После того, как в Тобольске Хабарову отказали в его просьбе о возвращении на Амур, он побывал еще и в Москве. Б.П. Полевой на основании обнаруженных им документов писал, что Ерофей с племянником находился в Москве с 31 декабря 1667 г. до весны 1668-го, - Артемий, видимо, сдавал в это время якутскую меховую казну. Неизвестно, обращался ли Ерофей со своей просьбой в Сибирский приказ. После той информации о их действиях на Амуре, которую доставил в Москву в 1663 году Бекетов, это было весьма рискованным делом. Известно лишь, что в год их пребывания в столице Артемий Петриловский был лишен атаманского звания, и разжалован в пятидесятники. Что послужило тому причиной – тоже неизвестно.
Нет никаких документальных подтверждений и их возвращению на Лену. Сохранилась лишь запись в якутских книгах, что до 1670 года Артемий Петриловский числился пятидесятником, да и то, как видим, только лишь числился. О Хабарове и вовсе нет никаких известий, кроме, разве что, обращения в 1670 году монахов Киренского монастыря к илимскому воеводе Аничкову с просьбой подтвердить за монастырем право на владение собственностью Хабарова, которое он завещал монастырю, со ссылкой на то, что Ерофея Хабарова «не стало». Нельзя не обратить внимания, что оба эти упоминания относятся к 1670 году. Куда же они подевались?
С точки зрения столичного руководства, якутского и илимского воевод они должны были вернуться на Лену, где Артемий должен был продолжить государеву службу, Ерофею же предстояло расплачиваться с долгом в казну. Готовы ли были они возвращаться под власть воевод к «разбитому корыту», - распроданному хозяйству и позорному признанию разжалования из атаманов? Есть все основания думать, что они этого не хотели. Тогда куда им было податься?
В Сибири было одно знакомое им место, еще не находившееся под властью воевод, где они могли укрыться, - Амур. Не последнее место в этом стремлении, надо полагать, занимало припрятанное там добро, - трофеи даурских и дючерских погромов. (Об этом читай в рассказе «Хинганский схрон»).
Как было в то время заведено, на руках у них была подорожная или проезжая память с указанием маршрута и конечного пункта поездки, поэтому добраться до устья Илима для Ерофея с Артемием не составило каких-либо проблем. Идти дальше по Илиму к ленскому волоку значило вновь попасть под надзор илимского воеводы. Если же идти к Амуру через Байкал, баргузинские степи и Шилку (путь, по которому чуть позже прошло посольство Спафария), то это нужно было делать, либо тайно, - в обход русских острогов, либо имея на руках другую проезжую память с иным маршрутом.
В это время приказным человеком в Братском остроге был Иван Перфильев, - сын Максима Перфильева. С Максимом Ерофей был хорошо знаком. В 1638 году, когда Перфильев шел в свой знаменитый поход в Забайкалье через Лену и Витим, Ерофей со своими покрученниками вместе с этим отрядом прошел путь от Енисейска до усть-Куты. Имел при этом возможность близко познакомиться с именитым землепроходцем. Должно быть, знал он и его сына - Ивана, поскольку почти год перед этим прожил в Енисейске. Одним словом, у Хабарова были основания рассчитывать на помощь в возникших проблемах со стороны сына его старого знакомца, и они двинулись к Братскому острогу.
Все вышеизложенное в полной мере соответствует содержанию сохранившихся документов. Все, что произошло дальше, выполнялось втайне от воеводских властей, потому, нет ничего удивительного в том, что их действия не нашли отражения в официальной переписке того времени.
В 1678 году в Якутске уже знали и об отказе Хабарову в его просьбе, и о разжаловании Артемия из атаманов. В случае длительной их задержки якутский и илимский воеводы, без сомнения, объявили бы их розыск, разослав соответствующие запросы в Тобольск, Енисейск, другие ближние русские остроги. Поэтому для Ерофея с Артемием жизненно важным было не допустить такого развития событий. Лучшим способом избежать этого могло стать известие о их смерти.
