Вернулся в студию. Борис всё ещё трудился в поте лица своего. Оксана, извиваясь, постанывала от наслаждения. Я оделся и достал из холодильника три бутылки пива, которые, казалось, никогда не заканчивались, при каждом удобном случае мы приносили новый ящик.
Но вот Борис заспешил, приближаясь к финалу, и Оксана затянула печальную песню любви. Потом она говорила, что в такие минуты ничего не помнит, и я почти ей верил. А Борис выкрикивал грязные слова, которые ею воспринимались, как ласкательные признания в любви.
Он поднялся с красным лицом, довольный своим мачизмом, я протянул ему открытую бутылку, к которой он с жадностью припал.
— Завидую вам, молодым, — сказал он, переводя дыхание. — Я бы на твоём месте этой суке и минуты отдыха не дал. Ещё раз не хочешь? Она согласна, видишь — ждёт.
— Я пас. Вечером предстоит свидание, как бы не оплошать.
— Тогда другое дело. Кто она, я знаю?
— Нет. Но редкостной красоты.
— Нимфетка, — оживился Борис. — Познакомишь?
— А куда я денусь? Но ей лет двадцать пять. Уже рожала.
— Ну, в эти года они уже вянут. Вся прелесть у тринадцатилетних. Но с ними боюсь связываться, того и гляди под монастырь подведут, или доить начнут, как Сёмку Козловского.
— Дураков и надо доить. Мы его не раз предупреждали, что добром это не закончится.
Борис открыл бутылку и подал Оксане, которая приподнялась, с очумелыми от страсти глазами.
— Вот этот взгляд мне никак не удаётся схватить. Ксаночка, дорогая, посиди так, я попытаюсь запечатлеть твой взгляд. Тот, кто это зафиксирует, станет великим художником, словно Леонардо, поставившего последний мазок на своей Джоконде.
Я с лёгкой улыбкой наблюдал за лихорадочными движениями кисти вокруг глаз изображённой женщины на картине. Стоял сзади него, но он меня не видел, спешил закрепить исчезающий миг. Оксана допила пиво, и её взгляд прояснился, сказала:
— Мальчики, как же мне хорошо с вами!
— Не получилось! — ругнулся Борис, отступая от мольберта.
— Дай-ка мне.
Я взял его кисть, с палитры зацепил толику охры и чуть тронул правый уголок губ изображённой. Борис ахнул:
— Старик, ты гений! Как раз то, что надо! Я, как слепой, крутился возле глаз, а надо было возле губ.
Оксана тоже подошла к мольберту, посмотрела на себя.
— Неужели это я? Здесь какая-то затраханная шалава.
— Этим ты и ценна, Ксаночка! Я за эту картину выручу кучу бабок. Хотя нет, оставлю у себя и буду показывать всем заказчикам. Аукцион устрою, пока не дадут хорошую цену. Ксанка, сваргань нам обед, чай, не впервой. На средней полке лежит кочан цветной капусты. Нужно поднимать потенцию, виагрой можно сердце посадить.
— Не гонись за молодыми, сделай перерыв, — посоветовал я.
— Бабушке своей советуй, а не мне, — огрызнулся Борис.
— Почему бабушке, а не дедушке? Не логично.
— А много ты в жизни видел логики? Вся наша жизнь не логична. Должны жить при коммунизме, а живём в дерьме.
— Тебе ли жаловаться? Ты уже миллионер.
— Разве я о себе говорю? Душа за народ болеет.
— Раздай свои миллионы.
— Я и раздаю. Спроси Ксанку, других натурщиц, сколько я им плачу?! Это они скоро миллионершами станут.
— Но и тебе грех жаловаться. Краска на картинах не успевает сохнуть, как увозят.
— А я и не жалуюсь. Лишь ответил на твои грязные инсинуации. Нет, ты здорово сделал подмалёвку! Я теперь боюсь к нему прикасаться, чтобы ничем не испортить. Сколько раз так бывало, хочешь улучшить, но с каждым мазком всё ухудшается. Пойду и я ополоснусь.
Я остался в студии один, переходя взглядом по знакомым картинам. Здесь висели и мои картины, обменивались по бартеру, что-то нравилось Борису, что-то мне. Так и набралось около десятка. Сейчас уже невольно кажется, что это мои самые лучшие картины. Иногда подумывал, не снять ли с них копии? Но останавливала вечная нехватка времени, всякий раз возникал новый замысел, и я часами стоял у мольберта, пытаясь передать своё видение, философию. А сейчас вот, возникла Леночка, с которой можно писать Ангела. Любопытно, получится ли она у меня вот с таким же, очумелым взглядом? Надо будет постараться довести её до кипения. Я же её совсем не знаю, способна ли она на страсть? Может быть, холодна, как рыба. Однако же, первая ко мне подошла, не смогла пройти мимо, значит, есть надежда.
