Помнит день, как свечи догорали.
Знает смерть, как муторно рожденье.
В медленном движеньи по спирали
свой устав: что круг - то восхожденье.
Нити все натянуты, и рельсы
все проложены, и тот же самый поезд
по вокзалам, стройкам и семействам
слепо мчит, листая чью-то повесть,
черт случайных собирая краски
по газетам, клиникам и спальням.
Те же сцены, те же роли, те же маски.
Ближний вздох смешался с криком дальним.
Тот же мальчик тянет из стакана
пойло мутное, зовя его любовью.
Тот же брат его в долине Дагестана,
веря в подвиг, истекает кровью.
Те же невозможные пииты
белокурый воспевают локон.
И, не дотянувшись до зенита,
гаснут рокеры и падают из окон.
Тем же гимназисткам те же дяди
горы благ пророчат небывалых,
и сквозит в их буйном маскараде
призрак парусов, тех самых, алых.
В богадельне гордые старухи
от добра уже добра не ищут:
равнодушен взгляд, смиренны руки,
будет день - наверно, будет пища.
Отцвело их пламенное лето,
отгуляли яростные бредни...
Вдруг проступит в хламе интернета
строгий лик заснеженной деревни,
и она с загадочной улыбкой
милые страницы приоткроет.
Там лисица лакомится рыбкой,
там бедняга волк над лункой воет,
там встаёт сиреневое утро
над сосной, над дедовой избушкой,
чей-то там ребёнок златокудрый
пряник сладкий прячет под подушкой...
Тихий этот свет слепой надеждой
растревожит мертвенную стылость.
И спадут цветистые одежды,
обнаружив немощь и бескрылость.
День настанет и опять растратит
понапрасну нежность и отвагу.
На сегодня слов и хлеба хватит.
Завтра ж мне никак без Вас, Живаго!
Всё уже написано. Досталось
лишь расставить знаки препинанья
и за эту милость, эту малость
честным заплатить существованьем.
Не ропщу. Не жду. Всего лишь плачу
в наготе высокого бессилья.
Ночь и снег. Далёкий лай собачий.
Круг от лампы. Чистый лист. Россия.
1999г.