Из вороха воспоминаний о деревне, сменяющих друг друга, словно кадры выцветшей от времени кинопленки, есть одно, где мне двенадцать лет, и я, окрыленная первой влюбленностью-фантазией, собираюсь в клуб на танцы.
В нашей маленькой деревушке клуба не было, но он был в соседней, большой деревне. Там же располагались и сельсовет с сельмагом. В клубе собирались на стандартную программу: кино и танцы. Других развлечений в совхозе, можно сказать, не было. Разве что по большим праздникам, когда прямо с утра народ выходил на улицу попить бражки, поплясать, да частушки под гармонь попеть.
В клубе давно уже под гармонь не плясали. Там была радиола, а рядом с чудо-техникой стоял кто-нибудь из парней и ставил пластинки. Сейчас его назвали бы диджеем, но в те времена слова такого не знали.
Кино привозили пару раз в неделю. К сеансу приходили жители всех близлежащих деревень. Крутили, в основном, отечественные фильмы и популярные в СССР индийские мелодрамы, а иногда - киноленты дружественных соц. стран. Перед началом сеанса показывали журнал о достижениях советских тружеников производства и сельского хозяйства и сатирический «Фитиль». Во время просмотра в клубе стояла гробовая тишина, изредка нарушаемая скрипом старых стульев, всхлипами или смехом. Да в редкие пикантные моменты слышалось стыдливое хихиканье. Какие такие моменты в целомудренном кино можно было увидеть? Однако хихикали, отворачивались от экрана, стесняясь друг друга и самих себя.
После фильма семейные и старики отправлялась по домам. Стулья сдвигались к стене, и начинались танцы.
<lj-cut>В 70-е молодежи в деревнях было не так уж и мало, а если учитывать еще студентов, приезжающих поддержать сельское хозяйство, то, можно сказать, в кубе разворачивалась довольно активная ночная жизнь.
Деревенские парни почти не танцевали. Только медляки. Остальное время они толклись на крыльце, поглядывая иногда через распахнутую дверь на девчонок. А девчонки становились в кружок и, красуясь друг перед другом, а больше - перед парнями, исполняли модный танец под названием «шейк». Танцующие выбрасывали вперед ноги и стучали пятками об пол. Движения рук были произвольными, кто во что горазд. Каким образом заграничный шейк проник в советскую глубинку и как он выглядел в оригинале, никто не знал, но девчонки исполняли танец под любую ритмичную музыку и так самозабвенно, словно провожали в армию всех парней одновременно! В перерывах шушукались в сторонке, обсуждая, кто на кого смотрел, и ждали приглашения на медляк. Кстати, популярность шейка оказалась недолгой, несколько лет спустя, он исчез с советских танцплощадок так же неожиданно, как и появился.
Лет с десяти мне очень хотелось на танцы. Но бабушка была непреклонна. Говорила, мол, вот исполнится четырнадцать, тогда на вечёрки и пойдешь, а пока - мала еще. Иногда на пару недель приезжали двоюродные родственники. Сестре было уже четырнадцать, брату исполнилось двенадцать. С ними бабушка разрешала побыть в клубе подольше и мне, наказывая старшеньким присмотреть за «робёнком». За брата она не волновалась: парень - не девка, его «не спортят». Надо сказать, волнения бабушки имели под собой мало оснований, строгость она больше для порядку показывала. В деревнях в те времена девиц не часто «портили». Это был нонсенс. Когда «ходили» - так называли дружбу между парнем и девушкой - дальше поцелуев и легкого петинга дело не заходило. Женихались, в основном, перед армией и считали своим долгом оставить подружку нетронутой. Девственность была вроде гарантии: если невеста дождется, то достанется только ему. А «распечатаешь» перед разлукой, поди знай потом, как она два года ждать будет. Не проверишь ведь. Сами женихи получали свой первый сексуальный опыт годам к шестнадцати. На ликбез ходили к двум бабам - Райке и Катерине.
Райка с детства страдала слабостью ума и «давала» всем без разбору. У нее было две дочери, неизвестно от кого рожденные. Тему происхождения райкиных дочерей деревенские старались не развивать и не копали в поисках правды, ибо каждый из местных мужиков вполне мог оказаться их отцом. Молодая вдова Катерина, редкая красавица, на артистку Людмилу Чурсину похожая, растила троих детей-погодков. Было ей лет двадцать пять, не больше, но считалось, что шансов еще раз выйти «взамуж» у Катерины нет. С тройным-то довеском кто возьмет? Бабы Катерину не осуждали, сочувствовали даже – несладко молодой вдовой жить, но за своими мужиками старались присматривать. Что до холостых парней, так то - в порядке вещей: пар молодецкий выпустить, да премудростям всяким перед женитьбой обучиться где-то надо. Так что, девок в кустах возле клуба парни больше для веселья тискали.
Сексуального воспитания в стране не было. Взрослые свято хранили тайну отношений между мужчиной и женщиной, наивно полагая, что тем самым уберегут своих отпрысков от похабщины. А по деревне в это время переходила из рук в руки затертая до дыр общая тетрадь в коричневом дермантиновом переплете. В тетради – порнографические рассказы неизвестного автора. Опусы пользовались у местной молодежи невероятным успехом, из них и черпали нужную информацию.