Мог ли Ерофей Хабаров организовать такую фальсификацию, пользуясь старыми связями, еще, может быть, и оплатив такую услугу? А почему бы и нет? Подобного рода фальсификации случаются и в наше просвещенное время, тем более такое действо не составляло особого труда в те далекие времена. Вместо Ерофея с Артемием могли быть похоронены какие-то другие погибшие или умершие бедолаги из «гулящих людей», на погосте могли быть поставлены могильные кресты и вовсе на пустом месте. Главное состояло в том, чтобы внести соответствующие записи в церковные книги, подобрать «свидетелей» захоронения, и дать об этом знать илимскому воеводе. В этом и состояла услуга.
Ведь известно же из исторических источников, как при живой жене Максим Перфильев, заручившись поддержкой воеводы Андрея Ошанина, заставил попа Кирилла ночью в храме обвенчать его с новой, - второй женой. А чтобы поп помалкивал, Максим дал ему 10 рублей и 10 четей хлебного запаса. Эта история стала даже объектом особого расследования тобольским архиепископом Макарием с последующей информацией об этом государя.
Чего только не сделаешь для хорошего человека. А для нового молодого поколения енисейских служилых людей Ерофей Хабаров, как и Максим Перфильев, Иван Галкин, Петр Бекетов или Василий Бугор, были и в самом деле личностями почти легендарными, - героями уходившего времени.
Читатель, может быть, подумает, что автор здесь что-то нафантазировал. Ничуть не бывало. Загляните в Энциклопедический словарь Брокбауза-Ефрона и вы увидите в статье о Братске упоминание о том, что там похоронен знаменитый Ерофей Хабаров, - покоритель Приамурья. Эта короткая информация даже послужила поводом для соответствующего наименования улицы на западной окраине Братска, и установке там памятной плиты. Хабаров, якобы, долгое время жил в Братском остроге. Хотя историки - «хабароведы», подробно изучившие жизненный путь Ерофея, не приводят каких-либо сведений даже о кратковременном его там пребывании. Братск был в стороне от тех территорий, с которыми были связаны его интересы.
Сведения о захоронении Хабарова в Братске дал в свое время для Санкт-Петербургского энциклопедического словаря И.И. Воротников, - известный краевед-исследователь, живший в Братске с 1856 по 1908 год. Разумеется, никаких материальных следов хабаровского захоронения к тому времени не сохранилось, - ведь со времени смерти Хабарова прошло более 200 лет, а в те времена в сибирской глубинке место погребения отмечалось лишь установкой деревянного креста. Не сохранилось и каких либо письменных свидетельств такого захоронения. Так что, судя по всему, речь шла о преданиях, сохранившихся в памяти братчан, находившихся уже в восьмом-девятом поколении современников этого события. Но, как говорится, дыма без огня не бывает.
Вместе с тем есть целый ряд документов, которые косвенно свидетельствуют о том, что Хабаров после этого побывал на Амуре. Почему только лишь косвенно? Этому достаточно много причин, главная из которых состоит в том, что Хабаров действовал тайно от властей, стараясь ограничить круг людей, знавших о его планах, и не афишируя своих действий. Другая причина состоит в краткости того промежутка времени, в течение которого были реализованы эти планы, - всего лишь около года. Но даже и в этот короткий промежуток имя Хабарова могло, и даже должно было попасть в переписку якутского, илимского и нерчинского воевод. Однако такие архивные документы неизвестны. Во всяком случае, они не были опубликованы в открытой печати. Об этом остановимся несколько позже. Так что же произошло на Амуре?
*
Историческое повествование - не изложение точных свидетельств под диктовку очевидцев, - слишком мало сохранилось документов того времени. Здесь во многом приходится руководствоваться логикой и последовательностью происходивших событий, здравым житейским смыслом человеческих поступков и отношений. А найденные в процессе такой работы немногие исторически точные свидетельства, – те драгоценные зерна в логической цепи поиска, которые только лишь подтверждают верность избранной тактики исследования.
Прямых доказательств возвращения Хабарова на Амур в архивах пока не обнаружено, во всяком случае, не обнародовано в открытой печати. Однако есть немало косвенных тому свидетельств, которые позволяют сделать такое предположение. Чтобы оценить, насколько они объективны, нужно внимательно и подробно исследовать обстановку на Амуре в тот период времени.
