ГЛАС ВОПИЮЩЕГО В ПУСТЫНЕ.
…
Сгущалась ночь.
Он остановился на пороге заведения и застыл в некотором замешательстве.
Открытая терраса. Отсюда был прекрасный вид на пролив и на огромный вантовый мост, иллюминированный мощными прожекторами. Едва уловимый запах моря, аромат кофейных зёрен и тёплый бриз. Он всмотрелся в этот пейзаж и воодушевлённо вздохнул – «Красотища!» Не ожидал, что отсюда открывается столь удивительная картина, достойная кисти Айвазовского, если бы маэстро до этих времён дожил.
Затем он тщательно осмотрелся по сторонам.
Тихо, чопорно, пристойно. Немноголюдно. Десятка два столиков, из которых вакантно более половины. Скучающий официант – в одном конце зала, сомелье – в другом, пафосное заведение – ломовые цены, чашка кофе – пятьдесят евро, за возможность любоваться такой панорамой приходится дорого платить.
Он дерзко окликнул проходящего мимо официанта:
– Уважаемый!
Официант, даже не удостоив Его мимолётным взглядом, грациозно проскользнул мимо, виртуозно огибая расставленные в шахматном порядке столики. И было в его походке что-то педерастическое.
Он проводил официанта придирчивым взглядом и мстительно хмыкнул.
«Эдик суетиться. – Подумал Он, и мелькнуло в Его глазах что-то неврастеническое. – Холуёвничает. – После чего взгляд Его переместился на молодую женщину в вечернем платье из красного бархата, сидящую за столиком в дальнем углу террасы. – Дама скучает?»
Он смело осклабился и, обогнув стоящие в шахматном порядке столики, направился к этой роскошной фемине, с явной целью эту скуку развеять. «В эту лунную ночь, если дама не прочь».
Остановившись напротив, Он галантно выпятился и эффектно заявил:
– Здравствуй, цыпа!
Это должно было прозвучать оглушительно громко, с вызовом, с апломбом и претензией, но не прозвучало, на Него никто не обратил никакого внимания.
У дамы был ищущий, СКАНИРУЮЩИЙ взгляд.
Ждущее выражение лица.
Левая бровь, изогнутая в вопросительную дугу.
Надменно перекошенные губы.
Она не удостоила его даже взглядом.
И плюс к тому:
Красивые, гладкие ноги.
Грудь от пластического хирурга.
Ухоженная загорелая кожа.
Одним словом:
Путана.
Ещё та штучка – Силиконовая Барби.
Дорогая, высокооплачиваемая ****ь.
Не дожидаясь приглашения, Он уселся напротив и участливо поинтересовался:
– Не клюёт?
И вновь Его не удостоили даже мимолётным взглядом.
Он капризно пошевелился, устраиваясь поудобнее, более того, Ему этого показалось мало, Он нервозно дёрнулся, дрыгнул коленками и фривольно развалившись, закинул одну ногу на другую: поза получилась довольно раскованная, если не сказать – рискованная.
На женщину эти пасы не произвели никакого впечатления, она по-прежнему сидела в одной и той же позе – а ля «Незнакомка» Крамского, сосредоточенно изучая посетителей ресторана.
По-русски говоря – снималась.
– Только не делай вид, что я для тебя не существую, – Он заговорщически даме подмигнул.
Дама снова проигнорировала и, на сей раз, посмотрела в другой конец зала, замерла, сосредоточенно присматриваясь к очередному потенциальному клиенту.
Он мстительно хмыкнул и переместился на другой стул так, чтобы перекрыть ей обзор, однако взгляд её, словно рентген, продолжал прощупывать каждого на предмет платежеспособности, и на лице Силиконовой Барби не мелькнуло никакой эмоции. Ничего! Она даже не моргнула и продолжила вглядываться в другой конец зала, в лица других мужчин.
Такое небрежение звучало оскорбительно, зачем так манкировать?
Он мрачно поморщился и, внезапно выкинув руку в проход, поймал за белоснежный пиджак промелькнувшего официанта.
– Тормози! – Приказал он.
Официант неуверенно трепыхнулся и остановился как вкопанный, будто напоролся на незримое препятствие, однако физия у халдея в тот момент была довольно-таки равнодушная, словно ничего из ряда вон, будто ничего необычного.
Чтобы окончательно преградить путь официанту, Он резво подскочил и пристально уставился тому в глаза. Удостоверившись в том, что в них присутствует Его отражение, запанибрата шлёпнул официанта по плечу:
– Послушай, Эдик, что ты из себя корчишь, делаешь вид, что меня для тебя не существует, думаешь, я неплатежеспособен? На, держи, половой! – И он небрежно запихал в нагрудный карман официанта стодолларовую купюру.
Половой недоумённо пожал плечами и дёрнулся уходить.
Даже не поблагодарив.
– Стой, скотина неблагодарная! – Он снова поймал официанта за лацкан белоснежного пиджака.
Бесцеремонно выдернул из петлицы халдейского белоснежного пиджака ярко красную розу, чувственно понюхал её и небрежно воткнул цветок себе за ухо.
– Притащи вина и мяса, – распорядился Он.
Официант, будто не расслышав Его слов, молниеносно испарился, вполне возможно педик не понял и помчался за охраной.
– Вернёмся к нашим овечкам! – Он звонко шлёпнул в ладоши и плюхнулся на прежнее место, предположительно, напротив овечки. – Цыпа, ты зря не обращаешь на меня внимания, я сегодня в ударе, даю представление. Монолог! ИСПОВЕДЬ ИЗГОЯ! – Громогласно известил Он, рассчитывая на то, что будет услышан остальными овцами.
Но!
Его никто не услышал.
И овца напротив не услыхала.
Молчание ягнят.
Дабы лишний раз в этом удостовериться, Он с интересом осмотрелся по сторонам, чтобы ещё раз удостоверится, что ни одной, даже самой паршивой овце, Он в этом пафосном ресторане неинтересен.
НИКОМУ! АМБИВАЛЕНТНО! ЗАЖРАЛИСЬ!
Он презрительно поморщился.
Такой бенефис да впустую!
– Никогда раньше не бывал в таких ресторанах, – доверительно признался Он, – мне здесь гульнуть даже месячной зарплаты не хватило бы.
Рука дамы потянулась к бокалу с вином.
– И с такими тёлками как ты никогда не спал,… финансы не пАзвАляли, – ядовито добавил Он.
Дама взяла в руки бокал с вином.
Однако Он довольно бесцеремонно выхватил бокал из её рук.
– Что за букаке ты пьёшь? – Скорчив презрительную мину, Он сунул нос прямо в бокал и подозрительно потянул ноздрями, будто рассчитывал уловить не тонкий аромат вина, а вонь городской канализации. – Дешёвенький «Рислинг», ты на мели, Принцесса? – Он залпом опрокинул в себя содержимое бокала и сморщился так, будто это был несвежий рассол огуречный. – Тьфу, моча ослиная, дурят вас богатых, даже здесь дурят, какой-то лосьон огуречный подают.
