АЭС и человеческий фактор
(На снимках - Василий Иванович Горохов, первый комендант зоны отчуждения - г.Припяти, р-он Чернобыльской АЭС, 1986 г., месяц май)
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.
АЭС и человеческий фактор
Ответственность беру на себя
Курчатовцы знали и знают таких людей, живущих по принципу всей полноты ответственности за промышленный объект повышенной опасности. Другими словами – ядерный объект. Об этом говорит и короткая, но уже довольно ёмкая история города Курчатова, её лучших атомщиков. Имена директоров Курской АЭС Юрия Кондратьевича Воскресенского, Владимира Кузьмича Горелихина, Владимира Ивановича Гусарова, главного инженера тогда ещё строящегося «ядерного объекта» Александра Павловича Немытова, Тома Петровича Николаева, работавшего главным инженером станции и заместителем директора АЭС по науке, Юрия Николаевича Филимонцева (главный инженер АЭС с 1979 по 1984 гг.) золотом вписаны в историю ядерной энергетики не только области, но и страны. Многие из перечисленных мною – почётные граждане Курчатова, некоторых, увы, уже нет с нами...
Но в истории города и атомной станции были и те управленцы, кто, выжимая из стареющего оборудования все силы, ставил «рекорды выработки электроэнергии», а потом получал высокие премии, «августейшую любовь» концерна, разного рода преференции и дивиденды...
Были и «начальники-молчальники», скрывающие от общественности «неудобную информацию» об «инциденте с каналом СУЗ (системы управления защитой реактора) - от нас, курчатовцев, которым ПРАВДА ОБ АЭС нужна как воздух, - способную хоть малость, но подпортить внешний блеск «атомного мундира» руководства... Были и инциденты, связанные с пресловутым «человеческим фактором». Положа руку на сердце, скажем: всё это в нашей истории было, было, слава Богу, что прошло...
Но были и другие примеры, когда работники Курской АЭС говорили такие главные слова: «Беру ответственность на себя!».
С особым чувством курчатовцы всегда вспоминают о Томе Петровиче Николаеве. Говорят, что это именно он, Николаев, отвёл от Курчатова чёрную беду, не дав согласия на сомнительный «эксперимент» с РБМК-1000, реактором «чернобыльского типа». А через какое-то время та чёрная беда дала о себе знать миру Чернобыльской катастрофой, накрыв своим радиационным крылом не только Украину...
Отказать очень высокому «атомному начальству», полагаю, не просто. Тут, согласитесь, нужен характер. «Курчатовский характер», если говорить о его прочности и надёжности, соизмеряя поступок Тома Петровича с характером академика-ядерщика.
Прямых свидетелей того «исторического отказа» «атомному начальству» немного. Один из них – бывший первый секретарь Курчатовского ГК партии Николая Киселёв.
- Я хорошо знал лауреата Ленинской премии Тома Петровича Николаева когда он работал в и главным инженером станции, и в должности заместителя директора станции по науке, - писал в одной из книжных публикаций Н.М.Киселёв. - Уровень его знаний в атомной энергетике был велик. Коллеги и атомное начальство в Москве знали, что Николаев – ученик и соратник самого академика И.В.Курчатова. С ним советовались крупнейшие учёные-атомщики страны и зарубежных стран. Я находился в его кабинете и так вышло, что тот памятный мне телефонный разговор Николаева с Москвой проходил в присутствии меня. Том Петрович рискованному эксперименту сказал своё твёрдое «нет». Считаю, что именно благодаря настойчивости Тома Петровича авария, подобная чернобыльской, была предотвращена на Курской АЭС.
Человек «николаевской породы». Не знаю, будут ли такие люди в руководстве Курской АЭС-2. Очень хотелось бы надеяться, что обязательно будут. Без них никакая суперядерная технология не дасть стопроцентную гарантию безопасности и надёжности.
