День не предвещал ничего необычного. Проснулся в семь утра, когда июньское солнце в полную мощь засветило мою спальню, специально не закрывал шторами окно, чтобы долго не разлёживаться. Сделал лёгкую разминку, прогоняя остатки сна, контрастный душ помог приобрести ясность ума, позавтракал без особого изыска: бутерброды с копчённой колбасой, сыром, и большая кружка горячего растворимого кофе.
Всё это сопровождалось тщетными попытками вспомнить последний сон, который проступал ошмётками от той яркой феерии, что привиделась ночью. Бесполезно. Ну и ладно, не привыкать. Ограничусь насущными задачами: обещал Борису зайти в его мастерскую и забрать альбом репродукций, которые он привёз мне в подарок из Германии. У него в студии проходной двор, воруют все, кому не лень, и мой альбом мог не залежаться на полке. А там видно будет, что и как. Работы непочатый край.
Привычно вышел на просторную лоджию, чтобы спокойно полюбоваться видом с четырнадцатого этажа на прилегающий пейзаж к водохранилищу. Знаменитые волжские просторы. Уже не одну картину нарисовал отсюда, и на натуру выходить не надо. Вдали Жигулёвские горы в полупрофиль, и огромная акватория, отражающая голубизну небосвода в окружении изумрудной зелени лесов и парков. Противоположный берег с Молодецким курганом виден отчётливо, с левого края застыла длинная баржа.
Людей почти не видно, все уже на рабочих местах. Быстро оделся и бегом спустился по пожарной лестнице: городская жизнь мало даёт возможностей для сбрасывания лишних калорий, от которых порой невозможно удержаться, рука непроизвольно тянется к холодильнику, то за бутылкой пива, то за закуской.
Выбежал во двор, на широкую улицу, и залюбовался высотными зданиями, зеленью крон уже довольно старых деревьев, залитыми ярким солнечным светом. Вдали виднелись золотые маковки церкви. Великолепный вид портили частые растяжки и рекламные столбы. Руки бы поотрывать тому, кто разрешил их устанавливать.
На красный свет пришлось остановиться и, начав движение, невольно перешёл на шаг, неудобно бежать среди шагающих, не в лесу нахожусь, там много бегунов. Издали, метров за сто, заметил идущую навстречу стройную фигуру молодой женщины в голубом платье в белый горошек, моё любимое сочетание, обожаю такие платья, независимо от цвета. Идёт легко, не на высоких каблуках, не сутулится, умеют подать себя. Да она, к тому же, красавица! Почти без макияжа, всё натуральное! Белые кожаные туфли, под цвет сумочка через плечо на тонком ремешке.
Чем ближе мы сближались, тем сильнее меня брала оторопь, пока я совсем не застыл на месте, с полуоткрытым ртом. Есть же богини на свете! Она тоже видела мой взгляд, но не отвернулась, продолжала идти, пока не остановилась передо мной.
— Привет, — сказала она.
— Привет. У меня такое ощущение, что я тебя видел, но вот где, не могу вспомнить. Как тебя звать?
— Елена.
— Прекрасная Елена.
— Так иногда меня называют друзья. Можно просто — Лена. А ты?
— Леонид. Для тебя — Лёнчик.
— Нет, Лёнчика среди моих знакомых нет. Значит, ошиблась, прости. Я было подумала, что нас недавно познакомили, а ты меня поджидаешь.
Попыталась обойти, но я заступил дорогу.
— Я же всю жизнь тебя искал, а ты собираешься исчезнуть?
— Леонид, я замужняя женщина. Мне не пристало на улице разговаривать с незнакомцами.
— Мы уже познакомились. Замужество — не проблема, отобью.
— У меня пятилетняя дочь.
— Удочерю — не вопрос.
— А как быть с моим желанием?
— Ты хочешь сказать, что не выйдешь за меня?
— Вот так вот, с бухты-барахты?
— Бухта у нас будет отличная, а барахты — сколько угодно, пока не надоест.
— Что за пошлости, Леонид? Я уж думала, что ты рыцарь…
— Это жизнь, Леночка, и никуда нам от неё не деться. Ты же ко мне домой шла. Я не против. Пойдём, открою дверь, а то я закрыл на замок, не знал, что ты придёшь.
— Можно подумать, что все идущие в этом направлении, собираются к тебе? — улыбнулась она, взглянув на идущих в попутном направлении.
— Нет, их я не пущу в квартиру! Мало ли что, могут и вещи вынести.
— А меня не опасаешься. Может быть, я тоже умею выносить? У меня раздвоение личности, имя второй…
— Сонька-Золотая ручка, знаю. Я помогу тебе. Всё, что найдёшь — твоё. Пойдём, поищем.
Я взял её за руку, и мы пошли к моему кварталу. К её чести, не стала вырывать ладонь, словно ничего не случилось. Тёплая, нежная кожа, хрупкие косточки, и вся она — сплошной соблазн, — невольно представил её обнажённой у себя на постели. Облизал губы от волнения. Видел красивых, но такую вижу впервые. Лена легко высвободила ладонь и поправила завиток у виска. Не хочет, чтобы нас видели рука в руку? Снова завладел её ладонью. Не стала отнимать. Я чуть сжал, не ответила.