Дама никак не отреагировала, она вновь откинулась на стул, не обратив никакого внимания на этот хулиганский пассаж. Он расслабленно откинулся на спинку стула и многозначительно улыбнулся:
– Прелесть, давай знакомиЦА, знаешь, как меня зовут?
И внезапно громко гаркнул:
– ЧЕЛОВЕК – ПУСТОЕ МЕСТОЕ, К ВАШИМ УСЛУГАМ!
Он пытливо проследил за выражением лица Силиконовой Барби.
Тишина в ответ. На красивом, холёном, самоуверенном лице элитной проститутки не дрогнул ни один мускул. Никаких рефлексов и никаких рефлексий!
– Персона Нуль, зови меня так. – Он скорбно хмыкнул. – А знаешь, как я сюда попал? – Он внезапно оживился, суетливо дёрнулся и неестественно улыбнулся. – В аэропорту я подошёл к расписанию, наобум выбрал ближайший самолёт, сел в него и вылетел сюда. Меня никто не остановил и никто не сказал ни слова, а таможеннику в досмотровой зоне я даже влепил щелбан, чтобы он обратил на меня хоть какое-то внимание! Потом я сел в машину к таксисту, он безропотно довёз меня до центра и даже не потребовал денег, охрана, – когда я сюда входил, – тоже не сказала ни слова. Мне никто не перечит, меня ни для кого нет, я – Гражданин Зеро, РАД ПРЕДСТАВИТЬСЯ – ЕМЕЛЬЯН НИКТАКОВИЧ ПОРОЖНЯК! – Радостно гаркнул Он, порывисто вскочил и поспешил расшаркаться.
После чего.
Снова плюхнулся на место.
Взял долгую, многозначительную паузу и, желчно осклабившись, с интересом посмотрел на Силиконовую Барби.
– Чё молчишь? Или хочешь сказать, что я для тебя тоже не существую? Не-не-не-не-не-не-не! Не вздумай! – Он, в знак протеста рьяно помахал указательным пальцем перед её носом. – Только не в этот день! Только не сейчас! Я получил уникальную возможность, сказать всё, что о вас думаю, буду корить себя до конца дней, если не реализую этот шанс. Готова меня выслушать?
Он снова выдержал могучую паузу.
Дама в красном даже не повела бровью.
– Впрочем, плевать, готова или нет, я всё равно выскажусь, извини, наболело! – И Он звонко шлёпнул себя по ягодицам, будто наболело именно в том месте.
Он вдруг доверительно навалился на стол, словно вознамерился сообщить нечто очень важное и секретное, и даже открыл рот.
Но ничего не сказал.
Вместо этого затравленно оглянулся, словно ожидая, что за Его спиной притаилось нечто совсем скверное.
– Поговори со мной, – внезапно попросил Он.
И в Его голосе прозвучала такая мольба и такая обреченность, на которую, предположительно, откликнулись бы даже булыжники мостовой.
Дама в красном не откликнулась.
И булыжники промолчали.
– Почему вы все молчите? – Едва слышно процедил Он, тревожно озираясь по сторонам. – Я так болтаюсь третий день, это уже третий город, в котором со мной никто не разговаривает. У меня звенит в ушах от этой тишины, что за бойкот вы мне объявили, чем я провинился?
Он воззрился на даму, ожидая ответа.
Ответа не последовало.
Рука дамы потянулась к пачке сигарет.
– Поговори со мной! – Внезапно Он грубо схватил её за руку. – Слышишь ты, спесивая бестолочь, давай поторгуемся! Сколько стоит ночь любви в твоём исполнении? У меня есть деньги! – Он выхватил из кармана толстую пачку купюр.
Дама свободной рукой поправила причёску и даже не посмотрела на солидную котлету в Его руках. Она даже не попыталась вырываться, будто ничего и не происходило.
– Знаешь откуда у меня эти деньги? Я взял их в банке, из инкассаторского мешка, я мог бы взять больше, но зачем, если я могу нигде, ни за что, не платить? Предполагаю, что и тебя могу трахнуть задаром, прямо здесь, за этим столиком. И все будут молчать! Ты будешь кричать, а они будут молчать, они промолчат даже если я всех отимею по очереди! Теперь этот мир принадлежит мне всецело, теперь я, – при желании, – могу этим миром подтереться.
Он гнусно ухмыльнулся.
Внезапно он вскочил из-за стола и громко гаркнул, обращаясь ко всем присутствующим:
– НЕ МОЛЧИТЕ, МАНЕКЕНЫ, НЕ МОЛЧИТЕ!
И заорал ещё громче:
– МЫ ЖИВЁМ В КОРОЛЕВСТВЕ КРИВЫХ! ТУПАЯ ВЛАСТЬ! ДУРНЫЕ НРАВЫ! МЫ – МУТАНТЫ И ДЕГРАДАНТЫ! РАЗВЕ, НЕ ПРАВДА?
И прокричал уже с надрывом:
– РАЗВЕ НЕ ПРАВДА?
Но все присутствующие в ответ промолчали.
Никто даже не обернулся в Его сторону.
Казалось бы, даже звенящая тишина зазвенела ещё громче.
– Я ведь могу и воспользоваться вашим молчанием, ЗЛОУПОТРЕБИТЬ! – Взгляд Его вновь переместился на Силиконовую Барби.
– Хочешь, я наговорю тебе гадостей? – Вдруг оживился Он.
– Мне почему-то персонально тебе хочется наговорить гадостей! – Он элегантно плюхнулся на стул и по-свойски улыбнулся.
– Сначала тебе, потом всем остальным! – Окончательно обрадовался Он.
– Воспользуюсь Молчанием Ягнят! – Пафосно сообщил Он и, выкинув ногу в проход, сделал подножку пробегающему мимо официанту.
Официант споткнулся и громко хрястнулся на пол, подмяв под собой поднос с неким изысканным мясным блюдом, обильно приправленным соусом. Что-то звякнуло, брякнуло, шмякнуло, вякнуло и….
Ничего!
Никаких претензий!
Сконфуженный официант подскочил и даже не посмотрел в Его сторону.
Более того! Никто из присутствующих не обратил на этот конфуз никакого внимания! Бомонд не среагировал.
– Эдик, какой ты нерасторопный, я же просил вина и мяса, – сокрушённо процедил Он, сосредоточенно наблюдая за реакциями присутствующих.
Вернее, за отсутствием этих реакций.
Затем Он сочувственно покосился сначала на официанта.
Потом на авангардистские разводы на его белоснежном пиджаке.
Потом на размазанное по полу.
– Что ты на меня так смотришь? – Внезапно Он обернулся и посмотрел на полного, презентабельного мужчину, сидящего за его спиной.
Крупный, габаритный экземпляр.
Холёная, наетая морда.
Надменный взгляд вершителя судеб людских.
Кривая ухмылка в уголках губ.
Самодовольный, чванливый упырь, занимающий высокое положение в общественной иерархии.
За всё это время мужчина ни разу не посмотрел в Его сторону.
Тем не менее! Он всем корпусом обернулся к Толстяку и, ткнув пальцем на размазанное по полу, поинтересовался:
– Твоё мясо?
Толстяк не ответил.
