную комнату. А по коридору дальше, метрах в трех, тоже слева, - небольшая дверь. За ней, в торце коридора, - газовая плита.
Разделся, вошел в комнату. Приятель хлопотал у стола. Спрашиваю.
- Вань, а ты чё развелся-то? Вы ведь лет десять с Риткой жили.
- Одиннадцать. Понимаешь, я был слишком женат.
- Это как?
- Ну, не семейный я человек. Ходок. Сколько с собой не бился. Ходок по определению. А Ритке подавай верность.
- Хоть детей не завели. Разбежались и разбежались.
- Да! И я теперь свободен, словно птица в небесах. Куда хочу, туда иду. Кого хочу, того привожу.
- Вечная проблема мужиков. Сначала родители не дают баб домой водить, потом - жена.
- Вот именно! Но я, как видишь, эту проблему решил. Да и на душе стало спокойно. Разные мы с Риткой. А я ее невольно мучил. Ну что поделаешь?! Вот я такой! А она каждый раз, как не ночевал дома, плакала и Высоцкого мне цитировала:"Я не люблю, когда стреляют в спину. Тем более, - когда в нее плюют".
- Ладно. Давай выпьем за эту твою свободу.
Выпили. Я стал осматривать комнату. Стол стоял посередине. Передо мной через стол - широкое окно, почти до пола. Через него видны крыши. Вдали - колокольня Благовещенской церкви. Над всем этим - голубое небо.
Перевел взгляд на стены. На них сплошь картины. В основном кисти хозяина.
Картины Ивана мне нравились. Реалистичны, почти фотографически. Но эта фотографичность - лишь прием. Когда вглядишься в картину, почти всегда возникает чувство легкой тревоги. И грусти.
В каждом сюжете, цветовом пятне, какая-то недосказанность и скрытое смятение. Иногда, думаешь, этого слишком много. Отводишь взгляд.
Но картина не отпускает. Тут же кажется - не увидел чего-то важного, и возвращаешься взглядом. И в самом деле находишь детали, существенные детали, которых не заметил. И еще, другое что-нибудь.
Но общее впечатление от картины всегда светлое, и в то же время - щемящее, как от ранней осени. Или от стихов Есенина.
По карнизу комнаты шла лепнина. На потолке, в центре, - розетка. Высота стен где-то под три двадцать. Все свидетельствовало о постройке начала двадцатого века.
- Вань, это модерн?
- Что?
- Дом, говорю, стиля модерн?
- Да. Тринадцатый год.
- По комнате заметно. А вот в коридоре, по-моему, уже большевики наваляли. Блага-то у тебя есть? Туалет? Ванная?
- Ванной нет. Душ. Два - в одном.
- Что это значит?
- Душ в туалете. Или туалет в душе. Это проще посмотреть, чем объяснять. Сходи, глянь.
Иду в коридор, сворачиваю налево. Коридор узкий, метра полтора. В торце - газовая плита. Справа от нее окно. А перед плитой, слева, дверь.
Глянул в окно. Вид открылся необычный. Удивительный.
Слева и справа, довольно далеко, глухие стены соседних домов. А далеко внизу - земля с зеленой травой. Впереди простор. Все это вместе вызывало ощущение полета.
Вспомнил про дверь у самой плиты. Дверь открывалась налево. Это понятно. В противном случае она бы закрывала плиту. Открываю. И ... стою в изумлении.
Передо мной - стена. И в ней, справа, круглая ручка. Пригляделся - не стена. Ширма-гармошка, с рисунком под кирпичную стену. Взялся за ручку и сдвинул ширму влево. Опять изумился.
Туалет. Но вместо унитаза - эмалированный поддон, с возвышениями для ступней, и клоакой. Такие поддоны стоят в туалетах казарм.
Вхожу. Только расстегнул ремень,- на голову что-то капнуло. Поднимаю глаза - надо мной душевой рожок. И тут вижу в стене два вентиля. Красный и синий. Руки невольно потянулись к ним. Но вовремя спохватился.
Развернулся. Опять увидел ширму. Теперь стало понятно ее предназначение. Во время приема душа она принимает на себя потоки воды, и направляет в поддон. Иначе все бы текло под входную дверь, и далее - на пол кухни.
Вышел из туалета. Или душа. Еще раз оглянулся, посмотрел. Такого видеть еще не случалось. Вот что такое - "два в одном".
Вхожу в комнату. Наверное, вид у меня был шальной. Иван расхохотался.
- Странно! Ты сухой!
- Что ты имеешь в виду? Мочевой пузырь? Я сухой, сколько бы не выпил. Да мы с тобой еще и не пили. Так. По стопарику.
Он хохочет еще громче.
- Да нет! Я не о твоем пузыре. Многие входят и начинают крутить вентили. Не верят, что душ. А когда удостоверятся, уже поздно.
- Да-а! У тебя действительно два -в одном, сортир-душик. С розыгрышем. Я, было, тоже чуть не попался, да вовремя руки отдернул.
