Портос вернулся из Бретани через три дня. Немного озабоченный, но при деньгах. Судя по великолепному кружевному воротнику и невыносимо роскошному перу – при хороших деньгах. А если судить по размаху пирушки, что он закатил – при очень хороших деньгах. Народу в «Сосновую шишку» набилось предостаточно, не было только Атоса и Арамиса, но Портос не сомневался, что друзья появятся как обычно.
Прошло около часа, но их все еще не было, и Портос послал Мушкетона на улицу Феру. Вернувшись, тот развел руками – в квартире было темно, и на стук никто не отозвался.
- Мы его уже несколько дней не видели, - заметил Берье. – Уж не случилось ли чего?
- Да я с ним третьего дня в карауле был, - подал голос один из пирующих, который вполне мог поспорить с Портосом если не великолепием, то статью. – Все с ним в порядке. Разве что молчал все время. За все дежурство слова не сказал.
В ответ раздался дружный хохот.
- Атос молчал!
- Да уж! А так он обычно трещит без умолку!
- Ты только сейчас заметил?
- Да ты сам-то обычно рта не закрываешь, у бедного Атоса и шансов не было сказать хоть что-то!
- Тут несколько раз приходил ваш новый друг, этот Арамис, - сказал Берье. – Тоже спрашивал, куда Атос пропал. А сегодня и его что-то нет.
Портос, хотя и несколько удивленный, решил, что Арамиса он повидает завтра у Террико, а к Атосу можно будет еще раз послать Мушкетона. Успокоившись таким образом, он стал развлекать пирующих рассказом о своем путешествии который они слушали с полным уважением к угощению, оплаченному деньгами Портоса.
Постепенно ряды за столами редели: один за другим мушкетеры проигрывали вину и вынуждены были отправляться кто домой, а кто и просто под стол.
Когда в «строю» оставались считанные бойцы из числа самых закаленных, дверь трактира пропустила человека, которого приветствовали дружным:
- А вот и он!
Это был Атос. Надо сказать, что он был прилично пьян. Однако, сидевшие за столом если и отличались от него, то только в худшую сторону. Пожалуй, среди них он был самым трезвым.
Едва он успел ответить на приветствия и шутки, как появился Арамис, которому с хохотом заявили:
- А вот и второй!
Трактирщик, быстро смекнув что к чему, уже несся с новой партией бутылок и очередным каплуном.
- Рад Вас видеть, друзья мои! – Портос честно пытался сфокусировать взгляд хоть на ком-то. – Вы, говорят, где-то пропадали? А я вот так удачно съездил!
И он в десятый раз стал рассказывать про свою поездку. Атос слушал его с видимым вниманием, только взгляд у него, как для внимательного слушателя, был слишком отсутствующим. Арамис тоже думал о чем-то своем, что вызывало у него легкий румянец и нежнейшую улыбку.
- А, кстати, Арамис! Куда Вы тогда пропали из «Цветка Лотарингии»? – Портос по какой-то странной ассоциации вдруг вспомнил о прошедших событиях. – Атос сказал, Вы провожали даму. Знакомая? Хорошенькая?
Арамис сжал кулаки, стараясь сохранить спокойствие.
- Она нуждалась в защите, разве Атос Вам не рассказал? Мы ей просто помогли.
- Но провожать ее пошли Вы! – захохотал Портос. – Правда, Атос, наверное, не возражал.
- Нет, не возражал и ничуть не жалею. Избави меня Бог от благодарности дам! – чуть ли не с ненавистью отозвался Атос.
Арамис растерянно глянул на него.
- По-Вашему, я не должен был этого делать? Но почему? Вы ведь сами сказали, что ее надо отвести?
- И вижу, что ее благодарность пришлась Вам по вкусу.
Арамис покраснел.
- Простите, я не понимаю Вас… Вы видите что-то дурное в моем поступке?
- Нет, я уже сказал Вам. Так поступают все и Вы, как оказалось, не исключение.
Атос взялся за стакан, показывая, что не намерен больше это обсуждать.
Арамис поднялся.
- Я пойду. Увидимся?
Портос еще нашел в себе силы утвердительно кивнуть. Атос даже бровью не повел.
Арамис вышел на улицу, и пошел было прочь, но потом остановился. Странное поведение Атоса не давало ему покоя. С того самого вечера он как-то изменил свое отношение к Арамису. Пару дней они не виделись вообще, и молодому человеку показалось, что Атос намеренно его избегает. И еще эти непонятные намеки. Разве его поведение было недостойно? Он проводил женщину и все. Атос мог и сам это сделать, но предпочел остаться.
