Самое убедительное в нём было то, что всю эту необъятность он нёс – точно религиозное послушание – в тишине совершенной и цельности и скромности.
Фудель С.И, богослов, историк духовной культуры.
- Я помню, что в молодости, когда мы читали его книгу, мы ничего не понимали в её учёности. Чувствовали, что вышли из леса цитат, обязательных для всех богословских книг. Хотя его книга тоже была полна цитатами, несмотря на явную современность автора, мы уже вышли вместе с ним не только из пестрого зала религиозно-философских собраний, столь распространенных в те дни, но даже из мансарды Достоевского, где его юноши спорят о Боге.
Здесь уже никаких споров не было.
Понятая в своём страдании и любви, эта книга читалась как запись об уже осуществлённой жизни в Боге, доказанной великой тишиной навсегда обрадованного ума.
Ум, наконец, нашёл свою потерянную родину – дом Отчий! – то теплейшее место, где должно быть его стояние перед Богом. Мысль оказалась живущей в клети сердца, где в углу, перед иконою Спаса, горит лампада Утешителя.
В этой клети не было ничего «от мира», но в то же время мысль, восходя на крест воцерковления, охватывала здесь всё благое, что было в мире, в истории, как своё, как принадлежащее Богу-Творцу, и твари, и мысли.
Математик и физик Ф. говорит о Боге с трепетом любви и при этом ещё явно неуверенный в своём праве о Нем говорить.
Иеродиакон Андроник (Трумбачев) – внук о.Павла.
Главное событие 1911 года – принятие Священства – была серцевиной, средоточием, искомым родником творчества о.Павла. Для него невозможно было писать о таинствах и благодати, не будучи самому облагодатствованном таинством Священства. «Столп» написан в виде писем от одного друга к другому. «Столп» вырос из юношеской уединенной дружбы с С.С.Троицким и духовного окормления аввы Исидора и руководства епископа Антония (Флоренсова). С 1912 по 1917 гг. священник Ф. возглавлял издававшийся МДА «Богословский вестник».
Протоирей Булгаков Серг.
- В то время, когда ... в церковных кругах возникали одна за другою, хотя и эфемерные, церковно-политические организации, О.Павел оставался им чужд – по равнодушию ли своему вообще к земному устроению или же потому, что голос вечности вообще звучал для него сильнее зовов временности. Обновленческое движение в среде русского духовенства, позднее выродившееся в живоцерковство, никогда не находило себе отзыва в душе О.Павла, как ни страдал он отвсей косности нашей церковной жизни.
В автобиографии 1927 г. О.Павел писал:
- По вопросам политическим мне сказать почти нечего. По складу моего характера, роду занятий и вынесенному из истории убеждению... я всегда чуждался политики.
Приступивший к чтению основной работы о.Павла «Столп и утверждение Истины» , видит, что многое из написанного в ней писалось в расчёте на людей, преодолевших Канта и Вл.Соловьёва, что она вводит его в область метафизики и отвлеченного знания. Он сам отдаёт отчет в свое философской трудности.
О.Павел.
- Прости мне эти грубые и ненавистные мне пинцеты и скальпели...Не думай только, что холодные слова мои – метафизическая спекуляция, гностика... Я вынужден пользоваться метафизической терминологией.
Фудель С.И, богослов, историк духовной культуры.
- Мы, люди, захватившие конец той эпохи, будучи гимназистами старших классов, серьёзно и самозабвенно, несмотря на существовавший спорт и кино, читали Канта, Соловьёва и Ницше, Маркса и Штирнера.
Книга писалась ещё до первой мировой войны, до начала Потопа, отделившего наш мир от допотопного. От этого погибшего мира остался для нас неповреждённым и спасительным только Ковчег Церкви, а всё остальное представляется обломками зданий, плывущих по океану.
Нам через эту книгу сделалось понятно, что борьба за крест в истории есть борьба не только за личное спасение всего себя, т.е. тем самым и своего разума, но и борьба за любимую землю человечества.
Протоирей Булгаков Серг:Булгаков.
- Он любил её, эту родную землю, как всечеловеческую матерь, древнюю Деметру, но вместе знал и чтил её как святую Богоземлю, Пречистую и Преблагословенную.
Конечно, всё ценное, что было у Ф., шло от древних озарений святых. Но громадность и несравнимость его попытки изложить это на современном диалекте совершенно очевидна. То, как он писал давало какие-то озаренные предметы. Этот учёный книжник нашёл дорогу к забытым сокровищам словотворчества.
О.Павел Флоренский.
- Бывают одни только слова. Их составляют рассудок и ими наводнена печать. От этих серых порождений головы засорилось духовное око, запылилась душа. Но существуют еще и другие слова... Как золотые плоды, они вырастают и соками души наливаются, когда приходит для них время... Есть слова призывания, в которых звучит таинственное пение бесконечности, слова привлекающие благодатную поддержку произносящему их... Слова порою пронизываются Духом. Происходит таинство пресуществления Слова.
Волков Серг., ученик по МДА.
- Аудитории при его чтении были переполнены... Речь его лилась откуда-то изнутри... не стремясь к красивости стиля, но будучи прекрасной по своему органическому единству, где содержание и форма сливались в нечто целостное. Было магическое обаяние в его речи. Её можно было слушать часами без усталости. И только потом, когда он кончил и исчез, когда загудела пчелиным роем встающая и тронувшаяся к выходу студенческая толпа, только тогда почувствуешь, как закаменело всё тело после сидения внимания циклу в течение двух часов... Я помню, как сейчас, ощущение этого исключительного блаженства – отдаться потоку его мыслей.
О.Павел Флоренский. Так начинается его сверхучёная, трудная книга, снабжённая 1956-ю примечаниями.
- Мой кроткий, мой ясный! Холодом, грустью и одиночеством дохнула на меня наша сводчатая комната... Я вошёл в неё уже один, без тебя... Один за другим, один за другим, как пожелтевшие листья, отпадают дорогие люди... то ты сделал для них?... Нет уже возможности обнять ноги каждого из них. Уже не дано более облиться слезами и молить о прощении – молить о прощении перед всем миром...