Втроём мы целый час неспешно обедали, перемежая разговор планами на осень, куда поехать, и с кем? Оксана отпадает, выходит замуж и постарается быть верной женой, по мере возможности.
— Я вас никогда не забуду. Если захотите, в любое время примчусь, — говорила она, и на губах появлялась знакомая блудливая улыбка. Боюсь, что у вас скоро появятся новые натурщицы, не до меня будет.
— Лёнчик уже похвастался новым приобретением, — произнес Борис.
— Не ври. Я просто сказал, что познакомился с необычайной красавицей, но она замужем. Вполне может отказаться, стать моей натурщицей.
— А тебе кто-нибудь из девушек отказывала? — спросила Оксана.
— Не помню, — честно ответил я.
— Вот и она не откажет. Любопытно будет на неё взглянуть, чем это она красивее меня?
— У неё почти нет макияжа.
— Не верю. Без макияжа мы страшные, как вчерашнее пиво.
— Сравнила, мать, — засмеялся Борис. — Всё равно что, хрен с пальцем. Закругляемся, братцы-кролики, скоро ко мне приедет заказчик, лишние лица ни к чему.
— Но, может быть, он захочет взглянуть на оригинал? — лукаво проговорила Оксана, мне миллионщик не помешает. А я тебе буду очень благодарна.
— Он уже женился на моём оригинале. Вдвоём заявятся.
— А зачем ему новая картина, если есть оригинал? — удивилась Оксана.
— Ему виднее. Не знаю. Зачем люди коллекцию собирают? Всё, выметайтесь.
— Грубиян. Вот Лёнчик не такой.
— Конечно, не такой, он просто сплавил тебя мне.
Мы вышли на улицу. Оксана достала ключи от машины и направилась к жёлтому «Рено».
— Тебя подвезти?
— Спасибо. Пройдусь. Обед нужно утрамбовать. Ты всё так же лихачишь?
— А то? Это же какой кайф — ехать на скорости! Мужика не надо, в трусы кончаю.
— Ксанка, добром это не кончится, водительского опыта никакого, а ты гоняешь, да ещё права купила. Сколько вас таких разбивается!
— Не каркай, старичок. Я уже научилась водить. Как вы все любите поучать, хлебом не корми. Что ты, что моя мать. Старые зануды.
— Ну, спасибо, Ксаночка.
— Ты же знаешь, я не тебе. Пока.
— Счастливо.
Её автомобиль взвизгнул шинами, и за считанные секунды скрылся из виду. Я покачал головой, впрочем, прекрасно понимая её, не таким ли и я был одиннадцать лет тому назад, когда впервые сел на «Тойоту»? Две машины разбил, пока поумнел. Подушки спасли. Но я-то хорошо водил, всякий раз в меня со встречки врезывались, словно я магнитом их притягивал. И оба были в дупель пьяными. Отделались лишением прав.
Достал телефон, выбрал номер Лены.
— Леночка, любовь моя, ты меня ещё не забыла? Когда ты заканчиваешь свою ответственную работу? Хорошо. Я к этому времени подойду к крылечку. Не улетай без меня, мой ангелочек. Целую. Пока.
До встречи оставалось полчаса, и я удлинил путь, направился в обход квартала, чтобы не очень долго ждать выхода Лены. Рассчитал точно, к её выходу из здания, я уже стоял на противоположной стороне улицы и увидел, как она вышла с двумя довольно вульгарно одетыми девицами, и невольно заозиралась, не догадываясь взглянуть через дорогу, где я стоял. Когда же я начал переходить улицу, она меня заметила и направилась ко мне.
— Привет. Ты по-прежнему восхитительно выглядишь, словно и не работала, — произнес я.
— Ты мастер на комплименты. Говори, я вся внимание. Люблю, когда меня восхваляют.
— Соловья баснями не кормят. Пойдём в ресторан.
— Леонид, ты эгоист?
— Никогда им не был.
— Я тоже так думаю, поэтому сейчас пойдём в детский садик и заберём Оленьку, она по мне соскучилась.
— Я не против. Я тоже по тебе соскучился. — Взял её за плечи и притянул к себе, готовясь поцеловать в губы, но она подставила лишь щеку. — Ты меня боишься?
— Почему? Ты разбойник, чтобы тебя бояться?
— Ну, могла бы подставить свои очаровательные губки, я по ним с ума схожу.
— Ненавижу иметь дело с сумасшедшими мужчинами, — брезгливо произнесла Лена. — Вечные слюни, слёзы, угрозы покончить с собой.