По берегам Амура выше и ниже Албазина в эти годы появились первые заимки и деревни с крестьянскими хозяйствами, в лесах занимались промыслом десятки промышленных людей. Албазинский острог становился политическим и экономическим центром русских поселений на Амуре. Началось действительно его активное хозяйственное освоение, как того требовали государевы указы. Впрочем, территория, находившаяся в это время под русским влиянием, была относительно небольшой. Историк В.А. Александров пишет, что самая удаленная вниз по течению реки деревня Андрюшкина находилась всего лишь в 140 верстах от Албазина. В самом Албазине к этому времени было немногим более сотни служилых казаков.
Где зимовали Ерофей с Артемием в зиму 1668-69 г.г., - неизвестно. По всей вероятности, - уже за Байкалом, поскольку документы косвенно свидетельствуют, что к лету 1669 года они уже были в Албазине.
В 1668 г. воеводу Толбузина в Нерчинске сменил тобольский сын боярский Данила Аршинский. В 1669 году албазинцами неожиданно был предпринят большой поход вниз по Амуру. Аршинский по этому поводу писал тобольским воеводам: «В прошлом во 177 году июня во 2 числе посылал он, Микифорко (речь идет о Никифоре Черниговском), из Олбазинсково острогу олбазинских служилых людей 60 человек вниз по Амуру-реке в поход на даурских и на чючерских людей…».
Невольно возникает вопрос: чем была вызвана необходимость такого дальнего похода, причем даже не на Зею, где жили дауры, а в самую пасть тигру, - в дючерские земли, где уже не раз русские отряды подвергались нападению богдойцев. Видимо, что-то очень притягательное было в цели этого похода. Уж не Ерофею ли Хабарову, обязаны были казаки его организацией?
Это лишь предположение, но хронологически оно вполне согласуется со временем его неудачной поездки в Тобольск, возвращения на Ангару, и предполагаемого появления в Албазине. Не соблазнил ли он казаков перспективой поживиться добром, которое он спрятал в схроне перед Хинганском ущельем летом 1653 года. Ведь совершенно очевидно, что в одиночку он этого сделать не мог.
Исторические источники говорят, что поход албазинских казаков проходил в «хабаровском стиле», как сказали бы криминалисты, - у него был тот же почерк. Богдойские посланцы жаловались потом нерчинскому воеводе, что казаки громили и грабили даурские и дючерские улусы.
По неясной причине отряд албазинских казаков разделился. Часть казаков задержалась в низовьях Хинганского ущелья и, через какое-то время пошла вверх, - на Зею. Остальные во главе с неким Григорием, двинулись вниз по Амуру, но уже близ устья Буреи (казаки называли её Быстрой) встретились с богдойским войском и добровольно сдались в плен.
Судя по всему, об отряде, ушедшем на Зею, богдойцы не знали. Во всяком случае, только этим можно объяснить тот факт, что этот отряд сумел спастись от разгрома и пленения. Ведь путь к Зее проходил по ущелью с очень быстрым течением, - участок для бегства весьма неудобный. При наличии в богдойском войске конного отряда, он вполне мог берегом обойти беглецов и перекрыть им путь к отступлению. Сумел ли Ерофей опорожнить свою кладовую с награбленным добром? Если поклонный крест действительно был установлен Хабаровым, то, надо думать, успел.
О том, что избежавший встречи с богдойским войском отряд албазинских казаков побывал на Зее, свидетельствует отписка нерчинского воеводы Аршинского. Он писал в Москву: «… в нынешнем во 178 (1669) году взяли те олбазинские казаки на Зие-реке з даурских людей на вас, великих государей, ясаку 43 соболишка без лап и без хвостов».