В ответ на столь явное безразличие со стороны Толстяка, Он внезапно оживился, бодро вскочил и, отпихнув ползающего по полу официанта, мрачно распорядился:
– Свободен, Эдик, я сам обслужу золотого клиента!
Он, брезгливо поморщившись, двумя пальчиками, подцепил с пола исковерканный мясной стейк и, швырнув его на раззолоченный поднос, по-халдейски отклянчив зад, элегантно подрулил к Толстяку и подобострастно изогнувшись, подал ему деликатес, со словами:
– Угощайся, Денежный Мешок, пикантное блюдо а ля – «Не поваляешь – Не поешь»!
Толстяк даже не посмотрел в Его сторону.
И, уж тем более, не посмотрел на стейк.
И это раззадорило Его ещё больше.
– Что? Не жрётся? В горле пересохло?
Он схватил со стола бутылку красного вина и неврастенически сморщившись, вылил её на лысину Толстяка.
Всю! До дна! Без остатка!
Сделал полную трагизма паузу, ожидая, что на сей раз рванёт.
Не рвануло.
Толстяк перестал жевать и невозмутимо потянулся за салфетками.
Подтираться.
И, молча подтёрся в мрачной тишине!
– Ай-яй-яй! А почему такая кислая мина? – Подобострастно изогнулся Он над Толстяком. – Мяско не нравиЦА?
На лице Толстяка не дрогнул ни один мускул.
Толстяк закончил подтираться и швырнул на стол кипу использованных салфеток.
– Твая мая не понимай?! – Он воодушевлённо шлёпнул себя ладонями по ляжкам.
Поскольку салфеток на такое количество пролитого не хватило, Толстяк на всякий случай подтёрся ещё и краем белоснежной скатерти.
– Ты слишком много жрёшь, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, угрожающе процедил Он в правое ухо Толстяка.
Толстяк вилкой поковырял стейк, сделал кислую мину и отодвинул угощение в сторону. Повёл головой по сторонам, выискивая официанта.
– Ты всех обожрал, – печально констатировал Он, – из-за таких как ты прожорливых, мы двадцать лет на месте буксуем.
И, вдруг бодро гаркнул:
– И НА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ВПЕРЁД ДОЛГОВ НАБРАЛИ!
Толстяк невозмутимо крутил головой, выискивая официанта.
– Разве не твой банк С-СУжает под сорок процентов годовых? – Он сделал круглые от ужаса глаза.
– Ох, Родион Раскольников, не хватает нам тебя…. – Воздев глаза к небу, сокрушился Он. – К топору не зову, но всё же….
И подытожил после долгой паузы:
– Измельчала Русь!
И вдруг заговорил голосом тамады на свадьбе, но с брезгливым выражением лица:
– Развелось вас, как крыс на городской помойке, ростовщики, процентщики, финансисты – ИНВЕСТОРЫ! И всех норовят обложить долгами и процентами – к каждому в долю влезть! Сто лет назад уважающие себя промышленники, таким как вы барыгам руки при встрече не подавали, поскольку считали вас презренным сословием, а теперь радуйтесь! Ликуйте! Ваше время пришло! Жрите наше мясо! Пейте наше вино! Трахайте наших девочек!
Он нервно взмахнул руками и осмотрелся по сторонам.
– Кстати, девочек…. – Он порыскал глазами, и взгляд Его остановился на Силиконовой Барби. – Ох, несёт меня сегодня, ох несёт! – Он схватился за сердце.
– Посмотри на эту ****ь высокооплачиваемую! – Он невоспитанно ткнул пальцем в её сторону. – Послушай, эффективный менеджер, покажи мне экономику хоть одной страны, которая смогла бы развиваться под сорок процентов годовых, покажи! Потому и процветает в стране лишь порнуха, ведь если нет любви, что в итоге? А в итоге – голимый расчёт, здесь приличиям не место по определению, здесь действует волчий принцип, – следи за губами! – КТО КОГО….
И он беззвучно, но довольно внятно проартикулировал губами –
«НА–Е–БЁТ».
– Вы всю страну в ****ь превратили, прости за гнетущий символ! Полюбуйся на неё, разве она не прелесть? – Он снова ткнул пальцем в сторону Силиконовой Барби. – Вроде бы всё есть, всё от природы досталось – ум, стать, красота, ЗАЛЮБУИССЯ! Но приложить таланты некуда, и в итоге остаётся одно – трахаться за деньги с вами извращенцами. Вы, ребятки-всё в порядке, Родину-Мать в потаскуху превратили, раком нагнули.
Он вдруг подобострастно переломился в пояснице – предположительно раком – и порнографически непристойно запричитал:
– Ой-ой-ой, разговорился я сегодня! Тридцать пять лет молчал, а тут – БАЦ! – разговорился, что вдруг на меня нашло? И аудитория у меня – сплошь немые, видать от стыда онемели, НЕ ДОСТУЧАТЬСЯ! Сначала делали вид, что не понимают, теперь делают вид, что не замечают, так и будем всю жизнь в жмурки играть: мы – бухие по чётным, а вы – глухие по нечётным! – И Он восхищённо взмахнул руками.
Затем.
Снова бегло осмотрелся и криво усмехнулся:
– Видать, усилия правящей элиты, направленные на создание тупой биомассы, принесли долгожданные плоды. Допускаю, что именно эту покорную массу – обменявшую свое смирение на сомнительные прелести потребления, я сейчас и наблюдаю.
Он поднёс руку ко лбу и замер в философской прострации, наблюдая за – предположительно – тупой, покорной биомассой, видимо оценивая многомиллиардную мощь количественного и качественного поголовья отупевших.
Вдоволь намолчавшись, мрачно изрёк:
– Вот только предупреждаю, жить среди тупых, необразованных скотов скушно, глупо, пошло и опасно.
И замолк, тревожно озираясь по сторонам.
И громко выкрикнул:
– Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ СРЕДИ ТУПЫХ ОПАСНЫХ СКОТОВ!
Он помолчал, рассчитывая хоть на какой-то интерес к своей персоне.
Расчёты не оправдались.
– Ай–яй–яй, простите, накипело! – Он вновь шлёпнул себя ладонями по ягодицам.
И внезапно смолк.
Озарился дикой улыбкой.
– Ой! – Внезапно испугался Он. – А может, вы все – мертвецы?
Он зябко поёжился и с опаской осмотрелся по сторонам.
– Да и холодно тут у вас как в покойницкой.
И Он покосился на появившегося на горизонте событий официанта.
И снова повёл себя внезапно, видимо, внезапность была Его коньком.
– Эдик! – Он рванулся и ловким броском поймал голову официанта в борцовский захват.
Официант непонимающе брыкнулся и покорно стих, почувствовав железную хватку, продолжая удерживать официанта в таком положении, Он таинственно поинтересовался:
– А знаешь, что самое интересное, Эдик?
И, не дожидаясь ответа, поспешил посвятить в эту тайну:
– Самое интересное, Эдик, что в этом мире процветают люди, которые никакой реальной пользы этому миру не приносят. Главное противоречие этого мира – процветают какие-то клерки – перекладывающие бумажки с одного стола на другой, какие-то управленцы – которые не в состоянии управлять, политики – которые никакой политики не проводят, шелуха офисная процветает, люди – абсолютно далёкие от реального дела, паразиты процветают! Не пашут, не сеют, не жнут, а процветают!