— Как звать твою дочь? Подожди, сам догадаюсь. Ольга!
— А ты откуда знаешь? — удивилась Лена.
— Догадался. К твоему имени только Ольга и подходит.
— Мы пришли. В этой конторе я работаю менеджером. Мне пора.
— Забей свой номер, — протянул ей свой мобильник.
Она лишь кротко взглянула на меня и ничего не произнесла, набрала цифры и вернула трубку.
— Когда у тебя обеденный перерыв? Позвоню. Может быть, я закажу на вечер столик в ресторане? Посидим, лучше узнаем друг друга. Лишний друг тебе не помешает.
— Зачем? Всё это пустое, Леонид. Суета сует и томление духа. Забудь меня.
Она повернулась и пошла в сторону трёхэтажного кирпичного здания.
— А поцеловать? — крикнул ей в спину.
— Обойдёшься. Я не икона на причастии.
— Ты лучше, чем икона. Ты живая.
Лена, не оборачиваясь, подняла правую руку и помахала пальчиками, знала, что я смотрю и не могу оторваться. Сзади её вид был тоже волнующим. Я развернулся и неспешно продолжил свой прерванный путь, раздумывая над неожиданным появлением в моей жизни Леночки. Насколько я врал, говоря ей, что готов жениться? Возможно, и не готов. Возраст Иисуса Христа, через год наступит. Пора бы уже и семью заводить. У всех моих сверстников дети, и почти все они разведены, лишь один Владимир держится. Может быть, потому что у него жена не красавица? Угораздило же парня. Мы даже над ним подшучивали. Вот и Леночка, почти уверен, не одного мужа сменила. Все красавицы капризны чрезмерно. Чего стоит наша «Мисс школы» 1998 года выпуска? За пятнадцать прошедших лет сменила четырёх мужей. Сейчас снова в свободном поиске. И Леночка может быть такой. И надо ли мне с нею связываться?
А сколько я поменял сверстниц? Не помню. Не считал. Да это и не важно. Им было приятно, как и мне. Никто из них не строил матримониальные планы на мой счёт. Восемнадцатилетняя Зиночка, правда, пыталась прижиться, готовила супы, обеды. Но на своем тридцатилетнем юбилее нарочно подпоил её и подложил под Виктора, который был рад воспользоваться нежданным случаем. Утром я устроил скандал с битьём посуды и выставил Зиночку за дверь, а через день и «симку» поменял, уж слишком часто названивала, спать мешала. С тех пор стараюсь никого не держать возле себя больше месяца, спокойнее.
Но вот же, эта Леночка зацепила своей красотой. Может быть, потому что у меня давно не было женщины? Попытался вспомнить, когда это было в последний раз, и не смог. Да, что-то около месяца. Поэтому я и сделал стойку на Леночку, оказывается, организм требует разрядки. Ну, и чего я распетушился, начал с женитьбы? Она и так согласится. В обед позвоню, приглашу в ресторан, благо, далеко идти не нужно, сто метров.
У меня был свой ключ от подъездного домофона дома Бориса, а его дверь всегда была открыта. Точнее, когда он ждал моего прихода. Я зашел и закрыл дверь на защёлку, мало ли кто может случайно забрести и прихватить развешенные на стенах картины.
Коренастый Борис, похожий на тумбочку с замызганным фартуком, стоял за мольбертом с палитрой в руке. На полотне изображена молодая обнажённая женщина, полулежащая на траве под берёзкой.
— Лёнчик, здравствуй! Ты зря закрыл дверь, сейчас Оксана должна заявиться, уговорились на это время.
— Позвонит — открою, не проблема.
— Твой альбом на трельяже, в прихожей.
— Спасибо. Что я тебе должен?
— Обижаешь. Чай, свои люди.
— Тогда ужин за мной.
— Договорились.
До прихода двадцатилетней Оксаны я листал свой альбом и перебрасывался скупыми словами с Борисом, чтобы особенно не мешать ему в работе. В ухе у него была гарнитура «свободные руки», временами он с кем-то разговаривал, может быть, и с заказчиками, которые и меня знают, но его беспокоят чаще.
Оксана уже четыре года ходит нам позировать. Сначала я её пользовал, потом передал пятидесятилетнему Борису. Я всех своих подруг к нему сбагривал. И они были не против, потому что он хорошо платил не только за позирование, но и за ублажение своего тела. Обычная практика среди художников. Все модели становятся возлюбленными на какое-то время.
Оксана уже в прихожей прильнула ко мне всем своим горячим телом и страстно облобызала.
— Не ожидала тебя увидеть здесь. Каким ветром?
— Тем же, каким и ты. Как жизнь?
— Отлично! Разве по мне не видно?
— Ты права, выглядишь превосходно.
— А то!
Она точно так же поцеловала и Бориса, скинула топик, коротенькую юбчонку, стянула стринги и прошла к холодильнику, словно модель на подиуме под прицелом телекамер и фотоаппаратов, достала бутылку пива и с наслаждением присосалась к горлышку, став на место позирования на фоне зелёной драпировки.