Не удивительно ли? Опять мы встречаемся с феноменом, который имел место в 1650 году, когда даурские князцы пытались откупиться от Хабарова безлапыми и безхвостыми соболями. Стоило ли ради этих ободранных «соболишек» мотаться по Зее? Думаю, что Хабаров пошел на Зею и её притоки с тем, чтобы, как сейчас говорят, обналичить свое добро, - разменять его на соболей. Действительно, куда ему было податься с громоздким, тяжелым, хотя и отборным по своему качеству и красоте товаром, - саблями, куяками, саадаками с луками и стрелами, коврами, китайской посудой, да мало ли что еще было среди его трофеев. Жизненно необходимо было, хотя бы «по дешевке» обменять все это на ценный, но более компактный и легкий груз, - меха и драгоценности. В этом, видимо, и состояла цель хождения отряда на Зею. Ну а соболишки безлапые это уж так, - попутно, в оправдание похода. И в государеву казну, - «что поплоше и нам не гоже».
Кем был Григорий, сдавшийся со своим отрядом в плен богдойцам, - точных сведений нет, но по первоисточникам более позднего времени можно предположить, что это был Гришка Павлов Тобольский, известный своим участием в побеге с Лены на Амур «воровского войска» Михаила Сорокина. Как, и при каких обстоятельствах он попал в Албазин, - неизвестно, но есть основания думать, что оказался он в китайском плену не безбедным человеком.
Жан-Франсуа Жербильон, - французский иезуит, оказавшийся вскоре при дворе китайского императора и пользовавшийся его высоким доверием, два десятилетия спустя будет писать, что он водил знакомство с каким-то младшим мандарином из... Тобольска, - русским служилым человеком из Албазина, оказавшимся в Китае.
Трудно сказать, кто из русских перебежчиков мог быть возведен в мандаринское достоинство, но патер Жербильон много разузнал от этого «тобольского мандарина», который бывал и в Енисейске, и на Байкале, не говоря уже о Нерчинске, Селенгинске и Албазине. Есть основания думать, что это был тот самый Гришка Тобольский, которого, как и других сдавшихся казаков, даурские служилые люди в своих отписках называли не иначе, как изменниками.
За время отсутствия в Албазине казаков, ушедших в поход, там произошли малоприятные события. Воевода Аршинский докладывал в Сибирский приказ, что Никифор Черниговский в это время «оставался в остроге с небольшими людьми. И приходили под албазинский острог оленные тунгусы контогирскаго роду, и те тунгусы под албазинским острогом на пашне побили служилых людей трех человек и отогнали у них от острогу коней и рогатый скот. В 178 (1670) году тунгусы с ясачным платежем под аманатов не бывали, а сбиралось с тех тунгусов... на великих государей ясаку по 50 соболей».
Одним словом, албазинские казаки этим своим походом «наломали дров». Мало того, что богдойцы пленили три десятка албазинцев, что возле острога погибли еще трое служилых людей, что были отогнаны кони и рогатый скот и, по всей вероятности, освобождены содержавшиеся в остроге аманаты. Так еще недобором ясака был нанесен ущерб государевой казне. Но самое главное, - они своим походом резко осложнили взаимоотношения с Китаем, спровоцировав выступление богдойцев к Албазину.
Правда, Нерчинскому воеводе Аршинскому удалось тогда дипломатическим путем разрядить обстановку. По приказу из Пекина богдойское войко сняло осаду Албазина и ушло вниз по Амуру.
Самовольные действия албазинских казаков, спровоцировавшие приход богдойского войска к русским острогам, не могли не обеспокоить нерчинского воеводу и центральные власти. Аршинский, без сомнения, принял меры по выявлению зачинщиков похода и препровождению их в Нерчинск. Однако все это потребовало немало времени, - ведь Албазин находился почти в шестистах верстах от Нерчинска. Расследование, надо полагать, велось посылкой туда доверенных людей с отписками приказному человеку Никифору Черниговскому.
Эти действия привели к тому, о чем в очередном своем послании в столицу Данила Аршинский писал: «В прошлом, великие государи, во 178 (1670) году, июня в 20 день, писал мне из Албазинского острогу приказной человек Микифорко Черниговской: изменили де вам, великим государем, в Олбазинском остроге черкасы, которые на великой реке Лене, на Киренге, убили воеводу Обухова, Микулка Пан да Оска Подкаменной с товарищи, восмь человек, убежали в Богдойскую землю».