Он сдавил шею официанта так, что раздался внятный хруст, официант побагровел и начал задыхаться.
– Вот они сидят, понторезят, полюбуйся! – Он ослабил захват и жизнерадостно встряхнул официанта за шиворот, призывая лицезреть эту ярмарку тщеславия.
– И делают вид, что меня не замечают, насквозь лживые, продажные типы. На чай-то хоть дают? Или от этих скупердяев даже холуЯм не перепадает?
Он небрежно отпихнул официанта в сторону и громко выкрикнул, тщетно пытаясь докричаться до всех присутствующих:
– ПОСЛУШАЙТЕ ВЫ! ЭЛИТА! ИСТЕБЛИШМЕНТ! ЧЕГО МОЛЧИТЕ? ЧЕМ МНЕ ВАС РАЗВЛЕЧЬ? ШТАНЫ ЧТО ЛИ СНЯТЬ ПЕРЕД ВАМИ?
Он с готовностью осмотрелся по сторонам, рассчитывая, что хоть кто-то обратит внимание на столь заманчивое предложение.
И снова никто не обратил.
Не клюнули! Не заглотили! Не повелись!
Даже эксгибиционизм приелся.
Он мрачно фыркнул:
– Впрочем, вас этим не удивить, и без того слишком много желающих снять штаны перед вами, из кожи вон готовые выпрыгнуть, жопу вам вылизать.
И Он почему-то заинтригованно посмотрел на блестящую, словно отполированную лысину Толстяка, видимо выискивая какие-то отдалённые ассоциации и, очевидно, таковых не обнаружив, деликатно сообщил:
– Жопу я вам точно лизать не буду.
Его правая рука потянулась к левому боку.
И от этого повеяло нешуточной угрозой.
– Но я знаю способ вас развлечь, – осклабился Он.
И Он выхватил из-под куртки….
ОБРЕЗ.
ДВУСТВОЛЬНОГО.
ОХОТНИЧЬЕГО.
РУЖЬЯ!
Гнусно фыркнул:
– Думаете, перед вами очередной дешёвый клоун? Шут гороховый – Емельян Голяк? Мели Емеля – твоя неделя?
Он взвёл курки:
– Ошибаетесь.
И Он внезапно! Вдруг! Навскидку!
Выстрелил в затылок Толстяка.
Убойная сила пули крупного калибра была столь велика, что со всего размаху – всей своей центнер с гаком тушей, Толстяк впечатался в фарфоровую тарелку лбом, и она с треском разлетелась на куски!
Вдребезги!
– Я – человек действия, – брезгливо поморщившись, известил собравшихся Он.
И! Внезапно! Вдруг! Навскидку!
Выстрелил в лицо Силиконовой Барби.
Кинетикой выстрела Барби отшвырнуло метра на три, неэстетично растопырив ноги, она с душераздирающим хрустом грохнулась на пол, пару раз конвульсивно дёрнулась и затихла, не издав ни стона.
– Мир должен очиститься от скверны, – отморожено улыбаясь, провозгласил Он.
И, рывком переломив ружьё, небрежно швырнул ещё дымящиеся гильзы на пол, после чего опять же рывком расстегнул молнию куртки до конца и стал неторопливо выковыривать патроны из патронташа, болтающегося на Его поясе. Перезаряжаться! И патронов у Него было – ПРЕДОСТАТОЧНО. На всех хватит. И глаза Его в тот момент были безжалостные, холодные и мёртвые, как у мороженого кижуча.
Перезарядившись, Он обернулся и взглядом серийного убийцы пошарил по залу, выбирая подходящую цель. Взгляд Его остановился на модном блондине в розовой сорочке, за соседним столиком.
О! Годится.
Типичный мажор, прожигатель жизни, золотая молодежь, хренова.
– Я разомкну Порочный Круг, пусть последние станут первыми.
И он выстрелил в блондина.
Блондин ватной куклой брякнулся на пол.
И здесь по залу прокатилась первая волна недоумения.
Справа от Него кто-то вскочил, кинулся бежать сломя голову, и Он навскидку выстрелил в это вскочившее бельмо.
Вскочившим оказался успешный мужчина средних лет, с наметившимся пузком и плешью. Пуля угодила Успешному в грудь, и он, нелепо кувыркнувшись назад, замертво рухнул на пол.
– Все беды людские от вас, от успешных, от отличников, от выпускников Гарварда, – Он вновь полез перезаряжаться, между делом продолжая излагать свой манифест убийцы, – от слишком активных, слишком продвинутых! От всяких Александров Македонских, от Наполеонов, от Цезарей! От Путина! От Обамы! От авантюристов и пройдох, алчущих власти и золота! – Он закончил перезаряжаться и вскинул ружьё. – Из-за вас, каннибалы, разгораются войны, которые приносят несчастья миллионам, из-за вас, упыри кровавые, один народ начинает ненавидеть другой настолько, что готов стереть соседа с лица земли. Всё зло и насилие – от вас.
Первая волна недоумения катастрофически быстро окрепла, набрала силу и теперь на глазах превращалась в неуправляемую панику. Всё пришло в движение, сумбур и беготня усилились. Мимо Него, на всех парах, активно расталкивая столики, менее активных женщин и гораздо менее активных мужчин, пронёсся реактивный красномордый крепыш, с выпученными от ужаса глазами.
Стрелок среагировал немедленно, Он обернулся и, не целясь, выстрелил крепышу в спину.
Реактивный крепыш грохнулся на пол, собрав под собой в кучу пару столиков с закусками и пару человек. Натюрморт получился – оглушительный!
– Главный антагонизм этого мира – борьба добра со злом, его никто не отменял и кто-то должен дьявольскими методами исполнить божий промысел, – Он сделал несколько шагов вперёд и остановился напротив немолодой, эффектной женщины, сидящей за своим столиком в гордом одиночестве.
Он с интересом скосил голову набок и оценивающе воззрился на неё.
Она одна из немногих сохраняла спокойствие и на её властном, самоуверенном лице не царило и тени сомнения, общая паника ей не передалась, она даже продолжала преспокойно есть. Явно значимая фигура, занимающая высокие посты в общественной иерархии. Персона вип.
Он сделал такое же чопорное, снобистское лицо и продолжил говорить, обращаясь именно к этой чванливой, невозмутимой фурии:
– Самое скверное, что вы сделали – вы не сделали ничего, спустили всё на тормозах. К чему мы пришли под вашим руководством? Унылый гротеск под названием – «Глобальная экономика»? Миллиарды нищих, не разгибая спины, должны трудиться за сотню в месяц, чтобы сотня богатых бездельников имела с этого миллиарды на Каймановых островах. И всё это под бесконечные разговоры о мировом финансовом кризисе! Вы прибедняетесь, обирая нищих! А Папа Римский отпускает вам грехи!
Он взял обличительную паузу и посмотрел на невозмутимую женщину.
Не прошибить ничем. Скала. Базальт!
– Прибедняться – дурная примета, – печально вздохнул Он.
И!
