Приехал Серёга в бригаду злой, как Тузик и побитый, как Бобик:
- Ненавижу своего тестя.
- А что ж такое? - спрашиваем, - Опять поругались, вернее, подрались?
- Да мы и не мирились, как раз вчера хотел... Прихожу к нему, идти-то недалеко, по-соседству. Ага, всё, как положено, говорю:
- Батя, ну что за хе... ерунда такая? Тёща, хоть и молится втихую за моё "крепкое" здоровье, но зятем меня всё равно считает, а ты...
Дык, он даже договорить не дал, как навернул меня копчёным толстолобиком, сразу оглушил, а потом ножкой стула и тухлыми яйцами, докончил.
Еле дополз до дому, хоть и рядом. А тут ещё и маманя, родная кровь называется, нет, чтобы подсобить подняться, а она:
- Ну что, недоделок, сходил к тестю? Сразу видно, что принял тебя с распростёртыми объятиями. И беседа, вижу, прошла в тёплой, родственной обстановке. А зубам твоим капец, сынок, твою мать, т.е. меня, почаще бы, - несчастный случай, да? Наверное, споткнулся и упал тестю на руки, а он, в это время, монтировку держал, случайно. От мух ею отмахивался, потому что.
- Бывает, Серёга, и хуже, но реже, когда тесть боевик! - выражаем соболезнования.
- Долбовик он, а не боевик, козёл старый. Теперь, если даже захочет, в жизни его "батей" назову.
И Серёга запил с горя. Долго горевал, поэтому и жена ушла от него. Серёга опять:
- Ненавижу тестя.
- За что? - спрашиваем, - Вроде, Юлька твоя ни к нему, а на квартиру пошла.
- Всё равно ненавижу. Как узнал, что мы расстались, полдня лезгинку по двору нарезал, скотина. На ноги он жалуется... больные, а я специально засекал. Четыре часа гоцал, так ещё и выкрикивал "Асса!", чтоб я слышал. Столетняя бабка-соседка, думала у него гости и начала прикидывать, были ли у него в сватах или кумовьях лица кавказской национальности?
Я терпеливо ждал, когда он устанет, ага, куда там! Устало одно горло, "асса" выдавать, и он перешёл на гопак. Да так выкаблучивал, что ихние ласточки гнёзда к нам перенесли, а то птенцы заикаться стали.
О, свольчь, что делает? Это ж только представить, какие издевательства я перенёс?
Наконец, ноги его заморились, а ну-ка! Зато горло отдохнуло. Поставил табуретку посреди двора и начал песни орать, мол: - "Этот день мы приближали, как могли!" - и как затянул: - "Этот день Побе-е-е-ды!" - что аж обделался. Ну слава Богу, думаю, мучения мои закончились. А тестюха снял портки и вытряхнул из них к нам под заборчик, морда его ненавистная. Потом спокойно в баньку отправился, замываться. Сижу и на ромашке гадаю: это конец или продолжение следует? Повезёт, не повезёт?
Когда мне, блин, везло? Ага, щас, конец. Это было только начало... Вышел он, весь освежённый, и бегом на табуретку. Теперь завыл современные: - "Ой, Серёга-Серёга, ты не стой у порога. Неча тебе там делать, Серёга, я уже не твоя!"
Понятно, что творил надо мной, изверг? Горлопанил, горлопанил, затем, слышу:
- Петь, конечно, хорошо, особенно, если собачьё подвывает, но кушать-то охота, ведь освободился.
И я перекрестился. Потому что тесть после ужина любит сигануть на диван, с разгона, и до полночи телевизор смотреть, все каналы. Думаю, сейчас покурю и баиньки, после такого мытарства. Ну я и размечтался! Сегодня он решил поменять свой график. Вышел на порог и вся улица получила удовольствие от стихов:
- Что ни рожа - то Серёжа. Но у Серёжи серая рожа. А почему у Серёжи серая рожа? От водки, потому что, посерела рожа!
От тварь, а? Ну как вы думаете? Аж село затихло. Деревья и те, листьями шелестеть перестали. И рупора, блин, не надо. На том берегу пацаны из дробовика пальнули, типа, давай, дед, продолжай, мы слушаем!
Естественно, он их не разочаровал. А сам одним глазом на наш двор посматривает, видит же, что я там. И тут до меня допёрло, прям, эврика! Связка чеснока сорвалась с крыльца и мне по башке.
- Чё это ты, Лексей Михалыч, - говорю, - без выражения рассказываешь, последние семнадцать минут? Зря только время теряю на твою фальшивку. Может, ты заново начнёшь? Вообще, я б не отказался от всего репертуара. Давай сначала, с лезгинки?
И тишина. Уши мои сразу забалдели. Неужели, хоть бы не сглазить, спать пошёл? Да за что ж я такой счастливый? Когда гляжу - стоит, а потом ещё и слышу:
- Сергей, как я понимаю, тебе можно доверять, насчёт " понравилось?"
- А то! Да я в восторге! Никогда не думал, что у меня тесть такой талантливый!
- Ну тогда я завтра - в клуб и буду беседовать с директором. Пускай снимает того затейника, а меня ставит. Теперь я буду писать все ихние программы, которые концертные.
- И правильно, Лексей Михалыч, я бы на вашем месте, прямо сейчас и пошёл. В аккурат до утра, Господи, услышь, все проблемы и порешали бы.
- А чё это, ты меня по имени-отчеству стал называть?
- Вы же сами на свадьбе сказали, что я "Негде взять", да "Люблю взять", а значит - не зять вам, стало быть - чужой.
- Ты рот свой залепи конячьей кругляшкой, а то я смотрю, память у тебя хорошая и толстолобом не отшибло, да давай за Юлькой чеши. Бедное дитё там, наверное, намаялось.
- Ага, намаялась она... А уж как я намаялся за целый день!
- Да куда там! Может тебя ещё и к лику святых приставить? Бесплатно любовался тестевым творчеством и он устал. Куры вон, на насесте, заржались, а петух-бедолага, не успевает слёзы крыльями утирать... Ты что, ещё сидишь? Да где ж тут рогатка была, внук забыл?
- Вот такие бублики, друзья сердечные. У всех тести, как тести, а у меня ещё тот кадр.
- Так, а чё ты ненавидишь? Вроде, немного наладилось: и с женой, и с ним?
- Сказал ненавижу, значит так оно и есть. Юльку привёл, а он специально, чтоб я видел, стол поставил на видное место, а на него - ящик водки и сидит, сам на сам колдырит. Меня даже близко не подпустил, сказал:
- Вот как выдержишь испытательный срок, длиною в червонец, ничего ни капли, пива в том числе, тогда и присядем вместе за стол!
Но есть - говорит, - ещё вариант. Купишь мне новую Волгу, топор войны можно зарывать!
Поняли, какой смекало-продумчивый?!
- Ну и что ты решил?
- Что, что? У меня сильно много выбора? Еду на выходных Волгу покупать, любимому тестю!