Нам, к сожалению, неизвестно полное содержание этой отписки, известны лишь публиковавшиеся в открытой печати выдержки. Вызывает недоумение, что нерчинский воевода поименно называет только двух «изменщиков». Это тем более странно, что в воеводских отписках того времени обычно подробно перечислялись имена людей и по менее важным поводам. Бегство же в стан противника служилых людей именовалось не иначе, как измена. Было это явлением достаточно редким, болезненно воспринималось властями, и потому являлось объектом пристального внимания с выяснением причин и возможных последствий таких поступков. Так что имена всех бежавших в Китай албазинцев, без сомнения, содержались в переписке того времени, но они нам неизвестны.
Документы более позднего времени дают основание предположить, что из списка приговоренных к казни за убийство воеводы Обухова были исключены пятеро казаков, причастных к убийству, но бежавших в богдойскую землю. Кто же тогда оставшиеся неизвестными еще три человека? Одним словом, вся эта история с Албазинским острогом нуждается во внимательном исследовании историков. Более вероятно, что отсутствие в литературе этих сведений было вызвано обстоятельствами иного, - политического характера.
В.А. Тураев, - ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН убедительно раскрывает их суть и причины в статье «О характере купюр в публикациях русских землепроходцев XVII века». Он, в частности, пишет, что «… со второй половины 1960-х практика публикации документов с купюрами и в извлечениях … становится обычным делом, приобретая массовый характер. Особенно тщательно «очищаются» от неугодных сюжетов документы, рассказывающие о русских походах на Амур…… на многие сюжеты казачьих «отписок» и «скасок» легла печать строгого табу ». И далее: «Е.П. Хабаров, на редкость сложная и противоречивая фигура, вот уже несколько десятилетий рисуется исключительно розовыми красками». Из исторических документов «убрано все, что, по мнению публикаторов, могло бы бросить тень на портрет этого человека».
Из доступных мне исторических документов так и не удалось выяснить, кто были оставшиеся неизвестными трое беглецов. В этой связи обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. В отечественной исторической литературе повсеместно говорится о том, что в 1669 году возле устья Буреи были захвачены в плен 33 казака. В послании же китайского богдыхана, которое он направил в 1670 году в Албазин, говорится: «А которые ваши русские в прошлом году по Амуру реке [шли] вниз на Быструю (так казаки называли Бурею) встретили мое войско, и те ваши люди здалися на мое имя 29 человек, и я их много пожаловал и ни единого человека не казнил…».
Не значит ли это, что албазинцы, сообщая, что с Амура не вернулось 33 казака, пытались тем самым скрыть бегство в Китай еще каких-то четверых неизвестных нам человек под предлогом их пленения? Лишь после получения богдыханова послания, о котором Никифор Черниговский не мог не сообщить нерчинскому воеводе, он вынужден был признаться в их добровольном побеге в богдойскую землю.
Известно, что и сам Никифор намеревался последовать их примеру, и не сделал этого лишь по причине, до смешного житейской. В начале 1671 года Аршинский писал в столицу: «во 179 [1670] году, декабря в 15 день, писали ко мне из Олбазинского острогу албазинские охочие служилые люди, Петрушка Екимов с товарищи: сказала де ему казачья жена Анница: в прошлом де во 178 [1670] году, после побегу черкас Микулки и Оски с товарыщи, в третий день, Микифорко Черниговской хотел де бежать в Даурскую землю к богдойскому царю. А тое казачью жену Анницу звал он, Микифорко, бежать с собою. И она де, Анница, бежать не похотела …».
Примечательно, что именно к этому времени относится поступление на Лену сообщения о том, что Ерофея Хабарова «не стало». Ссылаясь на это, монахи Киренского монастыря обратились к илимскому воеводе Аничкову с просьбой подтвердить за монастырем право на владение собственностью Хабарова, которое он завещал монастырю. В этот же год перестал числиться в списках якутских служилых людей и Артемий Петриловский.