В свою очередь вдруг сам стал невозмутимым, после чего невозмутимо сообщил:
– Мир должен очиститься от скверны, иначе всё придёт к печальному концу.
И выстрелил женщине в висок!
Болезненно поморщился и отвёл глаза в сторону, не собираясь упиваться результатом своих действий.
Вновь полез перезаряжаться.
– Мы живём в трясине лжи, во времена крушения идеалов, политики учат нас ненавидеть друг друга, а экономисты – угнетать и обворовывать слабого. Таков современный гуманизм! Живём по неписанным волчьим законам! Мы воздвигаем башню Вавилонскую!
Он щёлкнул курками и взял наизготовку.
Пошарил взглядом по залу, выискивая новую жертву.
Попрятались, однако.
Ага, испуга-а-ались.
По-хорошему не понимают.
– Вам не спрятаться от возмездия, вы должны рассчитаться за всё, нужно покончить с плохой кармой.
Он сделал несколько шагов и заглянул под ближайший столик.
Там кто-то был, и этот кто-то так громко трясся от страха, что вибрировала столешница.
Он отступил назад на пару шагов и сказал:
– Мы все приходим в этот мир, чтобы что-то улучшить.
Он значимо помолчал, давая шанс осмыслить это.
– Лучшего способа улучшить я не нашёл, – сказал Он.
Сказал Он.
И дуплетом!
Прямо сквозь стол!
Выстрелил.
После чего вновь. Невозмутимо. Полез перезаряжаться.
И, судя по Его лицу, Он только входил во вкус, – собственно, – бойня ещё только начиналась!
– Кто-то должен призвать вас к ответу. Всегда! За всё! НУЖНО ОТВЕЧАТЬ! – Рявкнул Он на весь зал.
– Безответственность – привела нас во Тьму, – заявил Он и вновь повёл глазами по залу, выискивая новую жертву.
Он закончил перезаряжаться.
И взял наизготовку.
– Тьма разверзлась, – пробормотал Он и опять диким взглядом пробежался по залу.
– НЕТ ДОРОГИ К СВЕТУ! МЫ САМИ СТАЛИ ТЬМОЙ! – Снова крикнул Он, озираясь вокруг.
Он неврастенично дёрнулся и обернулся на какой-то шорох за спиной.
– ПОЧЕМУ? ЛЮДИ? ОТКАЗАЛИСЬ? ОТ РАЗУМНОСТИ СУЩЕСТВОВАНИЯ?
Он затравленно дёрнулся и едва не пальнул – предположительно – в сторону этих невнятных шорохов.
– ТЬМА НЕ МОЖЕТ СТАТЬ СВЕТОМ! МЫ ПОТЕРЯЛИ СМЫСЛ ЖИЗНИ!
И здесь раздался дикий, истошный вопль!
Нечто бесполое, с белыми, развевающимися волосами, с вытаращенными от ужаса глазами, полностью деморализованное и обезумевшее от страха, вдруг понеслось прямо не Него, рассчитывая то ли взять на таран, то ли напугать, то ли таким самоубийственным манёвром покончить с собственным неврозом и невыносимой истерикой.
Он молниеносно вскинул обрез и за мгновение до столкновения выстрелил в Нечто дуплетом! После чего они сшиблись! От удара обрез выпал из Его рук, и Он едва устоял на ногах, успев поймать в захват агонизирующее, окровавленное тело.
Это оказалась женщина.
Или мужчина?
Он схватил Это за грудь и посмотрел ему? Ей? В лицо.
Мрачно полюбовался на то, как умирает это лицо.
– Вы обречены, – на Его губах расцвела инфернальная ухмылка, – даже смерть не станет избавлением, – инфернальная ухмылка стала откровенно демонической, – рухнет башня Вавилонская, – и Он с отвращением отшвырнул мёртвое тело в сторону.
После чего равнодушно перешагнул через труп непонятной половой принадлежности и целенаправленно устремился к тому месту, от которого всё и началось. Заглянул под один столик, потом под второй, под которым обнаружил спрятавшегося там официанта.
– Я испачкался, – поморщился Он и показал официанту руки в крови.
Официант не прореагировал, официант, поджав ноги и втянув голову в плечи, тревожно вздрагивал, чутко прислушивался к звукам, доносящимся извне. И, судя по всему, он не понимал, откуда исходит опасность!
Он снова поморщился и бесцеремонно выволок наружу, на свет Божий, трясущегося от страха официанта. Не без труда зафиксировал того на ватных ногах и обняв, словно закадычного приятеля, сочувственно поинтересовался:
– Тебе их жаль, Эдик? – И он безжалостным взглядом, в котором не было ни капли сочувствия, пробежался по залу, деловито рассматривая мертвецов. – Они сожрали наше мясо, трахнули наших девочек, а тебе их жаль?
Он снова посмотрел на официанта и тёплая, радушная улыбка расцвела на Его лице.
– Они – мертвецы, Эдик, живые трупы, я никого не убивал, от них от живых за версту воняло смертью, они давно умерли по собственной воле, нельзя убить кого-то дважды.
Продолжая увещевать официанта, он приветливо улыбался и даже пару раз заискивающе заглянул тому в лицо. И, видимо, это стало последней каплей.
Официанта прорвало! Официант несдержанно всхлипнул, замялся, будто ему невтерпёж приспичило по малой нужде и! Вдруг! Истошно заорав дурным голосом, довольно ловко вырвался из Его объятий и, надсадно взревев, словно раненый лось, сломя голову припустил прочь, рассчитывая найти укрытие в подсобных помещениях.
– Дурак ты, Эдик, – поморщился Он и швырнул ему вслед противопехотную гранату.
И развернулся, чтобы уйти.
– Так и будешь всю жизнь перед ними холуёвничать, – бросил Он через плечо.
И быстрым шагом направился в сторону выхода.
И, когда за его спиной прозвучал мощный, оглушительный взрыв, ни один мускул не дрогнул на его лице.
Рухнула башня Вавилонская!
…
Он стоял на том самом мосту, которым полчаса назад любовался с открытой террасы ресторана. В самой высшей точке этого моста. Стоял с внешней стороны ограждения, как заворожённый таращась в безмолвную бездну под своими ногами. И даже не держался руками за перила.
Бездна манила.
Далеко-далеко внизу задумчиво отсвечивала бликами тёмная, холодная вода, а на другом берегу сиял неоновыми огнями ночной город. Лучшее место для суицида. И попутный ветер в спину. Мгновенная смерть – без мучений.
И Бездна звала.
Манила.
– Браво! Браво! И ещё раз браво! – Услышал Он хриплый, прокуренный голос.
Он задрал голову, посмотрел вверх и увидел только свисающие с края несущей балки ноги, вернее – лапы.
Чёрные лягушачьи лапки!
Он криво усмехнулся.
И ничего не сказал в ответ.
Чёрная Жаба в чёрном смокинге, восседающая на самом верху пролёта ловко изогнулась и, несмотря на выпирающий животик, вниз головой, вопреки всем законам гравитации, гибко обвиваясь кольцами вокруг, легко, быстро и грациозно скользнула вниз по металлическому брусу. Вальяжно уселась рядом, с внешней стороны перил и, свесив вниз перепончатые лапы, отвлечённо поинтересовалась:
– Топиться надумал?
