Красный огонёк костра дрожит, отражаясь в ночном зеркале реки. Шевелятся длинные тени, стучит топор, ставится палатка. Эта моя последняя вылазка с отцом и братьями на совместную рыбалку. Отцовская Мекка и предмет его вечной ностальгии - маленькое среднерусское селение Троицкая Дубрава, мирно спит в полутьме июньской ночи на противоположном берегу Цны.
Оно прилепилось там к самому берегу. Мерцает реденькими огоньками, греет отца воспоминаниями детства и юности. В этом селе он поступил в первый класс. Отсюда в 1942 уходил на фронт.
После ужина отец с живостью в лице рассказал нам пару историй из местного фольклора.
-Как то присмотрел здешний пастух, что на берегу реки, каждый день кормится большая стая диких гусей. Высыпал там полмешка жмыха, пропитанного самогоном. Утром прилетели гуси. Вожак увидел прикормку. Подошёл. Распробовал. Понравилось. Загоготал призывно. Тут и подвалила к нему вся стая.
Вкусно птицам. Все расклевали, ничего не оставили. Опьянел вожак, голову под крыло положил, и вся стая вслед за ним заснула мутным сном. А пастух этого только и ждал. Подошёл к сонным птицам, привязал всех за лапы к своему кушаку, да и сам ненароком рядом с ними задремал. Просыпается. Батюшки Светы! Что такое? Несёт его над землей, протрезвевшая стая! Вон уже и Троица. Сын его посреди двора стоит. Слова вымолвить не может. Только рот от удивления открывает, да глазами хлопает.
-Тишатка, жердь подай!
Мигом подал ему Тишатка жердь и спустил на землю своего отца, а вместе с ним и всех гусей. Любил тот пастух повеселить народ. Да так рассказывал, что и сам верил в свои выдумки.
А был у нас и другой чудак. Такого лентяя я больше нигде не встречал. Все село сено косит, а он спит. Мужики поехали в лес дрова готовить, а он опять на печи валяется. Осенью ходил вдоль улицы. В одном месте клок соломы подберёт, в другом щепку поднимет. Стали на могилках кресты пропадать. Догадались люди, чьих это рук дело. Потом вдруг, перестал появляться на людях Ванюша. Зашли к нему узнать, в чём дело, а он на лавке,чуть живой лежит и весь дрожью исходит.
- Что с тобой? - спрашивают.
А он никак успокоиться не может. Оказывается, ночью два покойника, в белых одеждах, гнались за ним от кладбища до самой деревни. И поняли тогда люди, в чем дело. Отец вздохнул, помолчал, кинул в костер сушину и добавил:
-Да и умер то он не по людски. В последний свой день залез в чело русской печки, чтоб хоть немного согреться. Такая вот быль.
Дождавшись пока выговорится отец, один из моих братьев взялся за гитару. В ночи зазвучала протяжная грустная песня о стране берёзового ситца, о юности, что однажды весенней гулкой ранью проскачет розовым конем в жизни каждого из нас. Виктор пел глуховатым, но сильным голосом, отвернув свое неулыбчивое скуластое лицо, куда - то в темноту, откуда вторя ему, сыпал и сыпал, над рекой, колена своих песен одинокий соловей.
Отзвучала песня. Замолчала на минуту гитара. Отец встал и ушел спать в палатку. Спасаясь от липнущего комарья, мы накрыли свои головы капюшонами штормовок и остались сидеть у костра одни. С озарёнными скачущим пламенем лицами, мы долго говорили о самом наболевшем.
Рассвет застал нас, спящих в разных местах. Я открыл дверцу машины с запотевшим окном и ступил на землю. Трава была сырой и сизой от росы. Я взял бамбуковую удочку и ушёл к берегу. Русло реки дымилось холодным паром. Минут через пять, с двух сторон от меня, уже стояли и взмахивали удилищами мои братья. По заводи шла боковая волна. Но напрасно мы до ряби в глазах всматривались в серебряное сверкание воды, на непрерывно кивающие волнам поплавки. Все наши забросы оказались холостыми.
