Сон - лучшее лекарство Глава 6

Александр Смирнов 6
         

                6

                "Сон - лучшее лекарство".

          И странный сон приснился мне. Нет, сначала ко мне пришли воспоминания - живые,
 зримые, а потом я уснул, и всё перемешалось. Но всё вспоминалось, виделось, ощущалось
 мною так живо и ясно, что и через несколько лет меня коробит и "мурашки бегают", когда
 вспоминаю тот сон.
          А вспомнилось мне моё детство. Мне лет десять всего. И я с мамой - на кухне.
Мы ужинаем вдвоём. Уже вечер - а отца всё нет с работы. Мама нервничает, а меня, как
 обычно, начинает пробирать мелкая дрожь, будто от холода. И я постоянно вздрагиваю от
 малейшего шороха и оглядываюсь на дверь и на окно.
         Мне очень хочется спросить маму: может, я зря трясусь и переживаю? может, отец
 по делам задерживается? Просто: это я не знаю, но знает она - где он? Но я вижу
 состояние мамы, и моя последняя надежда гаснет, и я ничего не спрашиваю. Раз он не
 пришёл уже, значит, придёт снова пьяный, и опять они будут ругаться, а то и драться.
        - Никак не напьётся! не захлебнётся, паразит! - ворчит мама, громыхая посудой.
        "Психует... Тарелку чуть не разбила", - ещё сильнее сжимаюсь я в комочек.
        - Мама.., а что если нам убежать от него, как... от отца... тот раз? - мямлю я
не смело, но с надеждой, что мама согласится со мной и скоро этот кошмар кончится.
        - Счас! - сердито обрывает меня мама. - Ты что - забыл, как я вот этими руками
 вот этот дом строила? И раствор месила, и штукатурила, и доски таскала... и всё делала!
 Да и ты... ты ж тоже всё делал! И тебе не жалко? - я мотаю головой, что мне "ничего не
 жалко". - Всё бросить? Ему оставить? Ему одному? А не жирно ли будет? Не дождётся! Он
только этого и хочет, только и ждёт, как от нас избавиться. Да не дождётся! - шумно
 заканчивает она, потому что встаёт и гремит стулом, и я теряю последнюю надежду, что
 когда-нибудь наши кошмары закончатся.
        - Спасибо, мама, - я тоже встаю из-за стола. - Можно, я пойду, почитаю?
        - Кто ж тебе запрещает? - сердится мама. - Читай, только не в темноте, а то глаза
 испортишь, - предупреждает она.
        Мама знает мою привычку сидеть в темноте  тихо, как мышь, так что - кто к ней
 приходит - часто даже не догадывается, что я дома и они не одни.
        "Все говорят, что мама красивая и похожа на актрису... что поёт песню в кино "Три
 тополя на Плющихе"... - размышляю я, - да я и так знаю, что красивая и похожа. Но, когда
 она сердиться и злиться – то совсем не похожа... И почему мы сбежали от отца сюда, а не
 в Москву? Мама такая красивая и её бы снимали в кино, и мы бы жили счастливо, и не было
 бы этого Семёна и пьянок и драк, и я бы в метро ездил, и учился бы потом в университете
 на... потом придумаю - на кого: я ещё точно не решил, не знаю. И зачем мы приехали сюда
 и построили этот дом?.. Как им не надоело так жить? И чего они всё ругаются? Но... когда
 Семён трезвый - как хорошо! И у них всё хорошо и мне так спокойно..."
        "Вон, солнце уже за новый дом заходит, и совсем уже вечер, а его всё нет, -
 переживаю я, сидя у окна и положив книгу на подоконник. - И чего они только девять
 этажей построили? На набережной уже и шестнадцать есть. И здесь бы дома такие же строили
 - красиво было бы. Да и по всей улице! А то по всему городу: там дом, там дом... а между
 ними такие домишки, как наш, и огороды, и заборы, и злые собаки. Может, он ещё трезвый
 придёт, а я уже... Опять эта дрожь!.. Ну вот, уже за дом солнце спряталось. И тихо
 как!.. Будильник только тикает: тик - так, тик - так... А папа придёт - и будет столько
 шума!.. Уж не приходил бы он совсем..." - даже помечталось мне в ту минуту.
        Не знаю - почему, но отчима я всё время сравнивал с дворовым псом, было между
 ними что-то схожее. Как дворовый пёс - он прекрасно знал свою территорию, свои
 обязанности, хоть и жил без цепи. Он и на мир смотрел, будто через щели в заборе, и мог
 облаять то, что ему там не нравилось. Страсть как любил потрепать кошку, которая
 "брезгуя" им, спокойно шла через двор откуда-то от соседей или от встречи с другим
 котом, и загнать её на забор или высокие перила крыльца, и облаять со всей мочи, на
 которую он был способен, а потом спокойно улечься в тени с чувством выполненного долга,
 и, если его не тревожить, то ему будет "глубоко наплевать" на весь мир.