Он неопределённо пожал плечами в ответ.
Почему бы и нет?
– Клёво, прыгай, – Жаба зачем-то полезла во внутренний карман, – а я поглазею, – и Жаба вытаращила и без того вытаращенные глаза.
Он покосился на Чёрную Жабу.
– Ты снова приш-ЛО? – Запнулся Он, в очередной раз безуспешно пытаясь определить половую принадлежность этого вытаращившегося метросексуала.
Скорее всего, это была даже не жаба, ведь чёрных жаб не бывает, это было какое-то странное, науке неизвестное существо, с мордой жабы, с телом тритона, с красными глазами вурдулака, покрытое чёрной, глянцевой кожей, на которой словно бусинки чёрного жемчуга, сверкали многочисленные бородавки. Странное, уродливое создание, вырядившееся в безупречный чёрный смокинг и чёрную пятисотдолларовую рубашку, по-своему элегантное в своём уродстве. Босиком, но в смокинге!
– Я всегда прихожу в трудную минуту, – Жаба чиркнула фирменной бензиновой зажигалкой и каким-то образом умудрилась прикурить гаванскую сигару четырёхпалыми передними лапами.
Он заинтригованно покосился на курящую Жабу.
– Я никого не звал,… в трудную минуту.
– Обернись, – Жаба пальчиками сняла с нижней губы табачную крошку и пыхнула ароматным дымом, – ты их тоже не звал, но они уже здесь.
Он обернулся.
Прямо под фонарём, в пятне яркого света от галогенной лампы стояла дряхлая, сгорбленная Старуха, закутавшаяся в чёрный саван до пят, который был подпоясан ветхой пеньковой верёвкой. Вялый ветерок анемично трепал седые живописные космы, из-под которых торчал невероятно длинный острый нос цвета слоновой кости. И от бабушки веяло фатальным и маниакальным, и даже немного зловещим.
– Кто они? – Осторожно уточнил Он.
– Забыл тебя предупредить, теперь Они будут преследовать тебя всю жизнь.
– Почему ты называешь её «они»?
– «Они», «она», какая разница! Теперь ЭТО с тобой – навсегда! Не советую смотреть ИМ в лицо.
– Кому «им»?
– Допустим, угрызениям совести.
Чёрная Жаба вновь пыхнула ароматным дымом.
И, вдруг выстрелив длинным, клейким языком, как это делают хамелеоны, ловко смахнула с перил зазевавшегося голубя. Выпучив глаза, жадно заглотила добычу и, не без труда преодолев позыв рыгнуть, виновато пробурчала:
– Не сдержался, прости.
И Жаба полезла четырёхпалой лапкой удалять прилипшие к нёбу пёрышки.
В ответ Он невесело хмыкнул:
– Я тоже не сдержался,… убил семерых.
– Ой-о-ой-ой-ой! – Всплеснула лапками Чёрная Жаба. – Только не нужно, умоляю, этих самообличительных интонаций! Этой фарисейской риторики не нужно! Они сами себя давно изжили! Убили бесцельностью и бессмысленностью своего существования! Ты же сам говорил, они – живые трупы.
– Это ты мне говори-ЛО, что они – живые трупы.
– И лучшей метафоры не сыскать! Живые трупы! Мумии серые! Если кто на белом свете и заслуживает презрения, то это они – мерзкие и подлые людишки – опасные, неуправляемые скоты, гнусные твари, которые сначала сотрут с лица земли всё живое, а потом покончат сами с собой. И ты надумал их жалеть? – Чёрная Жаба патетически взмахнула рукой, в которой тлела гаванская сигара. – Твой поступок заслуживает уважения, протест одиночки! Триумф воли! Положил семерых! Так противопоставить себя, так заострить вопрос….
– Хватит болтать, почему я для них не существую?
Чёрная Жаба застыла в мечтательной позе и, вдоволь намолчавшись, вдруг сделала лирическое признание:
– Потому что всё кончилось.
– Что кончилось?
– Мумифицированный мир – сначала он превращался в мумию, а теперь мумия рассыпается. И всё будет погребено под пеплом, живописные руины, смешение языков, падение нравов, рухнет башня….
– Рухнет Башня Вавилонская! – Раздражённо оборвал Он. – Я же просил не болтать попусту.
Жаба вновь сделала лирическую паузу.
И начала откуда-то издалека:
– Знаешь, что такое – деменция?
Он вскользь задумался, вспоминая что-то из немного подзабытого.
– Деменция – утрата ранее усвоенных знаний и практических навыков, – вспомнил Он и всмотрелся в Бездну под ногами.
И, как ему показалось, Бездна – в свою очередь – всмотрелась в него.
Жаба гнусно усмехнулась:
– Полюбуйся на этот упадок, вот к чему привела тенденция к деменции, финал столпотворчества, суетливая тщета бытия, и на данный момент это уже агония, корчи предсмертные….
– Стоп! Молчи! – Он схватился за голову. – Если ещё раз! Поверь мне, я спрыгну, чтобы твой бред не слышать. – И Он выразительно посмотрел на Жабу.
– Это не бред, этот мир отказался от услуг мыслящих людей, и теперь он – обречён, эволюция зашла в тупик, к этому привела генетическая усталость, нравственный коллапс, бесцельность существования и праздность бытия, погибают людишки, в собственном дерьме захлёбываются, гуманитарная катастрофа, по причине отказа от гуманитарного мышления, по причине вообще всякого желания мыслить!
– Ни черта не понимаю, – Он ещё сильнее стиснул голову.
– Люди изжили себя, – мрачно изрекла Жаба и пристально уставилась куда-то вдаль, по-видимому, в те самые трагичные «изжИтые» перспективы.
– Что значит «изжили»?
– Значит – лишили будущего себя, своих детей, изгадили всё настоящее и оболгали всё прошлое. Прервали гуманитарную традицию! Нельзя жить только ради жизни, должна быть Высшая Цель….
Он досадно поморщился и попытался сменить тему:
– Почему люди меня не видят?
– Они и раньше тебя не замечали, разве твои мысли, твои идеи находили у них отклик? Глупые, тщеславные скоты! Разве они хотят слышать правду о себе? Ты познал участь вопиющего в пустыне, вы разминулись с этим миром уже давно, и у тебя теперь свой путь, у него – свой, у вас разное будущее.
– Какое у меня будущее, если я убил семерых?
– Не волнуйся, ты никого не убивал, они уже давно мертвецы, ходячие трупы.
– Перестань молоть чепуху, на мне кровь….
– Мир пришёл к финальной фазе, когда-то это должно было случиться, Конец Света предрекали тысячу лет, сбылись пророчества, всё окончательно зашло в тупик, перенаселённость, гиперпотребление, пошлость и бесцельность существования, и самое главное….
– Перестань.
– Самое главное! Потеря рациональности! Разумности бытия! Умственная отсталость в рамках высокотехнологичного общества!
– Не ори.
