Писатель подошел к парадным дверям Департамента Отечественной Художественной Литературы, несколько волнуясь.
Новый ритуал провода на пенсию, внедренный в стране недавно, был незнаком ему, и вот именно поэтому он и волновался.
Ну, можно сказать, как каждый человек перед неизвестным. Как парашютист перед своим первым прыжком с самолета. Как юноша, торопящийся на свое первое серьезное свидание. Как учитель, который шел на свой первый урок. Как космонавт, впервые улетавший к своим звездам. Как он сам, когда первый раз сел за пишущую машинку и написал свой первый рассказ.
Когда Писатель пытался поговорить об этой церемонии с коллегой, которого как раз недавно проводили на пенсию, и который уже прошел ее, тот лишь печально улыбнулся, и сказал, что сам, мол, все увидишь.
Но сейчас его пригласил на церемонию в ДОХЛ сам министр Художественной литературы, прислав ему красочную открытку с ярким факсимиле! И Писатель, хоть и волновался, но внутренне гордился оказанным ему вниманием, ведь он понимал, что те несколько книжек, которые он написал за свою жизнь – это так мало.
А вот не забыли же про него, не забыли!
Ранее Писателю не приходилось бывать в Департаменте.
Парадный вход ДОХЛа вызывал одновременно и восхищение и легкий трепет - своей монументальностью и великолепием.
Громада здания уходила гранитными этажами куда-то вверх. Расположенные по бокам широкой парадной лестницы, высеченные из цельных глыб, каменные львы строго взирали на входящих, как бы вопрашая – а вам сюда можно? Высокие зеркальные стекла возвращали улице всякий, случайно или нет, брошенный в сторону Департамента взгляд, и ничего не выражали. Тяжелые двери, из какого-то заморского темного дерева, инкрустированные резьбой, с золотыми массивными ручками, не открывались перед случайно подошедшим к ним человеком.
Сюда приходили только по приглашению, и для этого нужен был очень серьезный повод. Ну, для вручения награды, или в связи с юбилеем, церемонией по поводу выхода в свет какой ни будь значительной книги, или, как вот сейчас, выхода на пенсию писателя или поэта. Графоманов и бездарей сюда не пускали.
Вот и сейчас, импозантный швейцар, похожий на профессора, подозрительно оглядел Писателя и строго спросил
- Вам к кому?
Писатель, улыбаясь, назвал свою фамилию. Швейцар просмотрел какие-то списки, и толи не нашел его фамилии, толи именно тот факт, что она была в списках и вызвал его сомнение, но он подошел к внутреннему телефону, набрал нужный номер, и что-то спросил. Ответ, видимо, удовлетворил его.
- Вам в первую дверь, - сказал он строго, даже не улыбнувшись в ответ.
У двери с крупной, хорошо видимой цифрой «1» никого не было. Писатель потянул за бронзовую ручку, отлитую в виде львиной хари с кольцом в носу, и неуверенно вошел.
- Кругом львы, - подумал он почему-то неодобрительно.
Сидевший за невысоким барьерчиком клерк улыбнулся ему, и протянул несколько сложенных листов бумаги.
- Это анкета. Заполняйте и можете идти подписывать. Рекомендую по порядку. Потому как, если не будет нужной подписи, Вам следующую не поставят.
- А зачем анкета? – спросил Писатель.
Улыбка сошла с лица клерка.
- Вам все объяснят потом. Проходите. – В жесте клерка, которым он сопроводил свои слова, сквозило нетерпение.
Писатель подошел к двери № 2.
За таким же барьерчиком, как и в предыдущей комнате, вновь сидел клерк. Он уже не улыбался. Не поднимая головы, он посмотрел на протянутые ему бумаги, открыл какую-то толстую книгу, что-то чиркнул в ней, и, поставив закорючку на анкете, бросил ее Писателю.
- На пятый этаж, - добавил он, так и не поднимая головы.
По мраморной лестнице Писатель поднялся на пятый этаж. Процедура на пятом этаже ничем не отличалась от процедуры №2.
- Идите дальше. Комната № 3.
Писатель вернулся на третий этаж, на котором была расположена комната №3. Дверь этой комнаты была закрыта. Там никого не было. Писатель неуверенно потянул за ручку двери, расположенной рядом.
- Ждите, - не дослушав его, бросила миловидная девушка, которая сидела там. Перед ней светился монитор компьютера. Девушка внимательно всматривалась в него.
- Так, так, - застрекотала такая же девушка, вошедшая в третью комнату через каких ни будь полчаса. – А налоги Вы за машину уплатили? – перед ней тоже светился экран монитора компьютера.
- Налоги за что? – не понял Писатель.
- Ну, машина у Вас есть? – продолжала настаивать девушка.
- Легковая, что ли? – переспросил Писатель.
- Ну, да, легковая, - согласилась девушка.
- Да она давно уже вся изржавела. Я нею и не пользуюсь даже, - заверил ее Писатель.
- Это значения не имеет, пользуетесь Вы машиной, или нет. Раз машина числится, налоги нужно платить.
- Я уплачу, - заверил ее Писатель.
- Тогда и приходите, - закончила разговор девушка, протягивая ему анкету.
Писатель вышел в коридор. Отдышавшись, он вспомнил, что от налогов на машину он был освобожден, так как имел какую-то там льготу от Правительства.
- У меня льгота, - промямлил он, вернувшись назад, в комнату №3.
- Покажите документы, - попросила девушка.
Писатель показал.
Девушка поставила в анкете свою подпись и прилепила рядом с нею большой синий штамп.
- Продолжайте, - бросила она, показывая на дверь.
Еще половину дня Писатель ходил с этажа на этаж.
Клерки проверили, сколько книг он написал, и сколько опубликовал. Сколько получил гонораров, и сколько при этом уплатил налогов. Где сейчас проживают его бывшие жены, и сколько детей они ему родили. Где находится его медицинская карточка, и куда он ездил отдыхать прошлым летом. Проверили, правильно ли он указал свой идентификационный код, и номер кода в избирательных списках.
Вообще, клерков интересовали так много фактов, касающихся Писателя, что он и сам удивился, как много всего с ним происходило в жизни.
Все эти данные клерки или выясняли непосредственно у Писателя, или находили в своих толстых книгах, или проверяли через компьютеры. При этом книги и компьютеры знали о нем, как он заметил, значительно больше, чем он сам помнил о себе.
И каждый из тех, кто что либо проверял или уточнял из его жизни, ставил свою подпись или какой-нибудь штамп в анкету, которую Писатель носил с собой по кабинетам, расположенным на разных этажах Департамента Отечественной Художественной Литературы.
Однако до приема Министром дело так и не дошло.
Рабочий день явно подходил к концу, когда очередной клерк забрал у него анкету, и, подложив ее в вынутую из стола новую папку, бросил на стеллаж позади себя.
- Все, свободны, сейчас Вас проводят, - сказал он при этом.
К Писателю подошел служащий и проводил его к черной, уже не парадной, лестнице.
.
Спустившись по ней к выходу во двор, Писатель остановился у преградившего ему путь турникета.
- Проходите, не задерживайтесь, - безразлично сказал сидевший на табуретке охранник.
Никелированный турникет сухо щелкнул за спиной у Писателя.
Киев Сентябрь 2009 года.