        "Да, где же я остановился? Почитаю, пока светло. А то так и буду думать и думать,
 и трястись."
        "Меня охватило такое негодование, я почувствовал такую ненависть к этим убийцам,
 что мне захотелось жестоко отомстить им за их кровожадность..." - начал я читать, но
вспомнил, что я это уже читал. "И здесь то же! Ненависть, кровь! - с горечью подумал я.
- А, вот, нашёл!" - отыскал я нужную мне страницу.
       "Пятнадцать или шестнадцать месяцев я провёл в беспрестанной тревоге. Я плохо
 спал, каждую ночь видел страшные сны и часто вскакивал с постели весь дрожа. Иногда
мне снилось, что я убиваю дикарей, и мне живо рисовались во сне подробности наших
 сражений..." - прочёл я, но дальше уже читать не смог...
      "Робинзон Крузо, Робинзон Крузо... Он так напугался дикарей, и так мечтал вернуться
 домой! - размечтался я. - А я бы навсегда остался на том острове, и вовсе бы не хотел
 домой. И жил бы там один... Какое было бы счастье! Чего здесь-то хорошего?.. Как всё
 надоело!.."
      "Почему они говорят, что я вырасту и буду таким же, как папа? Как они не понимают:
 как я это ненавижу!!. Пить водку, курить, материться, с женщинами драться... Фу! Какая
 гадость!.. Тёть Ксеня говорит, что все дети клянутся, что не будут такими, а вырастут –
и все пьют, и курят, и матерятся, и дерутся... А я - не буду!!. Когда я вырасту, я...
я сделаю всё, всё! чтоб мои дети не знали ничего подобного. Ни за что! Никогда! Я буду...
 как капитан Кусто. Нет, даже лучше - как Тур Хейердал. И буду путешествовать, и изучать
 природу: и какая она есть сегодня, и как оно всё было раньше! Индейцы, папуасы, остров
 Пасхи, статуи, пирамиды... Как это всё было? Кто всё это сделал?"
        - Да чтоб тебя разорвало! - неожиданно вскрикивает мама на кухне, и я весь
 вздрагиваю. - Да что же она так воет? Что они там... пооглохли, что ли?.. Это у
 Мездриных, никак. Что их: дома нет?..  Лешак  бы её побрал!
        "Да, у Мездриных здоровенная собака! У-у, как воет! Противно... Говорят: собаки
 воют к покойнику... Гек Финн что-то говорил про это. Он столько примет знал и про дохлых
 кошек, и про крыс... А как собаки могут чуять зараньше, что будет покойник?
        "Уже темно... читать плохо. Не хочу включать свет: в темноте всё равно лучше - я
 всё слышу и вижу даже, а меня никто... Лучше бы он совсем не пришёл, - ещё раз с грустью
 подумал я. - Лучше бы его в милицию забрали, а утром бы выпустили! Но он всегда домой
 приходит...даже совсем пьяный. Раз его даже какие-то мужики принесли... Но тогда было
 лучше: он валялся на полу и, хоть и матерился, но драться не мог. Даже было смешно.
 Только мама ругалась.
       "И вправду: как же она воет! Как же они сами терпят? Или дома никого нет?  Тот раз
 баба Юля померла у соседей. У неё пятна синие были... и из носа что-то текло, и
деньги... пятаки такие большущие на глазах лежали. Наверное, глаза не закрывались...
И собака где-то тоже выла!
       "Ну вот: опять эта дрожь!.. Не хочу!.. Ну почему нельзя жить так,  чтоб у всех всё
 было хорошо?! Ну, пожалуйста, Боженька! сделай так, чтоб всем было  хорошо, чтоб не было
 на свете этой гадости! - у меня от напряжения потекли слёзы, и я их не боялся:  всё
 равно меня никто не видел...- Не хочу!.. Вот бы уехать отсюда, улететь бы куда-нибудь",
 - начал было я вновь мечтать, но... - скрипнула калитка!
       "Точно скрипнула! А вот уже и по крыльцу!.. Пьяный - или нет?! - Я прислушивался,
 даже не дышал... - А сердце-то как с цепи сорвалось! Бьёт прямо!.. Руки от груди отпущу
 - разорвётся!.. Как надоело всё!.."
       - Куда прёшься-то с грязными сапожищами!? - резко, будто бьёт, кричит мама, а я
 втягиваю голову в плечи. - Свинья - и есть свинья! Сколько раз можно говорить: разувайся
 в сенях! Опять нажрался и не соображаешь? Зенки-то залил совсем!
       - Заткнись, сука! - слышится в ответ.