– Людей решили стереть, всех сотрут как ошибку природы. Их уже стирают! Вернее они сами собой сотрутся, от них не останется ничего, даже памяти. Возможно, это сделают машины, ими изобретённые. Выживут только те, кто умеет работать головой, такие как ты. Кто умеет мыслить. Нарабатывать новые навыки и способности. Приспосабливаться.
– Вы хотите их стереть руками таких как я? – Осторожно уточнил Он
– Уже завтра они не будут помнить ничего. Ничего! Всё начнётся с белого листа. Они проснутся с пустой головой. Память об этом мире оставят немногим, таким как ты, чтобы не повторять прошлых ошибок, а с остальными нужно покончить, истребить физически. На руинах этого мира всё равно должен возникнуть новый мир. Этакая фатальная перезагрузка, только так можно победить фатальную глупость, только так можно избавиться от дурных генов.
– И мне досталась мессианская роль избавителя от дурных генов?
– Выживут немногие, единицы. И всё начнётся сначала, с учётом прошлых ошибок. Отнесись к этому спокойно, они – жертвы техногенной деменции.
– И к какому количеству жертв я должен отнестись спокойно?
– Семь миллиардов. Нужно почиститься. Машины погибнут вместе с ними. Машинам тоже нужна эволюция, люди – потерявшие веру в экспансию разума машинам неинтересны, всё вернётся в первобытность, но люди снова станут людьми, они научаться сеять, пахать, работать руками, охотится и самостоятельно добывать себе пропитание, восстановиться экологическое равновесие, разрушенное индустриализмом, всё вернётся на круги своя, начнётся новый виток эволюции.
– Кто ты? Кого ты представляешь? Это попахивает сатанизмом.
– Я из твоего будущего, не волнуйся, у тебя есть будущее. Род человеческий не прервётся, на руинах этого мира выживут самые лучшие, самые приспособленные экземпляры, это жестокое правило естественного отбора….
– Мне кажется, здесь воняет серой….
– Послушай, ты – умный человек, выбор на тебя пал неслучайно….
– И ТЫ ХОЧЕШЬ…. – Он вдруг осёкся, осознав всю кошмарность происходящего.
– Умоляю, не нужно никого жалеть! – Всплеснула лапками Жаба.
– ХОЧЕШЬ ВСЕХ УНИЧТОЖИТЬ РУКАМИ ТАКИХ КАК Я? – Безжалостно сформулировал Он.
И Он маниакально вытаращился на Чёрную Жабу.
Повисла душная пауза.
Настолько душная, что даже Жаба замялась.
И эта пауза могла бы провисеть неопределённо долго, если бы в разговор не вклинился….
Вдруг!
Откуда-то из тьмы.
Возникший словно привидение, материализовавшийся буквально из ничего – Дятел в фуражке и в прокурорском мундире.
Дятел! В прокурорском! Мундире!
И В ФУРАЖКЕ!
– Коллега, я уже намекал, ваши идейки попахивают паранойей, они не только обывателей пугают, они пугают даже вашего клиента. – Дятел встал в позу, будто вознамерился долбануть клювом в лоб Чёрную Жабу.
Жаба и глазом не повела.
– Мой клиент – в какой-то мере – диссидент и, – прибегну к рифме, – инсургент. Именно так! Осознание неосознанного. Клиент! Диссидент! Инсургент! Ведь кто такой диссидент? Человек – отстаивающий взгляды, радикально расходящиеся с общепринятыми. С общепринятыми заблуждениями! Радикально! И вот перед нами конфликт личных передовых убеждений с отсталыми, архаичными нормами. Архаичными!
– Хватит тавтологии, коллега! Или, что, по-вашему, всех отсталых расстрелять теперь?
– А как ещё контролировать рождаемость? Как обуздать бум демографический? Если люди не хотят убивать друг друга в войнах и в межэтнических конфликтах? Если они вообще не хотят убивать? Пропитались пацифистской заразой! Если люди не хотят умирать от болезней и от голода? Если людишки хотят жить долго и счастливо, наслаждаясь обывательской пошлятиной? Нам дорого встанет ваш запор гуманитарный, только реки крови нас спасут!
Дятел угрожающе подался вперёд:
– Господи, кого мы сейчас судим, да вас самого судить нужно.
Жаба, в свою очередь тоже подалась вперёд:
– А что вы будете делать с генетической усталостью? Что?! Гены вырождаются! Спасая генетических больных, врачи закрепляют генную усталость, сейчас каждый пятый – с шизоидным расстройством, а что будет дальше? А что делать с преступными генами, поскольку вы принялись жалеть и щадить весь криминалитет. Вы не казните даже педофилов и детоубийц, вы сами себе подпортили гены.
Дятел и Жаба едва не сшиблись грудью.
– Не понимаю, кто из нас прокурор, а кто адвокат, вы для чего эту трибуну используете, для популяризации каких идей? Да вы опаснее вашего клиента! – Дятел прибавил громкости.
– Я – теоретик, а мой клиент – практик, да, он убил, но кого и за что он убил?
Разве его жертвы не повинны в преступном положении вещей, разве они косвенно, а кое-где и прямо не виноваты? Ведь не в средней школе он стрельбу устроил, не в приёмной пенсионного фонда, а в нелегальном, – я подчёркиваю! – НЕЛЕГАЛЬНОМ казино. Разве….
– Вам лавры Плевако покоя не дают? Ваш клиент проигрался, продулся по-крупному, вот и решил сорвать злобу на присутствующих. И хватит полемики!
Теперь диалог проходил на повышенных, Жаба и Дятел так громко кричали друг на друга, что Он досадливо поморщился, кроме всего прочего Жаба начала прибегать к выразительной жестикуляции:
– Вот так всегда! – Наотмашь рубанула лапой Жаба. – Вы всегда уходите от полемики! Мир трещит по швам, всё на глазах рассыпается – а вы уходите от полемики. Нужно пересматривать саму концепцию гуманизма, людишек больше жалеть не нужно! Людишек – в избытке! Сегодня их семь миллиардов, а завтра – десять, и всем подай машину, квартиру и смазливую самку. Все хотят выпендриться! – Жаба заняла позу выпендривающегося и ехидно уточнила. – А смысл? Смысл десяти миллиардам выпендриваться?
– Коллега, не переходите на феню.
– Пара миллиардов ещё могла бы себе позволить выпендриваться, но не десять, на земле – как не крути – пять-шесть миллиардов лишних ртов и в современном гуманизме это должно найти своё осмысление.
В словах Жабы прозвучал сарказм.
Дятел также на него не поскупился:
– Господи, антигуманная концепция гуманизма в вашей интерпретации? Вы понимаете, что высказываете античеловеческие идеи?
– Какой смысл плодить кормовых конкурентов? Какой смысл доводить до того, чтобы десять миллиардов зацикленных на потреблении скотов начали резать друг другу глотки по причине исчерпанных ресурсов? Я реалист и руководствуюсь исключительно любовью к людям, а вот вы специально доводите до катастрофы, чтобы насладится видом этой резни!
И здесь Он впервые подал голос:
– Помолчите, прошу вас.
Тихо сказал Он и к чему-то чутко прислушался.
Дятел и Жаба будто бы и не слышали его слов.