«Атомщие николаевской породы». Наверное, сегодня в Курчатове это высшая похвала и гарантия надежности человека, работающего на атомной станции. Этот «запас прочности» хорошо ощущается в курчатовских ликвидаторах последствий Чернобыльской катастрофы, которых в Курчатове больше, чем в любом другом городе России. Они выполнили свой долг до конца. А кто им долги отдавать будет?
Курчатовцы помнят, как в 2002 году на бульваре Победы состоялась церемония освящения закладного камня на месте, где в будущем предполагалось воздвигнуть первый в России монумент жертвам ядерных катастроф и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.
А ровно пять лет назад, в год 20-летия Чернобыльской катастрофы, в Курчатове был открыт памятник жертвам радиационных катастроф. Первый подобный памятник в России, который в народе до сих пор называют «Журавли».
Вряд ли вы еще найдете в России город, где работают и живут свыше полутора тысяч ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Почему же именно в Курчатове – да простится мне бухгалтерский термин - так много «ликвидаторов на душу населения»? Ответ лежит на поверхности. Просто на четырёх блоках Курской АЭС и на четырёх блоках Чернобыльской АЭС работали одни и те же по типу - канальные уран-графитовые реакторы РБМК-1000. (Позже появился даже такой термин – «реактор чернобыльского типа»).
...26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался реактор четвертого энергоблока. И уже через короткое время курчатовцы стали ездить на ликвидацию Чернобыльской аварии целыми сменами. Станции-то - однотипные. И даже города-спутники чем-то очень похожи друг на друга. Курчатовские ликвидаторы аварии мне рассказывали, что силуэты девятиэтажек, «объектов соцкультбыта» Припяти «до боли знакомы». Похожи города-спутники АЭС в Соловьином крае и на реке Припять... Были. Четверть века нет уже такого города - Припять. Остался город-призрак, мёртвый город в «зоне отчуждения». «Отчуждённый» от нас радиацией город. Город без настоящего и будущего.
Когда Японию постигла ужасная природная катастрофа, а потом взорвались два энергоблока на её прибрежных атомных станциях, ко мне в гости нагрянул старый друг – бывший инженер АЭС, в восьмидесятые годы работавший заместителем начальника пусконаладки на Курской атомной станции Василий Иванович Горохов. Годы мужской дружбы связывали его, «физика», и меня – «чистого гуманитария, «лирика», как пелось в одной старой песне. Правда, Вася был не только «технарём», но и прекрасно знал русскую поэзию и литературу. Он наизусть цитировал Брюсова, Блока, Пастернака, много читал и обо всём имел сугубо своё, «гороховское» представление. Это не было мнение дилетанта. Думаю, он на равных мог бы поспорить о литературе и жизни со многими «кабинетными докторами филологических наук».
Василий начинал свою инженерную карьеру в «номерных городах» Сибири, где Горохов в засекреченных КБ создавал ракетный щит Родины. Вернувшись в Курский край, до пенсии проработал на Курской станции. Выйдя на пенсию, не улёгся на мягкий диван: где-то за Байкалом работал на строительстве газопровода – контролировал качество сварки. Тянул лямку, пока сил хватало... Потом загремел в больницу с сердцем. Выкарабкался. Получил инвалидность. Но уж больно не любил ходить в нашу медсанчасть.
- Не терплю некомпетентность, - говорил он мне, когда я его убеждал показаться курчатовским врачам. – Сколько Бог даст, столько и проживу...
Бог дал ему прожить до конца июля 2013 года. В тот поздний вечер, когда я в селе Антоновка, что на Орловщине, уже разбирал постель, заверещал мой мобильник. Звонил отец Евгений, настоятель одной из Суджанских церквей. (Именно в его приходе последний год жизни обитал бывший курчатовский атомщик, человек, который вывел на чистую воду –руководителя-«рекордсмена» по выработке электроэнергии на стареющем блоке Курской АЭС, рассказавший в народной газете («Новой Курчатовской газете») всю правду об аварии на канале СУЗ, Василий Иванович Горохов).