Читатель, должно быть, скептически усмехнется, увидев, что я подвожу его к мысли о побеге Хабарова в Китай, - как де автор ловко выстроил эти самые косвенные аргументы. Впрочем, так ли уж невероятно такое предположение? Разве мало тому примеров и в нашей сегодняшней жизни, когда предприимчивые разбогатевшие люди, неудовлетворенные отношением к ним властей, бегут «за кордон», предварительно переправив туда свои богатства? И живут там, припеваючи. Хотя бы тот же Борис Березовский. Да разве он один?
Действительно, прямых исторических свидетельств, что Ерофей Хабаров бежал в Китай, в архивах пока не обнаружено. Во всяком случае, в открытой печати таких публикаций не было. Но как, скажите, относиться еще к одному, тоже, правда, косвенному, но вполне достоверному свидетельству. Исследователи говорят, что в тот исторический период в Китае оказалось немало русских людей. И захваченных богдойцами в плен, и ушедших туда добровольно, и сдавшихся после разгрома богдойцами Албазинского острога, - почти сотня человек.
О том, что добровольно перешедшим под власть богдыхана, не грозила смерть или какое-то иное наказание, албазинцам было хорошо известно. В Пекине была сформирована из них особая «русская рота» императорской гвардии. Начальником этой роты стал бывший русский подданный Ананий Урусланов, - татарин, перебежчик, - тот самый, что бежал из хабаровского отряда летом 1653 года. Теперь он носил маньчжурское имя, - Улангери.
Так уж сложилось, что всех этих казаков, независимо от того, как они попали в Китай, в исторической литературе называют албазинцами. Так вот один из потомков этих албазинцев, - Ду Ли Кунь, на основе семейных преданий писал в 1986 году, что из тех, кто закрепились и остались в Китае, ему известно пять фамилий, - Романов (Ло), Хабаров (Хэ), Яковлев (Яо), Дубинин (Ду) и Холостов (Хэ). Ду Ли Кунь писал об этом в статье «Проникновение Русской Православной Церкви в Тяньцзинь и его окрестности». (Альманах религиозных материалов города Тяньцзин, 1986, Декабрь, С. 193-209).
Является ли упомянутый им Хабаров нашим героем, - Ерофеем Павловичем? Трудно сказать, насколько это вероятно. Однако согласитесь, - еще менее вероятно, что это был какой-то другой Хабаров, - его однофамилец, живший с ним в одно время и в той же местности. Пусть это рассудит сам читатель.
Чем занимался Хабаров, оказавшись в Китае, - неизвестно, но маловероятно, чтобы при свойственной ему пробойности и предприимчивости он влачил там жалкое существование. Доказательством тому судьба некоторых других, известных нам перебежчиков. Ананий Урусланов, как уже говорилось, стал командиром русской роты императорской гвардии; Григорий Мыльник, оказавшийся в плену в 1683 году, заведет в Пекине заводы и станет «мыловаренным королем»; Григорий Тобольский и того больше, - пробьется в помощники мандарина (крупного государственного чиновника). Надо думать, не оплошал и Ерофей Хабаров.
Это лишь предположение, но есть надежда, что нам еще откроется история его пребывания в Китае. После китайских событий 1900-1901 гг. в распоряжении русских военных властей оказался Цицикарский цзян-цзюньский архив (архив Хен-лун-цзянской провинции, заключавший в себе дела по всем отраслям областного управления на китайском и маньчжурском языках, обнимающий период времени со второй половины XVII-го до конца XIX века). По приблизительному подсчету, его объем составляет около 20 тысяч больших тетрадей. Эти материалы сейчас находятся в библиотеке Восточного Института во Владивостоке. В бумагах так называемого отдела Бин-сы, пишут исследователи, содержится много еще не разобранных материалов по истории русских воеводств в области реки Амура во второй половине 17-го века.
Ко всему сказанному лишь добавлю, со слов Ду Ли Куня, что в самом начале 50-х годов минувшего столетия, после смерти потомка «китайского» Хабарова - Хэ Хай Линя, его русская жена вернулась с детьми в Россию, во Владивосток, - на свою исконную родину. Это было время, когда по всей стране советской пели популярную в те годы песню: «русский с китайцем братья на век…». На родину тогда возвращались тысячи русских людей, волею Судьбы в разное время заброшенных на чужбину.