Маленькая, старая женщина на перроне прижимает к груди старомодную сумочку. То всматривается в меня сквозь стекло, то уходит взглядом в себя и начинает чуть кивать головой — что-то вспоминает или шепчет молитву. Вот она начинает махать рукой и медленно уплывает.
Мама! Ты еще слышишь меня?
Мама. Ты уже слышишь меня?
Переезд. Стоят машины. Деревянная церковь за деревьями. Кладбище. Лес. Начало осени и начало вечера. Ели за окном глухо смыкаются — темные и суровые. Прислушиваются... Зиму чуют? Что-то еще?
В прогалинах все чуть смягчено, разрежено и размыто легким туманом.
Ермолино.
Облака — плотные и темные вверху — ближе к горизонту становятся тоньше, появляются прорехи и сквозь них — солнце. Ярко, во многих местах. Наступают, закрывая все, темные сосны и снова уплывают назад, открывая дивной красоты небо. Старая красная церковь с серыми куполами у самых рельс.
Фурманов.
Все еще густое и зеленое. И поля, и деревья, и круглые кусты. Желтого еще только чуть, только иногда. В самом низу, у горизонта облака совсем растаяли. Солнце ярко и низко. Господи, как красиво и как грустно. Снова плотные сосны, как занавес для перемены. И вот равнина — от края до края. В правом углу еще ярко красно, но света не хватает, вся равнина очевидно темнеет. Вода. Круглые кусты и маленькие дома на той стороне. Из-за воды все становится еще пронзительней. Но и этого мало — снова вдали старая церковь. Кажется, даже две рядом.
Нерехта.
Там позади — отчий дом, который никогда не был отчим домом. Маленькая старая женщина смешно красит губы, не зная, что делать, пока я собираю чемодан. Мне жаль ее, но, кажется, я не умею любить ее. Впереди — мой дом, где все непросто и нескладно. Но это мой дом.
Бурмакино.
Все они за окном — вода, деревья, поля — что-то знают. Это знание как-то касается меня. А окно постепенно становится зеркалом. Мне нравится мое отражение. Мне нравится, что соседка молчалива. Свет в вагоне еще яркий. Тонкая брошюра Честертона — на одну дорогу.
Лютово.
Кроме куриц в вагоне пахнет яблоками. Нигде нет столько свободного времени, как в поезде. Что за блаженство — только есть и читать! Но. Но эта вода. Это небо. Эти круглые кусты... «Истина окутывала Фламбо, как воздух, но он не мог выразить ее.»
Ярославль.
Без малого полночь, но ходят продавцы мороженого, чипсов и чего-то еще. За оградой, со стороны города — новый памятник. «Будьте осторожны! С первого пути отправляется поезд...»
И что бы ни было написано на вагонах, каждый поезд идет во «внутреннюю монголию».