- Я – священник, отец Евгений. Звоню с телефона Василия Ивановича, - раздалось в трубке, - по его последним набранным телефонам.
- А что случилось, отец Евгений? – спросил я.
- Умер Василий Иванович. Очередной инфаркт. Нашли его на пороге его дома, ещё тёплого... Мы его уже обмыли, приготовили к погребению на Суджанском кладбище. Завтра похороны.
«Слава Богу, что умер у монахов, - мелькнула у меня крамольная мысль в ту минуту, - а то ведь в Курчатове и похоронить по-людски было бы некому»...
- Максиму в Америку сообщили? – спросил я, вспомнив о его сыне, который уже лет двадцать пять с семьёй жил под Вашингтоном и работал программистом.
- Если найдём номер в его телефонной записной книжке, обязательно сообщим, - вздохнул о.Евгений. – А вы-то приедете в Суджу?
- Не успею, - ответил я. – Из этой дыры, где мы с женой коротаем свой отпуск, сутки надо выбираться...
На похоронах Василия Ивановича Горохова не было никого из его бывших соратников по атомной станции. Ни цветочка от них, ни веночка... А когда много позже я позвонил одному из его бывших товарищей, сообщив печальную весть о кончине Василия, тот искренне удивился:
- Надо же!.. А мы ничего и не знали...
ХОЧУ, ЧТОБЫ НЕ ТОЛЬКО ЗНАЛИ, НО И ПОМНИЛИ...
Вася Горохов – был человеком уникальным даже среди курчатовских ликвидаторов аварии на ЧАЭС. В январе 1987 года Горохов, уже к тому времени проявивший себя на ликвидации последствий радиационной катастрофы с самой лучшей стороны, генеральным директором ПО «Комбинат» (так тогда «шифровались» в официальных бумагах «всесоюзные атомные начальники»), Е.И. Игнатенко своим приказом назначил Василия «первым санитаром первой зоны», как шутливо называли его коллеги. По существу Горохов в самое грозное, «звенящее» (от радиации) время волею большого начальника Минэнерго СССР стал «комендантом первой зоны отчуждения» - города Припяти.
...Хорошо помню, как однажды, когда рвануло уже на «Фукусиме», он пришёл ко мне домой и молча протянул какой-то пакет. Я вопросительно посмотрел на Васю.
- Тут снимки, сделанные в Чернобыле в то чёрное время, мой чернобыльский дневник...Может, хоть тебе на что сгодятся, - сказал Горохов. – Вставишь в какую-нибудь книжку. Хотел было сам писать, но ленив стал и, наверное, уже не осилю... А потомкам знать о том, что было двадцать пять лет назад в Чернобыльском районе, думаю, не повредит.
Пока я листал его чернобыльский дневник, рассматривал черно-белые фотографии, Василий Иванович, уставившись в экран телевизора, по которому бесконечной тревожной чередой шли репортажи с «Фукусимы-1», вздохнув, сказал:
- Знаешь, брат писатель, а после «Фукусимы» нужна совершенно иная концепция безопасности атомных станций. Совершенно другая. И слава Богу, что не стали достраивать пятый энергоблок с реактором первого поколения. Если и возводить Курскую АЭС-2, то тут нужны реакторы ВВР новейшего поколения. С учётом сейсмоустойчивости даже в нашей спокойной зоне, где о землетрясениях и цунами знают только по телерепортажам. Береженого, как известно, Бог бережёт...
- Ты бы дал интервью какому-нибудь каналу, - ответил я. – Ликвидатор, комендант зоны отчуждения, бывший заместитель пусконаладки Курской АЭС... Опыт-то – громадный. Пора выходить из тени.
