На праздники – Новый год, Рождество меня посылали щедровать и колядовать. На Рождество я должна была нести «вечерю» деду Тимофею и бабушке Аксюте. За «вечерю» - калач с конфетами и пряниками, завязанный в узелок, меня одаривали какими-то подобными лакомствами и мелочью. Я не очень любила это делать: меня заставляли рассказывать стишки, даже что-то петь, а я была диковатая и стеснительная. Однажды вместо слов колядки:
Коляден, коляден,
Я у батька оден.
За колядку не питайте,
А великий калач дайте…
я, перепутав, сказала что-то, вроде «а великий кабак (тыкву) дайте!»
Все смеялись, а я горько плакала…
Все церковные праздники с удовольствием и старательно праздновали, понемногу постились, хотя особо религиозными не были. Нет, бабушка молилась, в комнатах висели украшенные рушниками иконы и лампадки, но я что-то не припомню, чтобы, на моей памяти, хоть раз кто-нибудь из моих родственников побывал в церкви или заставил меня перекрестить лоб. Как я понимаю, мама «провела работу» с родственниками – явная религиозность тогда очень не приветствовалась. Но кто хотел из моих родственников, тот верил, хотя церковь существовала как бы для дела: там крестили, отпевали… Да и далеко она была – в Горьево, а это километров пять-семь. Вот и вышли мы все – ущербные в вере: по папиной линии все были очень верующими, но – староверы. По маминой – в Бога верили, но особо церковными делами не заморачивались …
Летом к бабушке приезжала мама и привозила Колю. Это была радость – всё-таки мне одной было скучно.
С Колей, под его руководством, мы всегда развивали бурную деятельность. Строили крохотные домики из дощечек – под старой акацией на фронтоне. Собирали смородину, которая росла почти дичком – её никто не собирал, кроме нас, поэтому урожаи были скудными: смородина вырождалась. Ловили блестящих разноцветных жуков, обрывали им крылья и складывали в специальные коробочки. Когда стали постарше – дрессировали цыплят. Кошками не интересовались, хотя, помнится, какой-то кот стандартной бело-полосатой расцветки во дворе был. Собаками тоже – дворовый пёстрый пёс Букет с хвостом бубликом был всегда на привязи. Изредка он срывался с цепи и убегал на день-на два. Потом возвращался и позволял себя поймать. Запомнился тем, что был всегда страшно голоден: бабушка, по какой-то, одной ей ведомой убеждённости, считала, что собаку кормить не надо. Букету бросали пару кусков хлеба в день и наливали бурду, остававшуюся после мытья посуды (тогда посуду мыли без всякой химии). Большой удачей для бедного пса был дополнительный кусок хлеба, который мы с Колей тайком швыряли ему изредка. Тайком – потому что бабушка ругалась…
Нас посылали в магазин. Радостью было сходить «в совхоз» - на усадьбу, к конторе и «основному» сельскому магазину. Но это было редко, считалось, что это далеко (с километр), и нас туда не пускали. А давно-давно, когда мы были совсем маленькими, мы ходили собирать малину в совхоз – там были специальные плантации. Вот уж душу отвели! У нашей бабушки почему-то не было ни малины, ни клубники, ни фруктового сада. Видимо, она всё это считала баловством, хотя вишни и абрикосы покупали у каких-то односельчан. Малины надо было собрать определённое количество. Брать с собой её не разрешалось, а вот есть можно было столько, сколько влезет, поэтому такая «работа» была лакомой. Но почему-то мы были там только один раз…
Иногда мама уезжала по путёвке, а мы оставались у бабушки, которая продолжала и в летнюю жару нещадно кутать, теперь уже нас двоих.
Однажды мама вернулась из поездки – в лёгком летнем платьице, в шляпе с широкими полями, воздушная и красивая. Мы выбежали ей навстречу: в тёплых куртках, шароварах и носках… Это был конец июля - начало августа, самые жаркие дни. Мама удивилась и начала нас раскутывать, а бабушка причитала: простудишь детей… Бабушка была очень ответственной по отношению к внукам. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь у неё болели.
Наша семья никогда не была богатой и даже зажиточной. Может быть, потому, что тётя Сеня жила одна, была вдовой бабушка, стала вдовой мама…