Арамис нерешительно топтался на месте. Ему хотелось вернуться назад и поговорить с Атосом. Пока он раздумывал, Атос сам появился на пороге. Не глядя по сторонам, он направился в противоположную от Арамиса сторону. Арамис, поколебавшись, все же двинулся за ним. Атос шел очень быстро и Арамис нагнал его не сразу, вернее почти нагнал, потому что Атос скрылся за дверью очередного кабачка. Арамис снова подумал, стоит ли затевать разговоры с пьяным Атосом, но если тот и дальше будет прятаться, то другого случая можно ждать долго.
Он вошел.
Атоса в зале не было. Арамис растерянно осмотрелся. Кабатчик услужливо улыбнулся:
- Господин чего-то желает?
- Сейчас сюда вошел человек, я ищу его.
- Такой важный господин? Черноволосый, в коричневом плаще?
Арамис кивнул.
- Где он?
Кабатчик, нахмурив брови, внимательно осмотрел Арамиса с головы до ног.
- Он в комнате наверху. Но дело в том, что этот господин не любит, когда его беспокоят. И я больше не буду этого делать, мне прошлого раза хватило.
- Когда же он выйдет?
Кабатчик вздохнул и выразительно глянул на стоявшие на стойке бутылки.
- Насколько я успел его узнать, его вынесут.
Затем философски добавил:
- Хотите – можете рискнуть.
Арамис отрицательно покачал головой и медленно вышел на улицу. Он чувствовал себя покинутым. С тех пор как прекратились его регулярные занятия в семинарии, он в значительной мере отошел от тамошних знакомых. Он забывал об этом, если Атос и Портос были рядом, но в такие дни, как сейчас, он оставался один – да, другие мушкетеры весьма доброжелательны к нему, но у них своя жизнь, свои интересы и дела.
Арамису не хотелось оставаться в одиночестве и, подумав, он отправился к Лувру, вернее, на улицу Сен-Тома-дю-Лувр, где располагался отель Рамбуйе – салон, куда Арамису очень хотелось попасть.
Зачем?
О, такой вопрос может задать лишь мизантроп, или тот, кого никогда не снедало поэтическое честолюбие! Арамис не был мизантропом, и он писал стихи. Он писал их всегда, сколько себя помнил, и, обычно, ничего кроме порицаний не слышал: он тратит время на пустяки, он забивает себе голову глупостями, он поддается тщеславным мечтам, вместо того, чтобы думать о Боге…
А потом, однажды, он услышал: «Недурно, весьма недурно!». Эти слова, сказанные маленьким человеком с несколько высокомерным выражением лица, разом залечили все раны, нанесенные самолюбию юного поэта, потому что человеком этим был Венсан Вуатюр. Тоже уроженец Амьена, он прекрасно знал семью Арамиса, и снисходительно отнесся к просьбе оказать покровительство маленькому семинаристу. Время от времени он приходил узнать, как у Арамиса дела, передавал редкие приветы из дома, и с удовольствием рассказывал о своих успехах при дворе и в обществе, не замечая, как смущает воображение подростка блестящими картинами светской жизни. Вуатюр был старше всего на семь или восемь лет, но между жизнью семинариста и входящего в моду поэта была пропасть.
О том, что его юный протеже тоже пишет стихи, Вуатюр узнал случайно. Желая записать пришедшую в голову строфу, он взял первый попавшийся листок со стола Арамиса и уже дома заметил, что на оборотной стороне что-то написано. Именно об этих строках он и сказал на следующий день: «Весьма недурно!». С этого момента Арамис стал ему интересен. К тому же, когда ты еще так молод, а у тебя уже есть ученики… В общем, Вуатюр, и так не страдавший излишней скромностью, значительно вырос в собственных глазах. Он стал брать Арамиса с собой в разные салоны, куда иначе скромный семинарист никогда бы не попал. Это вызывало недовольство руководства семинарии, но Вуатюр действительно входил в моду, к тому же, он пользовался личным покровительством герцога Орлеанского, так что святые отцы, подумав, рассудили, что в данном случае лучше будет закрыть глаза на некоторые нарушения и прикинуть, нельзя ли извлечь пользу из подобной ситуации.
В отель Рамбуйе Вуатюр вошел не так давно, но быстро стал там заметной фигурой. Особенности его поэтического дарования как нельзя лучше соответствовали тамошним вкусам. Он упивался своим успехом, но ему в голову не приходило привести на Сен-Тома-дю-Лувр Арамиса. Если в салонах попроще наличие «ученика» придавало ему вес, то у Рамбуйе такое скромное знакомство скорее бы повредило.
