Я постепенно приближалась к цели быть добровольно сожранной. И с каждым шагом становилась безразличнее. Когда зависимость от жизни уходит, пропадают какие-либо переживания. Теперь нет ни единого надёжного якоря, способного удержать меня. Все корни блекли где-то в памяти о мутном прошлом. Надежды на благополучное развитие событий остались позади. Всё давно прекратило казаться жизнью, только бестолковое выживание. Именно по этой причине я приняла последнее в своей жизни решение: отправиться на вечеринку местных зомби.
Мне посчастливилось родиться уже после зомби-апокалипсиса. Мои родители – одни из немногих, сумевших сохранить человечность и не поддаться всеобщему вирусу безумия. Понятия не имею, чем они занимались до глобальной катастрофы. Но были определённо мощными, идущими против привычной системы, выстраивая собственную. До сих пор стоит воссоздать фрагменты воспоминаний, как охватывает чувство гордого уважения с примесью какого-то необъяснимого трепета к этим самым важным людям в моей жизни. Единственным людям в моей жизни.
Они взрастили меня вдали от прозомбировавшейся цивилизации, на разреженном воздухе небольшого заброшенного хутора в горах, куда не добирались никакие твари.
Несмотря на загруженность по хозяйству, мать с отцом ставили мое непосредственное развитие превыше всего. До сих пор не представляю, каким образом они умудрялись доставать книги, но наша библиотека всегда оставалась неисчерпаемой. Я поглощала литературу всех направлений, начиная художественной и заканчивая научной (и даже не научно-популярной).
Помимо чтения, я с детства питала особую страсть к рисованию. Однажды мать заметила, как мои каракули преобразовались в приличные картины. Тогда она разгорячила мой энтузиазм, разрешив рисовать везде, где душа пожелает. Получив пространство, в котором можно развернуть воображение на всю катушку, я не заставила себя долго ждать и за несколько дней сделала из нашего жилища страну чудес достойную Алисы: разукрасила потолок, стены, мебель и даже посуду причудливыми изображениями. А в четырнадцатилетнем возрасте мне хватило ума совершить небезопасную вылазку в город с заветной целью: достать себе масляных красок. Мало того, что безрезультатно, так ещё и родители устроили мне серьёзнейший выговор, вбивая в голову, насколько опасно лазить в город в одиночку: «Рисунки рисунками, а разум – превыше всего». Как это часто бывало, тогда я всем существом желала хоть как-то возразить, лишь бы избавиться от наплывающей волны стыда. Поэтому я бросила единственный возможный аргумент: «Вы ничего не понимаете» и зареклась не разговаривать с ними. Уже на следующее утро на моём столе лежало несколько тюбиков масляной краски, набор грунтованных холстов и кисточек всевозможных размеров. В ответ на горячие благодарности я получила только короткое требование больше не лазить в город. Вот такие прелестные люди меня воспитали.
Благодаря родителям, я стремительно развивалась в маленьком семейном мире тепла и заботы. Но с возрастом всё серьёзнее заострялась нехватка друзей. В период полового созревания, то и дело мечтала, как где-то в этом мире живёт человеческий парень, который взаимно ждёт меня. Пожалуй, именно его абстрактный образ послужил толчком моему решению отчалить. Пришло время покинуть родительское гнездо. Мне было семнадцать. Я хотела наконец-то пожить.
Родители меня не держали, ведь по мере моего взросления понимали: скоро этот день настанет. Свою главную задачу они превосходно выполнили и подарили надёжную базу умения «думать и делать». В день отбытия отец дал свой последний совет, повлиявший на меня самым решающим образом: «Зомби не так опасны, как кажутся. Дай им понять, что ты ничем не умнее их - они полюбят тебя».
В моей жизни настал странный период ветра. Предварительно вооружившись увесистым походным рюкзаком со всеми его необходимыми составляющими (палаткой, тёплой одеждой, провизией и проч.), я предполагала, что стану эдаким романтичным путником, который живёт в умиротворённой гармонии с природой, самостоятельно добывает себе пропитание, на сказочный манер постукивает деревянной дорожной тростью, и, что особо привлекательно, ни от кого не зависит. Но хватило меня не надолго, чтобы понять абсурдность своих планов. Отшельница из меня оказалась никудышняя. Привыкнув к родительской заботе, я едва ли умела готовить еду, чего уж там добывать её. Сон на твёрдой земле не представлял особого удовольствия. Из-за повышенной горной влажности приходилось постоянно ходить в сырой одежде, высушить на солнце было сложно, так как в горах его присутствие крайне непостоянно: погода менялась каждые полчаса. Лес быстро потерял всякую эстетику и стал нудным до безобразия, меня не тянуло даже рисовать. Но самым невыносимым оставалось давящее отсутствие кого-то ещё. Хоть кого-то.
И тогда я вспомнила существенный совет отца.
Ежедневно, на протяжении долгих лет я занималась только тем, что притворялась одной из них. Жила в их сонном городе. Сидела прозомбированный по семь часов в сутки, якобы работая на них. Гуляла по прогнившим улицам. Иногда контактировала с ними. Думаю, мне удалось добиться признания. В какой-то отдалённой степени они полюбили меня. В каком-то кажущемся смысле я избавилась от одиночества.
Понимание превосходства несло за собой многое. Иногда радостное ублажение самолюбия. Иногда вечно преследующее чувство одиночества. Чаще всего: естественный страх увлечься, переборщить и выдать свою истинную человеческую сущность.
Общалась осторожно. Едва ли общалась, лишь бросала уместные реплики. Чувствуя проблески опасности, прятала разумность куда подальше и корчила из себя отупевшего зомбака. С целью быть как все, время от времени заводила себе дружков. Признаюсь, это помогало создавать иллюзию для самой себя, будто бы я нужна хоть кому-то. Пусть и притупленному самцу с пустой рожей, который имел смелость считать себя роскошным мужчиной.