- Вчера я проводил здесь презентацию новой картины. Были иностранцы. Японец ушел в туалет. Его не было минут сорок. Вернулся мокрый с головы до ног. Но не это главное. Он и не замечал, что с него рекой течет. Ты знаешь какие у японцев глаза?
- Узкие.
- Вот! У этого были квадратные. Буквально! Он стоял перед нами и показывал рукой назад, в коридор. Твердил громко одно слово:"Там! Там! Там!" Спрашиваю:"Что там?" Говорит:"Там туалет-душ. Шедевр! Супер компакт! Ниппон карасо супер компакт". То есть, для Японии хорошо супер компакт.
- Так он что эти сорок минут мылся? В костюме?
- Нет. Душ он принял довольно быстро. Крутил вентили. Чуть не обварился. Но все же справился. А потом сорок минут снимал. Сознался, что не пошел спрашивать у меня разрешения на съемку потому, что боялся - не разрешу. И тысячу раз за это извинился. И умолял не требовать удалить снимки.
- Зачем ему все это?
- Оказывается, в Японии многие восхищаются изобретательностью русских. Он - тоже. А изобретение "туалет-душ", он уверен, произведет фурор.
- Он запатентует твой туалет-душ и срубит крутые бабки. Я где-то читал, что один японский предприниматель, это было еще в советские времена,
выписывал наш детский журнал "Юный техник". Патентовал изобретения наших школьников и сколотил на этом целое состояние.
- Грабеж!
- Так и твой японец тебя обобрал. Вот он и умолял не удалять снимки.
- Да и хрен с ним. В конце-концов, я ведь тоже это не изобретал. Купил квартиру, а "шедевр" здесь уже был. А вообще, японец самого главного не заметил.
- Чего?
- Того, что этот шедевр стоит еще и на кухне. Здесь уже - три в одном. И это - архиудобно.
- С чего бы это? Тесно.
- Я тут как-то утром спешу. Прессую время. Сижу на корточках на горшке. Дверь открыл. И левой рукой лучек на сковородке помешиваю, чтобы не подгорел.
- Чисто - Наполеон. Два дела одновременно.
- Да у меня и комната - три в одном. Сразу и гостиная, и спальня, и мастерская. Видел какое у меня окно? От пола до потолка. Опять же - широченное. И, наконец, - на север. Ровный рассеянный свет. Отличная мастерская.
Так что японец увидел далеко не все. Кстати, мне пришлось оставить его ночевать. Сушили его вещи. Он ведь основательно искупался в моем душе. Косвенно, но все же моя вина.
- Ну и как он себя дальше вел?
- Представь себе, молчал. Как рыба об лед. Ходил по комнате в моем махровом халате, долго рассматривал картины. И молчал.
А утром сказал:"И картины супер компакт. Карасо. Оцень карасива". Сказал, что пришлет приглашение выставиться в Токио. Надеюсь, не обманет.
- Послушай, а он, пожалуй, прав. Твои картины не то что три, десять в одном. Иногда смотришь полотно, точно знаешь, что уже видел. Но сегодня настроение иное и замечаешь в нем много совсем другого, не того, что видел в прошлый раз.
А то, прошлоразовое, уже кажется не столь важным. И впечатление, что это - другая картина.
А в третий раз смотришь и опять новое находишь. Как тебе это удается?
- А самому бы знать. Когда пишу, размышляю о разном, о многом. Но всегда - о чем-нибудь не сиюминутном.
Когда пишу, только тогда и живу. Выпадаю из времени, из реальности. Очнусь - за окном сумерки. То ли утро, то ли вечер - поди знай.
- Мне что-то вспомнилось давешнее восхождение на твое седьмое небо. Ты знаешь, что на твоей площадке бомж ночует?
- Это Миша. Друг по несчастью.
- В самом деле друг?
- По несчастью, говорю. Он тоже разошелся с женой. Только я вот в отдельной квартире, а он - на лестничной площадке.
У него сын в Канаде, дочь в Америке. Говорит, хорошо стоЯт. А жена с ним развелась. И все так через адвокатов обстряпала, что он в конце-концов оказался... моим соседом по этажу.
- Да, не всем счастливо на седьмом небе.
- Не всем.
После этого мы уже не отвлекались от выпивки и закусок. Беседа текла спокойно и неторопливо. Вдруг во входную дверь постучали.
- Ваня, открой. Это я, Миша.
Иван поднялся. Глянул на меня как-то растерянно.
- Да. Я что-то совсем о нем забыл. Обычно вечером выношу ему что-нибудь поесть. Слушай, я сейчас.
Иван ушел на кухню. Оттуда крикнул.
- Миша, подожди минуту.
Потом послышались его шаги к входной двери. Клацнул замок. Глухой бубнеж. Не разобрать. Вскоре Иван вернулся.
- Знаешь, я наверно, буду меняться. Как-то и мне не счастливо на этом седьмом небе. Совестно что ли...
- посмотрите еще вот это http://youtu.be/fCbTavr7MKM
- присутствую и на стихи.ру