— Ф-фу, как хорошо! Чувствую себя Евой в райском саду. Боренька, ты за неделю закончишь меня рисовать, а то я собираюсь с женихом в Таиланд поехать?
— Прививки уже сделала?
— А как же?!
— Тогда не задержу, пяти сеансов вполне хватит.
— Ты чудо. Я на минутку сбегаю в душ. У тебя здесь жарковато. Поставил бы вентилятор, что ли.
— Вентилятор излишне быстро сушит картину, — буркнул Борис, скорей для себя, чем Оксане. — Советчики долбанные.
Через несколько минут посвежевшая Оксана вернулась и приняла позу. Я встал сзади, за спиной Бориса, оглядывая его картину и саму Оксану, пытаясь проникнуть в его замысел. Нечто среднее между Матиссом и Ренуаром. У Бориса нет отбоя от коллекционеров, да и я не жалуюсь, на жизнь хватает, и на подарки случайным женщинам, которые вьются вокруг нас.
— Бери холст и становись рядом, — сказал Борис. — Не люблю, когда стоят за спиной.
— Извини, задумался. Хороша девка.
— Не то слово.
Я взял свой мольберт из дальнего угла мансарды, закрепил холст с уже готовой грунтовкой. Мы довольно часто рисовали одну и ту же натуру. Нам нечего было делить, мы дружили, заказчиков много, иные не пересекались, да и манера письма у нас заметно отличалась. Кто-то предпочитал мои картины, а другие выбирали Бориса. Его картины висели во многих заграничных галереях, ему и платили больше. Но я не завидовал, знал, что придёт и мой час славы.
Некоторое время мы писали молча. Я видел Оксану, а думал о Леночке, представлял, как бы она выглядела в такой же позе? Нет, можно предложить и другое положение. Зачем он выбрал столь статичную? Нечто неестественное, вот и ей трудновато, рука затекает. Интересно, согласится ли Лена позировать? На моей памяти ни одна не отказывалась, всем лестно остаться в вечности, юной и желанной. А потом все сеансы плавно перетекают в эротику. Мало кто из них умеет контролировать свои мысли, понимают, что художник в процессе письма уже сто раз овладел ею в своём воображении.
Через час Оксана не выдержала, встала и снова направилась к холодильнику за пивом.
— Всё. Больше не могу. Жарко.
— Принеси и нам, — сказал Борис. — Небольшой перерыв не помешает. Потом ещё часик посидишь.
Только сейчас я заметил, что и мне жарко. Снял рубашку, брюки, допил пиво и направился в душевую. Мансарда Бориса — предмет моей зависти. Здесь всё, что нужно художнику: просторно, картины во множестве развешены на стенах, колоннах, лежали и на полу. Дневной свет лил с потолка сквозь стеклянную крышу на место позирования натурщицами. Да и натурщиков здесь перебывало много, но гораздо меньше, чем женщин. Они не задерживались после позирования, брали деньги и уходили.
Холодная вода довела до озноба, и я вышел в студию нагишом, чтобы не пользоваться чужим полотенцем. Борис раз в месяц пользовался услугами прачечной, когда набирался внушительный тюк. Мой тюк был в два раза меньше, но и набирался за две недели, отправлял по средам, забирал по субботам. В эти дни людей не так много.
Оксана уже сидела на своём месте. Увидев меня нагишом, схулиганила, раздвинула ноги, показав розан Венеры, и мой остолоп приподнялся в боевое положение. Оксана прыснула.
— Быстро же он у тебя срабатывает. Давно не пользовался?
Борис косо взглянул на меня и указал кистью на Оксану.
— Потешься, пока я краски на палитре обновлю.
Уговаривать не надо. Мы частенько практиковали промискуитет, правда, в основном, мне приходилось отдуваться самому, года Бориса брали своё, но и он получал свою порцию наслаждения. Я опустился на желанное тело женщины, зная, что в этот момент Борис нажимает на кнопку видеокамеры, вмонтированной в мольберт. Никто из натурщиц об этом не догадывался, эти фильмы мы никому не показывали, от греха подальше. Двое знают, и достаточно.
Довольно скоро Оксана застонала от удовольствия, вскрикивая при моих толчках. Лишняя пара глаз придавала особую пикантность. Я втирал её тело в себя, мял, словно пластилин, и она покорно плавилась, отдаваясь, и грозный рык рывками исторгся из моего горла, вливая семя в женское лоно.
Поднялся с опавшим остолопом, и сразу же на Оксану навалился Борис, не пикнула, весом мы примерно равны, хотя я на полторы головы выше. Я оглянулся на довольно живописную скульптурную группу на фоне зелёной драпировки, отлить бы их в мраморе, цены не было бы на международном аукционе, и отправился в ванную. Снова холодные струи покрывали всё моё тело с оголёнными нервами. Приятная блаженная расслабленность. Интересно, если бы на её месте была бы Елена, смог бы второй раз окучить? Час спустя — да. Не раньше. Когда-то мог часами пилить прелестницу.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2013/10/18/2135