— Вижу, тебе крепко досталось от нашего брата. Ладно, не буду доставать своими неуклюжими комплиментами, ты сама знаешь, что ты прекрасна и желанна.
— Поэтому, Леонид, не теряй времени с замужней женщиной, займись свободными, их у нас очень много.
— Оленьку отведём домой, там же есть, кому за нею присмотреть, а сами пойдём в ресторан.
— Леонид, ты неисправим. Я тоже соскучилась по дочке. Как же я могу её оставить?
Всю дорогу мы препирались, словно закоренелые супруги. У детского сада Лена оборвала разговор и вошла в широкие ворота. Через несколько минут вышла, ведя очаровательную девчушку за руку. Лена остановилась передо мной, намереваясь что-то сказать, но я опередил, нагнулся и произнес:
— А я знаю, как тебя звать. Оленька.
Малышка чуть округлила глаза, то ли от удивления, то ли ещё от чего-то.
— Но вот, не знаю, где вы живёте. Ты дорогу покажешь? Ну, тогда пойдём! — подал ей руку, и она тут же с готовностью её ухватила. Я приподнял, и она с радостью повисла на наших руках. Несколько секунд её покачали, пока Лена не взмолилась:
— У меня уже рука занемела. Топай ножками, ты уже большая девочка.
— Я маленькая, — скривила губы малышка.
— Конечно, ты маленькая, — сказал я. — Давай, понесу.
Оленька не возражала.
— Ольга, как ты думаешь, может быть, и маму взять на руки?
Оля приоткрыла рот от удивления, не зная, что сказать. Она никогда не видела маму у кого-то на руках.
— Ольга не возражает. Давай, мама, и ты иди к дяде на ручки, — я сделал вид, что готов нагнуться и взять её под колени.
Лена отшатнулась.
— Ну, я не настаиваю. Возьму попозже, когда Оленька освободит тёплое местечко. Тебе удобно сидеть?
Так, за шутливыми разговорами мы подошли к подъезду шестнадцатиэтажного дома. Лена протянула руки, чтобы взять дочку.
— Я не устал, могу и в квартиру занести.
— А что муж скажет?
— Муж объелся груш, — вдруг выдала Оля заезженную сентенцию.
— Устами младенца глаголет истина. Мужья — они такие, всё груши предпочитают.
— Она сама не знает, что говорит, — растерянно произнесла Лена.
— Леночка, не хочу показаться настойчивым. Я — художник. Ты на меня произвела неизгладимое впечатление. Мне обязательно нужно написать твой портрет, иначе я, действительно, потеряю покой и сон. Представь, люди будут приходить в картинную галерею, лишь чтобы полюбоваться тобой?
— Ты, правда, художник?
— Зачем же мне врать? У меня своя мастерская.
— Ну, не знаю. У меня нет времени на позирование.
— А много и не нужно. Оленьке дам бумагу, краски, и она тоже будет рисовать. Кто знает, может быть, тоже художником станет.
— Хочу рисовать! — твёрдо заявила Оля.
— Я и маме дам бумагу с красками, пусть тоже рисует. Желание ребёнка — закон для матери.
— Позвони завтра, там видно будет, — нехотя сдалась Лена. — Ты же обещал в мой перерыв позвонить, что помешало?
— Так ты поэтому обиделась? Не помню, говорил ли я тебе, что иду к другу за альбомом? Он тоже художник. У него прекрасная студия на Ленинском проспекте. И в момент моего прихода у него была интересная натурщица. Я не выдержал, встал рядом с ним за своим мольбертом. Для таких вот случаев, у него есть запасной мольберт. За работой не заметил, как пролетело время твоего перерыва, а потом не знал, как реагирует твоё начальство на посторонние звонки. Тебе можно звонить во внеурочное время?
— Если по делу, то почему бы и нет?
— Тогда завтра я весь день посвящу твоим звонкам.
— Лёня, в крайности не впадай, — укорила она.
— Не буду. Позвоню завтра в обеденный перерыв. И сегодня перед сном. Ты когда ложишься спать?
— В десять.
— В девять я позвоню. Часа нам вполне хватит. Ты с кем живешь, с мамой?
— И папой тоже.
— Отлично! Может быть, сейчас оставишь им Олю, и я покажу тебе свою мастерскую.
— Завтра поговорим. Пока.
Она решительно пошла к подъезду. За нею и я, придержал дверь, пока она проходила с Олей, и сам вошел. Короткое ожидание лифта, протяжка на восьмой этаж. Всё это время Лена молчала. Вышли из лифта, и я запомнил, в какую квартиру они вошли. Махнул рукой на прощание. Оля тоже подняла ручонку. Я повернулся и нажал на кнопку вызова лифта, который сразу же раскрылся, и мы почти одновременно скрылись.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2013/10/20/103