Что касается секса и всего, что с ним связано, первые шокирующие картинки мы с подружкой увидели в семилетнем возрасте – нашли заныканные ее отцом игральные карты. Их тогда продавали по три рубля за колоду глухонемые в поездах и электричках. Мама другой подружки была доктором. Перерыв семейную библиотеку, мы проштудировали тайком, с фонариком под одеялом, массу медицинской литературы о зачатии, беременности, родах, венерических болезнях… и к подростковому возрасту овладели секретной информацией настолько, что прекрасно понимали: беременеют не от поцелуев.
Когда мне исполнилось двенадцать, случилось три важных события. Первое: у меня начались месячные. Второе: бабушка поддалась на уговоры и позволила, наконец, пойти на танцы без присмотра. Третье: я впервые влюбилась. Очевидно, по причине усиленной выработки гормонов, сказочный принц на белом коне незамедлительно воплотился в деревенского хулигана на мотоцикле. Надо же было в кого-то воплотиться. Принца звали Сережка, и в один из вечеров он пригласил меня на медленный танец. С этого момента деревенская жизнь заиграла совершенно новыми красками. В пионерский лагерь уже не хотелось. Разве может сравниться вольная клубная жизнь с какими-то детскими вечеринками под пристальными взорами вожатых?! К тому же, я давно прочитала от корки до корки «общую» тетрадь, попробовала бражки, и на этом основании считала себя взрослой. Сережке было шестнадцать. По деревенским меркам - почти мужик. В армию через два года. В детстве разница в четыре года – целая пропасть, но я верила, что непременно провожу его служить Отечеству и буду честно ждать два года.
Каждый вечер, когда старики укладывались спать, я наряжалась в нарядное крепдешиновое платье в незабудках, перешитое бабушкой из маминого, выпускного, обувала парадно-выходные босоножки и шла в огород наводить красоту. Там, в поленнице, хранились зеркальце и тушь для ресниц - легендарная «Ленинградская», брусочком, с пластиковой кисточкой. На кисточку надо было поплевать, поводить ею по черному брусочку и только потом приступить к ритуалу перевоплощения. Ресницы получались длинными, пушистыми, угольно-черными. Ах, каким прекрасным казалось отражение в зеркальце: на меня смотрела почти взрослая девица с томным взглядом. Два километра до клуба бежала вприпрыжку. При любой погоде. Если шел дождь, шлепала в бабушкиных галошах, а босоножки несла в руках. На крыльце, у входа в клуб, переобувалась…
После танцев мы с Сережкой усаживались на мотоцикл и неслись от деревни к деревне по пыльным ночным дорогам. Помню, как в одну из августовских ночей мы сидели почти до рассвета где-то за деревней на старом бревне и целовались. А с неба падали звезды. Первый поцелуй и огромное количество срывающихся вниз светлячков - таким мне и запомнилось лето в деревне. А еще запомнилось, что в тот год был невиданный урожай земляники, в деревню приезжали по ягоды старшая сестра с подругой и выщипали мне брови, по моде тех лет, в ниточку.
Умываться после гулянки приходилось у колодца. В темноте. Смыть термоядерную тушь водой невозможно, но в бане всегда стояло ведро с печной золой, которую бабушка использовала для приготовления щелока – универсального средства в эпоху отсутствия шампуней и кондиционеров. Золу добавляли в воду, тем самым смягчая ее. Я загребала из ведра горсть золы, втирала в ресницы и легко смывала зверскую тушь. После уничтожения всех улик, пробиралась, крадучись, через сени в клеть – большую хозяйственную постройку рядом с домом. В клети хранили запасы муки, зерна, банки с вареньем, сушили березовые и дубовые веники для бани, грибы, ягоды и травы. Здесь, на старой кровати с шишечками, на дедушкином тулупе, вместо матраса, я и спала. Хотя очень хотелось спать на сеновале, но этот вариант бабушка даже не рассматривала, считала, что именно там происходят грехопадения. Ночевка на сеновале так и осталась бы несбыточной мечтой детства, если бы однажды, лет пять назад, в один из моих приездов на родину, подруги не устроили мне одну такую ночь. За что я им несказанно благодарна.
Дверь в избу бабушка держала открытой, чтобы слышать, когда вернусь. Гулять мне разрешали только до двенадцати ночи, но лимит времени я нарушала постоянно и, пробираясь в клеть, старалась не разбудить стариков. Опытным путем выяснила на какую ступеньку ступать, а какую, скрипучую, проскочить. Обычно мне удавалось проскользнуть незамеченной, но пару раз я всё же была застигнута на месте преступления, за что получала несколько дней домашнего ареста. В такие вечера я пропускала танцульки и покорно шла на свою территорию, якобы спать. Ложилась и ждала. Старики засыпали быстро, урабатывались за день. Сережка приезжал за мной ближе к ночи. Звук мотора его драндулета я узнавала задолго до того, как он въезжал в нашу деревню. А дальше – легкие прыжки через скрипучие ступеньки, огород, поленница, тушь "Ленинградская" и - очередное свидание…
На следующее лето Сережки в деревне уже не было. В город укатил. Учиться. Больше мы с ним не виделись.