Уже и солнце пригрело наши спины, деревенское стадо коров подошло к нам почти вплотную, а у нас ни одного поклёва. Проснулся отец, подошёл к пастуху и начал с ним спорить. Долго они там выясняли, как же правильно называется местечко, где мы сейчас отдыхаем.
Они спорили неуступчиво. Размахивали руками, и даже иногда повышали голоса. Оба местные. Только последние пятьдесят лет отец бывает здесь только наездами. Наверное, мог что- то и подзабыть. Наконец спор двух земляков поутих. Отец вернулся к нам. Узнал, что во всех бутылках пусто и, расстроенный этой новостью, скомандовал.
- Собираемся, мужики домой. Мать, поди, уж заждалась меня.
Мы свернули палатку, и забрались в кузов пикапа. Отец сел рядом с Николаем в кабину за штурмана. Поехали домой правым берегом реки, где не было асфальта, и не было постов ГАИ.
Луговая дорога обежала излучину реки и вскоре пошла по холмистым песчаным местам. Пыля и покачиваясь на ухабах, машина пересекала сосняки и дубравы, углублялась в чащи, выныривала из лесов к блеску речного русла и вновь удалялась от него. Там, где дорога шла через дюны, мы соскакивали и, сбивая дыхание, помогали машине своими плечами.
Но вдруг «Москвич» остановился. Николай выключил двигатель. Дорога уходила в узкий разрыв леса, за которым мерцал и колыхался над песками горячий воздух. Где - то позади нас, осталось Галдымское лесничество, а лесам все не было конца.
Мы тихо заговорили. Наши голоса дробились и тут же гасли среди сонной лесной тишины. Глянцевито блестели листья на молодых дубах. Сосны бросали под собой узорчатые знойные тени. Старая дорога, почти полностью заросшая лесом, не хотела пропускать нас дальше, а другая, поворачивала влево, вглубь леса, и там угадывались строения какой- то деревушки. По лицам братьев было видно, что они начинают нервничать. Я взялся сходить в разведку. За мной последовал средний брат.
Мы шли недолго и вскоре увидели зелёный пойменный луг. К нему от домов сползали небольшие огороды с похилившимися пряслами оград. В обомлевших от солнца кустах орешника сочно били сразу несколько соловьев, а прямо на обочине песчаной тропы, среди запахов лесной травы, тянулись к небу белые колокольца ландышей.
Весна здесь прошла совсем недавно. Наши шаги еле внятно шуршали среди жёлтого песка. Две беззубые старушки неожиданно вышли из за деревьев. Они почти чертили по земле своими черными юбками, но, близко увидев нас, остановились как вкопанные. Видно было, что им очень хотелось шарахнуться от нас в сторону.
-Женщины, как нам проехать в Лучки?,- мягко заговорил я.
Они остановились, и стали оценивающе рассматривать нас. Оказалось, что мы попали в Орехово, о котором я за 22 года своей жизни в Тамбовском районе ничего не слышал. За минуту мы успели узнать, что эта деревушка - осколок бывшего колхоза Красный луч, что молодежь отсюда вся разъехалась, что власти про них забыли, что им не хватает дров, картошки, моста..., но тут встал со скамейки ближнего дома, по юношески, подтянутый дед и подошел к нам. Он вежливо остановил жалобы старушек и, протянув нам свою руку, с достоинством представился.
-Щукин.
Мы поприветствовали его, и дед толково рассказал нам, как удобнее проехать в ближайшую деревушку.
В Лучках кто - то из братьев зашел в магазин, а нас тут же, со всех сторон, облепили пожилые женщины. Одна из них, Садинова, с безнадежностью в голосе, принялась объяснять нам, почему их деревня такая бедная.
-Скотину держать, уже сил нет. Молодёжь разъехалась. Работы никакой нет.
-А вы не пробовали поставить у себя в огородах пасеки, сделать парники?- спросил у них Николай. Женщины растерянно посмотрели на него.
-Какие же тут парники, какие пасеки?
Это было время очередной смуты в России. Империя распадалась на куски, и женщины в деревнях, через которые мы в тот день проезжали, напрасно ждали от нас хороших новостей.
На фото река Цна. Взято из ресурсов инета
продолжение смотрите:http://www.proza.ru/2012/01/29/1339
.