Он ей не понравился. Немолодой, некрасивый, с ужасным юмором. Понятным только ему. Скажет что-нибудь, никто не смеется (и он сам тоже). Но не злой и, в принципе, обходительный. Она дочку, шестилетнюю Муську, иногда вынуждена была брать с собой на работу и он, ничего, не морщился, не возражал, а потом даже подружился с девочкой. Для него эти приходы ребенка стали праздником, видно же, что человек радуется. Они Муську посадят за стол, дадут ей бумаги и фломастеры, а сами делами занимаются, она художник и он художник, в рекламном агентстве «Иванов энд Сидоров». Но он все норовит побыстрее закончить и с Муськой возится. Накатает оракал и давай с ребенком что-нибудь мастерить. То робота из пластиковых бутылок клеят, а то сбегают в мастерскую к ребятам и сварят там железного дровосека из обрезков уголка. Потом сидят, красят красной краской, пока директриса не придет и не разорется.
А на нее ноль внимания, фунт презрения (про презрение она преувеличивает), ни малейшего интереса, так, приложение к Муське. Притащит книжку с картинками огромную дорогущую сунет и просит: передай Мусе, а? Потом лезет в свой рюкзак драный дурацкий, вытаскивает пакет: я ей слив купил, ей ведь можно? И смотрит, как бассет-хаунд – бровки домиком и уголки глаз вниз. Как будто сахару просит. Можно, она берет пакет и автоматически лезет, пробует сливу. Он молчит недовольный. Она убирает руку: обязательно передам.
В субботу ей, кровь из носа, надо съездить на новоселье к подружке. Купили с мужем квартиру, наконец, закончили отделку и справляют, не пойти неудобно, а дочку тащить не охота – не та компания. Думала не долго, попросила в пятницу: посидишь с Муськой в субботу, мне на новоселье? Да, обрадовался он. Они рано начинают, я часам к шести уже вернусь. Да. Я тебе ее приведу в обед? Да. Отвела, потом вернулась домой, долго собиралась, то это не так, то другое. Туфель к платью нет. А если туфли есть, то сумочки нет. А если и сумочка есть, то вместе смотрится – ужас. Шарфик, что ли накинуть. Красивый же шарфик. Господи, какая я старая! Никуда не пойду.
Возвращалась, как обещала – засветло, хотя летом почти до двенадцати белый день. Удачно попала на маршрутку до дома, правда, идущую через уево-кукуево, тридевятые ****я. Сидела, думала о чужом счастье, и увидела их в окно. Он тащил Муську и рюкзак. Причем, Муська сидела у него на одной руке (во второй он нес еще и пакет) спиной по ходу движения, прижавшись к груди, обняв за шею, и уткнувшись головой куда-то в район ключицы. Почти спала. Разомлевшая и босая. В своем парадном голубеньком платьице с ромашками. Сандалеты болтались сзади, пристегнутые к карману рюкзака. Из другого кармана торчала бутылка воды. Она увидела их, и слезы потекли сами собой. И она не могла объяснить почему (не захотела бы). Если б спросили. Но спрашивать-то не кому.