Иногда мне снились кошмары, как я стала одной из них. И самое кошмарное после тех кошмаров – поиск доказательств человечности. В своих выводах заходила в непроглядную глушь. Стоило успокоить мысли и постараться не думать, как тут же возникали параноидальные помыслы: «Я озомбляюсь! Я прекращаю думать». Но стоило садиться думать, как откуда-то из вечности приходили мрачные вопросы: «А кто я?», «А зачем это всё?»… Закрывшись в своём двухкомнатном убежище, рисовала и рисовала, продолжая молча верить.
Последняя надежда исчерпала себя в тёмном, некогда родном, навсегда опустевшем доме родителей. Возможно, они отправились на поиски меня. А может быть устали так жить, в горе от человечности ушли, чтобы стать зомби. Со всех стен на меня пялился акрил. Я же только отводила взгляд от своего детища. Будто бы он специально выглядел таким ярким и радостно красочным, лишь бы скрыть тотальное разочарование. Я боялась видеть в нём рисунки. Нет. Только акриловые слои.
«Я стою в центре заброшенной «Национальной галереи античного искусства», переделанной ими под один из своих притонов. Вокруг валяются осколки, обломки деревянных рам, смятые полотна, на которых когда-то можно было увидеть венцы творения – идеальные человеческие тела. Передо мной изящная фигура мольберта и девственный холст, готовый отдаться мне здесь и сейчас, и целиком, и полностью. В одной руке деревянная рукоять кисточки с жестким пучком наготове. Во второй – палитра с заранее смешанной краской. Масляной. Вокруг меня табун взбешённых зомби, которые почувствовали человеческого чужака. Угрожающий хрип. Я демонстративно касаюсь кистью своей последней картины, тем самым провоцируя дикий шквал энергии недолюдей. Последнее ощущение: бестолковые лапы рвут моё тело, делая его все лишь безобразным мясом. Жрут… Кровь заливает холст, создавая сочную концептуальную картину».
Именно так я представляла себе свою смерть. Быстро, красиво, не без капельки драмы. Зато такой пафосной кончиной вполне возможно насладиться. Ведь это обещало стать смертью последней из людей.
Оценить зомби-вечеринку оказалось крайне сложно. Обычно я панически избегала подобных сборищ, поэтому сегодняшний вечер, даже если оставить факт запланированной смерти, стал новинкой. Ведь раньше мне и в голову не приходило пойти поразвлекаться с компанией зомби. Опасно – страшно. Но главная причина: противно опускаться до такого. С таким же успехом можно дождаться полнолуния, сходить в лес и побегать в стае волков. Но сейчас… Попав в тупик проблемы, волноваться о ней казалось уже просто нелепо. Оставив всё, что только можно было оставить, я впервые за годы посмотрел на них по-настоящему. Без предрассудочного отвращения, с чистыми свободными глазами я наконец-то начинала видеть их.
Они принимали свои традиционно-принятые вещества, которые дарили крайнее состояние раскрепощёния. Казалось, они вылазили из своих маскирующих чехлов, оставляя там всякую инертность. Царила экстравертная атмосфера: все контактировали со всеми. Сначала их беспорядочное перебрасывание реплик показалось мне глупым. Пытались тонко шутить - получалось не особо, хоть все всё равно рефлекторно смеялись. Слушали друг друга, но не слышали ведь. Будто бы воображали себя интеллигентными Людьми, пытались претендовать на умные мысли, казавшиеся мне либо очевидными, либо совершенно бредовыми. Поднимали философские темы, которые для меня были уже давно пройдённым этапом. Но хлебнув немного их «раскрепостителя», я вдруг остепенилась и поняла, что слишком много задираюсь. И тут же пошла на сближение.
Их лица… Некогда примитивные, пыльные и скучные обрели динамику существования. Я больше не видела уродливую глупость – только детскую беззаботность. Их глаза алмазно блестели от естественности. А голосовые связки мелодично поигрывали, то и дело смеясь. Из некоторых жизнь сочилась настолько, что они пускались в пляс. Слегка неуклюжий, но умиляющий настоящий пляс, который в очередной раз вызывал ассоциацию с детской чистотой. И теперь я остерегалась прямых контактов по совсем другой причине: боялась нагрузить их своей тяжестью и испортить. Ведь они были ошеломляюще прекрасными. Сомневаться бессмысленно. Я видела это ясно и чётко.
Зашла в туалет, подошла к умывальнику и обдала лицо ледяной водой. Нам с мыслями было необходимо освежиться и собраться. Казалось, музыка за тонкой гипсокартоновой стенкой орала на меня. Я же старалась успокоиться и отойти от шока, ведь всё, что я знала на протяжении своей жизни, теперь казалось недействительным файлом. «Зомби – те, кто не способны анализировать жизнь», но кто может залезть к ним в голову и проверить, анализируют ли они там что-то? Какие у меня права отличаться от зомби, которых теперь хотелось назвать скорее ангелами? Теперь я потеряла свое место «единственного человека», и это убило моё ласкающее чувство собственной значительности. Я - одна из них и никогда не была особенной. В основе своей мы одинаковые.
В зале в самом разгаре бушевало веселье и преподнесённый дух. Приобщившись к непривычной атмосфере, я впервые для себя отправлюсь контактировать с людьми. Само качество общения почувствуется новым и увлекательным. В том доме я буду определённо не одна. Наконец-то я почувствую заветное счастье.
…но мне и в голову не приходило, что каждый из них, как и я раньше, может считать себя особенным и единственно существующим человеком. А всех остальных – зомби.