Однако Арамис не догадывался об этом, и иногда позволял себе помечтать о некоем туманном, но, безусловно, блестящем будущем. А пока, он лишь смотрел на ярко освещенные окна особняка Рамбуйе и кареты, запрудившие двор. Их было очень много, и Арамис отошел подальше, чтоб не попасть под колеса экипажей или копыта лошадей, направляемых кучерами, еще более высокомерными, чем их господа.
Соседний особняк, спрятанный в глубине двора, тонул в полумраке, особенно густом из-за ослепительных огней отеля Рамбуйе. Лишь несколько окон светились мягким, приглушенным светом, показывая, что дворец обитаем, но, по всей видимости, в этот вечер хозяева предпочли сами отправиться в гости – двор был тих и пуст.
Этот дом интриговал Арамиса не меньше, чем отель Рамбуйе, хотя и по другому поводу – ему казалось, что здесь может жить его таинственная незнакомка. Она не представилась, а он не смел ни о чем спрашивать. Свое имя он тоже не назвал, потому что дама этим не интересовалась. Она всю дорогу смеялась, шутила и от души забавлялась приключением. Окна в карете были плотно занавешены, и Арамис не видел, куда они едут, к тому же, все его внимание было занято женщиной. Он едва помнил, как они вышли из кареты и пошли по темной улице – дама, опираясь на его руку, то и дело наклонялась к нему и смеялась, а у Арамиса голова шла кругом и он почти не смотрел по сторонам.
Особняк, который они тогда миновали, показался ему смутно похожим на отель Рамбуйе, но стояла глухая ночь, вокруг ни огонька, и Арамис не поручился бы даже за то, свою ли шляпу он держит в руках. Проверить догадку ему не пришлось – после слуга дамы вывел его из дома через черный ход куда-то в переулки Сент-Оноре.
Днем улица выглядела совсем иначе, а сейчас, поздно вечером, Арамису казалось, что он узнаёт полутемные очертания дома. Вот уже несколько дней подряд, в это же время, он приходил сюда и, стоя между двумя особняками, терзал свою память.
Но его смущал богатый вид неизвестного дома.
Слишком богатый.
Неподалеку остановилась карета, и Арамиса окликнули – это был Вуатюр. Маленький поэт был недоволен и раздражен:
- Что Вы здесь делаете, сударь? Зачем Вы ходите за мной?
Арамис вспыхнул:
- Я не искал встречи с Вами, Вы ошибаетесь!
Вуатюр с подозрением поглядел на юношу:
- Нет? Тогда зачем Вы здесь? Хотели представиться гостям мадам де Рамбуйе моим приятелем?
- Нет, сударь. Я по другому делу и лишь случайно оказался рядом.
- И где же у Вас дело? – Вуатюр огляделся.
Арамис нерешительно кивнул в сторону полутемного особняка:
- Здесь.
Вуатюр расхохотался:
- Острите? Мило. С такими замашками Вы далеко пойдете, если раньше Вас не проучат за дерзость.
Он с интересом поглядел на дом, потом на Арамиса и одобрительно кивнул:
- Недурно придумано. Пожалуй, кого-нибудь менее сведущего Вы бы провели. У него дела в отеле де Шеврез – неплохо! Высоко метите, дорогой мой, высоко! Таким манером набивать себе цену – лихо! Эдак, в другой раз, Вы, не моргнув, укажете на Лувр, а?
Вуатюр подмигнул и снова расхохотался.
- Благодарю Вас, милый мой, сегодня мне будет чем развлечь маркизу и ее гостей. Не волнуйтесь, Ваше имя я не назову. Прощайте!
Карета направилась дальше, Вуатюр небрежно махнул рукой на прощание, но Арамис уже забыл о его присутствии. Он жадно разглядывал черные прямоугольники окон на затемненном фасаде отеля де Шеврез, и те три окна, едва освещенные свечами и придававшие зданию таинственный вид. Вот при таком же неверном, призрачном свете он первый раз увидел герцогиню - восхитительную, как мечта, и ускользающую, как видение.
Теперь он знал кто она, и ее имя было как драгоценный камень в короне, без которого она потускнеет и потеряет свою ценность.
Очарованный, забывший о времени, Арамис устроился в нише двери противоположного дома, откуда хорошо был виден отель де Шеврез, и весь отдался во власть мечтаний.
Художник - Стелла Мосонжник. Иллюстрация размещена с ее разрешения.