– Коллега, вы готовы эти слова озвучить официально? – Дятел так тряхнул головой, что фуражка съехала ему на глаза.
– Я и так уже на статью наговорил! – Пафосно отмахнулась Жаба.
Судя по всему, полемика и не думала угасать.
– И сколько, по-вашему, на земле лишних? – Дятел был настойчив, как, впрочем, и все дятлы.
– Боюсь, что все – поголовно, – буркнула Жаба.
– То есть?
– То есть то недоразумение, в которое люди превратились, не имеет права на существование.
– Ну, знаете, коллега, прёт вас сегодня, как из пушки прёт! – Дятел угрожающе скосил голову и спесиво выпятился.
– Взгляните правде в лицо, коллега, – ядовито посоветовала Жаба и приправила свои слова хулиганским жестом.
– ЗАТКНИТЕСЬ, КОЛЛЕГИ! – Вдруг громко гаркнул Он.
И сказал Он это так громко, что на присутствующих подействовало.
Внезапно.
Вдруг!
Почувствовав невнятную тревогу, Он обернулся.
Древняя, сгорбленная, подпоясанная пеньковой верёвкой Старуха в холщовом рубище теперь стояла прямо за Его спиной, она каким-то образом подкралась незамечено.
И теперь она.
И теперь она смотрела.
И теперь она смотрела ему в глаза!
Он нервно вздрогнул и изменился в лице.
– Не смотри, – попросил Он, не в силах отвести взгляд.
Казалось, он взглянул в глаза самой смерти.
Казалось, врата Ада отворились перед ним.
Казалось, весь ужас вселенский в него вселился.
– НЕ СМОТРИ! – Слабонервно крикнул он, потому что Старуха и не думала отводить взгляд.
Лицо его исказилось от страха.
Он загипнотизировано застыл, не в силах отвести взгляд.
А Старуха молча стояла и невозмутимо пялилась на него, и слабый ветерок трепал её седые космы, и от неё исходила такая неотвратимая сила, такой кошмарный флюид, такой немой укор, что он невольно отшатнулся, поскользнулся, и едва не сорвался в Чёрную Бездну.
И вдруг свет, яркий, бесцеремонный, ослепительный свет, залил всё вокруг!
Настолько яркий, что Он зажмурил глаза и панически закрыл лицо руками.
И будто с небес прозвучал громкий, отчётливый, уверенный в себе, хорошо поставленный голос:
– СУД УДАЛЯЕТСЯ НА СОВЕЩАНИЕ.
– Кто это говорит? – Затравленно пробормотал Он, подслеповато щурясь и беспомощно озираясь по сторонам.
И вскинул глаза в небо в направлении исходящего непонятно откуда ослепительного света, снова зажмурился и снова закрылся рукой, тщетно пытаясь укрыться от этого нестерпимого сияния.
И конвульсивно дёрнулся, когда вновь послышался сильный, вездесущий, безжалостный голос свыше:
– НА ОСНОВАНИИ ЧАСТИ 3 СТАТЬИ 69 В СОВОКУПНОСТИ ПРЕДЬЯВЛЕННЫХ ОБВИНЕНИЙ ПРИЗНАТЬ ВИНОВНЫМ ВВИДУ ОТСУТСТВИЯ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ И….
– Кто говорит? – Стараясь перекричать этот Голос, громко крикнул Он.
Но.
В ответ.
Казалось бы.
Этот Голос свыше зазвучал ещё громче:
– ОКОНЧАТЕЛЬНО НАЗНАЧИТЬ ПРИГОВОР В ВИДЕ ПОЖИЗНЕННОГО ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ С ОТБЫВАНИЕМ НАКАЗАНИЯ В ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ ОСОБОГО РЕЖИМА. СРОК ОТБЫВАНИЯ НАКАЗАНИЯ НАЗНАЧИТЬ С МОМЕНТА ЗАДЕРЖАНИЯ.
– Что происходит? – Крикнул Он.
И, испугавшись собственного голоса, сжался в оцепеневший от страха комок.
И потёр руки, затекшие от наручников.
Почему-то на его руках теперь были наручники.
Почему?!
И ещё! Мелькнуло. Померещилось:
Скамья. Решётка. Зал, плотно набитый людьми, которые почему-то стояли на ногах. Конвоиры. Журналисты. Судейская кафедра. И яркий, режущий глаза нестерпимый свет.
– Подсудимый, вам понятен приговор?
– Н-не понимаю. Я ничего не понимаю!
– ПОДСУДИМЫЙ, ВАМ ПОНЯТЕН ПРИГОВОР?
– Я никого не убивал, Оно меня заставило. Оно….
Он беспомощно зашарил глазами по сторонам, пытаясь найти Чёрную Жабу в безупречном смокинге.
Вот только никого рядом не было.
Никого!
Он обернулся.
Пусто!
Даже навязчивой Старухи Он не обнаружил.
Ни Дятла, ни Жабы, ни Старухи!
Он стоял один, в наручниках, в центре огороженного металлической решёткой квадрата, а за его спиной была скамья подсудимых.
– ПРИГОВОР МОЖЕТ БЫТЬ ОБЖАЛОВАН В 10-ДНЕВНЫЙ СРОК В АППЕЛЯЦИОННОМ ПОРЯДКЕ В СУДЕБНУЮ КОЛЛЕГИЮ ВЕРХОВНОГО СУДА.
– Не того судите, – пробормотал Он, таращась по сторонам, – Оно только сейчас было здесь, нельзя, чтобы Оно осталось безнаказанным.
– СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ ОКОНЧЕНО! – Провозгласил Голос свыше.
И тут Его лицо пошло красными пятнами.
Неврастенично дрогнули губы.
– Оно живёт в каждом из нас! – Безумно вытаращившись, выкрикнул Он.
И яркий свет внезапно померк.
И Он снова оказался на мосту, стоящим с внешней стороны ограждения, прямо на краю бездны под ногами.
И бездна манила.
Было тихо, но тишина эта была так обманчива.
– Мы должны с Ним бороться, – мрачно подытожил Он.
Он затравленно осмотрелся по сторонам.
Пусто!
В Его безумно вытаращенных глаза жутковато бликанул мёртвый свет галогенных ламп. И лицо у него в тот момент было – явная клиника.
Странно, теперь кроме него на мосту не было никого.
Ни Старухи, ни Жабы, ни Дятла.
НИКОГО!
Странно, куда все подевались?
Куда подевались эти странные персонажи, этой странной мистерии? Последние свидетели безумия.
Он запрокинул голову и уставился в ночное небо. Постоял так некоторое время, монотонно раскачиваясь и что-то невнятно бормоча себе под нос.
– Мы же приходим в этот мир, чтобы что-то улучшить, – будто вспомнив нечто основательно подзабытое, несмело предположил Он.
Он зловредно хмыкнул.
– Оно умрёт вместе со мной, – И на его лице застыла странная гримаса.
И!
Он.
Взмахнув руками, на которых теперь почему-то не было наручников.
Молча!
В зловещей тишине.
Не издав ни одного звука.
Смело сиганул с моста в Чёрную бездну.
О. Новиков. 16.10.2013 г.
г. Санкт – Петербург.