- А я уже вышел, - улыбается Горохов. – Вот по электронной почте направил письма на Курскую АЭС, в Росатом, концерн «Росэнергоатом», президенту России с просьбой дать мне инженерную информацию об аварии на Курской АЭС летом 2010 года. Ну, помнишь, когда вышел из строя один из каналов системы защиты реактора одного из блоков, а, как говорят эксплутационники, энергоблок остановлен не был. Пока бьюсь в одиночку, официальные курчатовские и курские СМИ меня не поддерживают – боятся связываться с концерном. А я беру ответственность на себя, пенсионера!
И он рассмеялся после последней фразы.
Странное дело, но с курчатовскими и курскими «официальными» журналистами у Горохова контакта как-то не получилось. «Они всё больше хвалят, надеясь заслужить очередную подачку, - грустно шутил он. – Правды как огня боятся. Живут по принципу «своя рубашка ближе к телу»... О каком, к чёрту, «гражданском обществе» тут можно, дружище, вообще говорить!..». Он действовал через Интернет, где ещё в 2002 году его каким-то образом нашёл главный редактор Интернет-журнала «Кругозор» Александр Балясный и опубликовал на своём сайте интервью с бывшим «комендантом зоны отчуждения».
...Снова осень, и я листаю его чернобыльский дневник. В «амбарной книге», как когда-то называли этот формат, как в «дембельском альбоме» собраны фотографии тех лет, какие-то воспоминания, записи... Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Но вот глаз останавливается на потёртом листе «амбарной книги» - и впиваюсь в кривые, какие-то колючие Васины строчки...
Чернобыльской дневник Василия Горохова
«…После приказа Игнатенко ребята стали меня называть «санитаром первой зоны». Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… Ведь «печь» та – 4-й энергоблок ЧАЭС - искорежена и пронизана смертельными лучами радиации».
«Пожалуй, в зоне отчуждения работать нисколько не проще, чем на ЧАЭС, где я, прибыв из Курчатова на ликвидацию аварии, в последнее время числился заместителем директора ЧАЭС... Игнатенко выдал на руки второй экземпляр приказа. Сказал: «Это тебе, Горохов, на память». Интересно, как будем вспоминать эти события, скажем, лет через двадцать пять? Не терплю пафоса. Никакого «героизма». Просто такая «сволочная работа» - дезактивировать то, что запачкано радиацией. Одним росчерком пера сделали меня комендантом мёртвого города! Вроде бы всё просто на бумаге: «Приказываю: возложить на заместителя директора ЧАЭС тов. Горохова Василия Ивановича со всей полнотой ответственности обязанности по координации и организационно-методическому обеспечению дезактивационно-восстановительных работ на территории и объектах Припяти»... Ключевые слова – «со всей полнотой ответственности». Тут по-другому просто нельзя».
... «Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал взорвавшийся блок своим «Зенитом». Потом был на совещании. На нём присутствовал «сам» академик Александров. Прилетел старик, не стал отсиживаться в академическом кабинете, ссылаясь на солидный возраст. Попросил коллегу сделать снимок с этого совещания, где я рядом с Александровым. В принципе, рядовое производственное совещание руководителей разных подразделений... Но «фоткнуться» рядом с Анатолием Петровичем Александровым – это уже история. Это для внуков и правнуков! (Дай Бог, что б они были!). И ещё правду говорят, что нет худа без добра. Лучшие умы собраны здесь, на ликвидации аварии, которую они уже называют катастрофой, – академики Александров, Легасов... Тут – самые, самые. Начиная от академика и кончая рядовым солдатиком химроты. Хотя молодость живёт по своим оптимистическим законам. Жизнью рискуют, хотя часто и не понимают этого: ведь радиация без звука выстрела, цвета и запаха... Бесшумная коварная смерть. Хлюпикам тут не место. Но наши, курчатовские ликвидаторы, - молодцы. Надёжные ребята. Тут надёжность – главное качество человека. Без неё – никуда».
...«У дороги, где стоит указатель «Припятский р-н», видел мертвых собак. Погибли они не под колесами машин, как это обычно бывает на курских дорогах. Радиация такая, что ничто живое уже не выдерживает... Только крысам, кажется, всё ни по чём».
