- Ты мне не мать, слышишь?! Ты обманывала меня! Я не хочу тебя виеть, не хочу жить с тобой... Я ненавижу тебя!!
Дверь за Митьком захлопнулась, а сердце у Нади куда-то рухнуло. Дрожащими руками капая в кружку новокаин, она давилась рыданиями и кусала себя за руку, чтобы не завыть.
Чашка с грохотом полетела на пол, за ней плавно стекла по стенке и Надя.
Митя, Митенька...
Не вернулся, не вернулся с Афгана мужик - да Бог с ним, другого найти да детишек нарожать - раз плюнуть. Так ей говорили все не понимая, и чего убиваться по какому-то мужику умнице да красавице Наде. А умница да красавица вмиг посерела, осунулась, да и пошла работать в детский дом нянечкой. Баба с высшим образованием, которой вовсе негоже няньку-мамку из себя разыгрывать.
Пришла как-то раз женщина с сынишкой маленьким на руках. Сама вся пышная, плотненькая, кареглазая, ревет без отдыха, тушь по щекам размазывая.
Протягивает сына:
- Возьмите, - говорит, - не могу больше. Погиб наш папка в Афгане. Митькой звали... Хорошенький такой, с родинкой большой на подбородке. Вот ведь как...
Екнуло тут у Надежды сердечко, приняла она мальчонку дрожащими руками и начала расспрашивать ревущую мамашку. Оказалось, крутил ее Митек роман с молоденькой кареглазой медсестрой. Она ему сына родила, думала, замуж ее возьмет. А тут вот как получилось... Двадцать семь лет, ранение в живот, пуля прошла насквозь...
Надя тогда ничего той медсестре о муже не сказала, ребеночка забрала к себе, Митькой назвала, фамилию свою дала...
Устроилась на вторую работу. Гробила здоровье на фабрике, лишь бы прокормить сынишку. Души в нем не чаяла, жизнь всю ему посвятила. Только вздыхада украдкой иногда, глядя на родинку на подбородке.
Мальчик вырос избалованным, в любви материнской. Хулиганить стал, в школе на него жаловались. По ночам Надя молилась о судьбе сына, но чувствовала свое бессилие.
А теперь вот как... Прознал, видать, откуда-то, что не родная она ему мать. Ох, что теперь будет?.. Уедет он, как пить дать уедет. А она... Она просто не выдержит.
***
Нога неуверенно шагнула за скрипучий порог. Молодой мужчина с глубокими карими глазами жадно глядел по сторонам. Слезы застилали ему глаза, спускались по щекам к родинке на подбородке. Он вдыхал знакомый воздух Матери и прислушивался: не раздасться ли с кухни звон посуды и не позовет ли родной голос: "Митенька! Митенька, иди обедать!"
Надя умерла два дня назад, об этом ему сообщили по почте. Будучи прогрессивным бизнесменом, он не имел возможности выбраться в родной городок и почтить память Матери. Но что-то тянуло его туда.
А потом он нашел письмо, завалявшееся в почтовом ящике его старой квартиры. Надины слезы пахли бумагой, чернилами и почему-то сиренью. Он долго пустыми глазами пробегал по строчкам, пока понимание материнской любви и собственной вины не захлестнуло его с головой.
Яркий солнечный свет пролился в пустую комнату, наполняя ее чем-то прежним и живым. Митя смеялся, глядя на фотографию в дальнем углу. Свет так и искрился на ней, отражаясь золотыми бликами. Молодая женщина с маленьким сыном на руках... Теперь он знал, что Мать его простила.