Судьба Горохова во многом типична для ликвидаторов, подолгу работавших в Чернобыле сразу же после взрыва атомного котла: «схватил» высокую дозу радиации в Припяти, потом долго болел, лечился... Но получить инвалидность (вторую группу) удалось лишь за пять лет до смерти. И то - «по общему заболеванию». Будто это чернобыльская беда в его нынешних болячках совершенно не виновата...
- Чёрт с ней, инвалидностью, Сань! - в сердцах говорил Горохов. – А что жив до сих пор - спасибо пчёлкам... И я не шучу. Была у меня лучевая болезнь, была... Да сплыла.
Потом он долго уверяет меня, что в НИИ пчеловодства, куда Горохов, по совету знающих людей попал после длительной командировки на ЧАЭС, его спасли... пчёлы. Сумел, мол, с помощью неравнодушных людей – врачей и работников НИИ, вывести из отравленного радиацией организма накопившуюся в нём «гадость» натуральным мёдом и прочими живительными продуктами пчеловодства.
Если это так, то ему действительно очень повезло. Эффективно бороться с «тихой смертью без звука и запаха», высокими дозами радиации, ещё не научились. Йодные таблетки – это, как нас уверяли когда-то, эффективная профилактика. Не панацея, но всё-таки... Но в Курчатове их раздали населению больше десяти лет назад. Срок годности их, разумеется, давным-давно истёк. Да и что там таблетки, если доза радиации, как на «Фукусиме», в разы, в сотни, а то и тысячу раз (!) превысит кем-то и когда-то установленную норму. Эту «норму», как мы уже знаем, можно с успехом менять. В сторону увеличения... (В некоторых районах нашей области уже отменили так называемые «чернобыльские», доплату за радиоактивный дождь). Высокая радиация для человека – не просто смерть, а смерть мучительная. Как, в принципе, и для всего живого на земле, включая даже таких долгожителей планеты, как тараканов.
Ликвидатор аварии на ЧАЭС Юрий Плавский, проживавший в Пенах, написал и даже сумел издать художественно-документальную повесть о тех курчатовцах, которые самой высокой ценой спасли жизнь миллионам украинцев, русских, белорусов. Первые наброски своей повести «Мёртвые собаки» Плавский приносил в редакцию многотиражки строительства Курской АЭС «Энергостроитель», где я в конце 80-х и начале 90-х годов работал главным редактором. Выдержки из его «Мёртвых собак» впервые были опубликованы именно в многотиражке атомостроителей. Так сказать, в назидание потомкам. И это были далеко не придуманные «газетные страшилки». «Страшнее радиации, - писал в «Мёртвых собаках» пеновский ликвидатор аварии Юра Плавский, - зверя нет».
Это была его первая повесть. Мне очень хочется верить, что не последняя...
Александр БАЛАШОВ,
писатель, член Союза писателей России.
Р.S. В своём последнем звонке Василий Иванович Горохов рассказывал мне о своих планах. С радостью поделился новостью: о нём вспомнили в Белоруссии (!) и белорусские кинематографисты пригласили его в Припять на съёмки документального фильма «Комендант зоны отчуждения». Фильм планируют выпустить к 30-летию Чернобыльской аварии. «Во как, Сань, бывает! – смеялся он в трубку. – Свои в Курчатове забыли напрочь, а где-то ещё помнят Горохова! Это, брат, как ни крути, а греет душу».
Что же мы, господа хорошие, такие беспамятные!.. Жил человек просто и честно, всегда на переднем крае, как на фронте, положил здоровье, спасая мир от радиоактивной беды, был первым комендантом «звенящей» от радиации Припяти – а в родных пенатах всё поросло травой забвения. Или же верно говорят: в своём Отечестве нет пророков.
Прошу Курчатовскую городскую Думу рассмотреть этот очерк как официальное представление на присвоение Василию Ивановичу Горохову звания Почётного гражданина города.