       "Ну, началось! И зачем она так? Будто нарочно злит его... А так бы обошлось
 может..." - дрожу я за диваном.
       - Опять налакался! Глаза б мои не глядели! Я - что тебе: служанка или поломойка?
 убирать твоё говно за тобой...
       - Да, знаю: радовалась бы, если б не пришёл... Кто - свинья? Я?.. Сама ты...
 Чистоплюйка!
       - Трезвый - человек как человек, как в горло капля попала – тошно смотреть.
С какой радости напился-то? Или алкашу каждый день - праздник?
       - Да, праздник. А ты и не знала...
       - Всю грязь под заборами соберёшь, а потом домой прёшься! Перед людьми стыдно.
Ну, выпей ты дома, коль причина есть или невтерпёж, а то... таскаешься где-то, а потом
на чистую постель.
       - Тьфу! на твою постель и на твоё чистоплюйство! Зае..., чистюля, мать твою!
- кричит отец, а я жалею, что я не букашка и не могу спрятаться в какую-нибудь щель.
       - Чего лаешься?! Придержи язык свой поганый!
       - Сама ты!.. паскудная... Ы, ы, ы - зудишь день и ночь. Я тебе всё плохой, всё
 тебе не так - хоть расшибись! Всё в дом тащу, всё сам... вот этими руками, а ты... Что?
 лучше нашла? Знаю, что нашла, паскуда! Да вот тебе...
       - Чего ты мне фиги суёшь, пьянь ты этакая! - кричит мама. - И за что мне, за что
 всё это? - уже стонет она.
       - Несчастная, - передразнивает её отец, - Это мне - хоть в петлю лезь из-за тебя!
 Люди-то мне всё говорят! Это я не знаю - куда мне деваться от позора! Так и тычут мне в
 глаза...
       - Бесстыжий! - вновь ругается мама. - Как худая баба, все сплетни соберёшь!..
И язык у тебя, как помяло. Уж тебе ли жаловаться, что плохо живёшь? Вспомни: какой ты был!..
       - Заткнись! - ревёт не своим голосом отец. - Ты не знаешь, что это такое - так
 заткнись! Ишь - жар-птица тут...
       - Сам ты кобель паршивый!
       - Замолчи, сказал! - вновь ревёт отец, что я чуть не глохну, - и не трепи мне
 нервы. Хватит! Всю душу ты мне вывернула и высушила! Сколько же можно меня попрекать,
 сверлить и точить?
       - Не пей!
       - Не твоё дело. Не с радости пью. Прав был твой первый... И чего он тебя не добил?
       - Вот, уж это ты не трожь! Сморчок ты сопливый по сравнению с ним, - на этот раз
 угрожающе рычит мама. - Ты ему и в подмётки не годишься...
       - Во, во! Одна ты только и хорошая, а мужики у тебя всё хреновые... Да какого ж
 ... тебе надо!?  Я для тебя хуже половой тряпки... Хватит! - вновь кричит отец, да так,
 что дом сотрясается.
       "Ой! Да он стол разобьет! Опять они сцепились!" - хватаюсь я за голову.
       - Да, тряпка ты! Половая тряпка! И все ноги об тебя вытирают. Разве ты мужик?
Ха-ха! - смеётся мама.
       "Зачем она так? Что она делает? Зачем нарочно злит его пьяного? Ведь всё равно
она слабее его. Ведь побьет же он её!.. Как они ругаются! Как им не стыдно?.. Лучше бы
 не трогала, лучше бы он проспался..."
        А они и впрямь затихли.
        "Что они там делают?.. - прислушиваюсь я, не дыша. - Во!  даже будильник притих!
 Тик... тик... тик... А собака всё воет, в ушах уже воет, даже волосы... шевелятся...
Нет - разговаривают. А тихо как говорят!.. Нет, мама плачет! и долго-долго так говорит,
и ничего понять нельзя... Может, он уснёт? Вот бы здорово..!"
       Но рано я радовался.
       " Ой! Ой! Да что они там делают?! Аж пол дрожит. Да они же дерутся!! Ой! Не
 хочу..! Лучше б умереть! Только б не это... И-и-и..." - уже не то слёзы, не то рыдания
 душат меня; и я не выдерживаю и выбираюсь из своего укрытия.
       - Мама! Мамочка! Папа! Не надо! Пожалуйста! - кричу я и бегу на кухню.
       Но... где же они?.. Бак с водой опрокинули... и стул... и кастрюля, и борщ на
 полу... красный. Половик весь - красный!.. И глаза режет - такой яркий свет!
        Да где же они?.. В сенях?.. Но что они там так ворочают? И дышат так... И закрылись!
       -  Мама! Мама! Папа! Что вы там..? Откройте меня! Откройте! - кричу я.
- Пожалуйста!.. Перестаньте!.. Я прошу вас!.. У-у-у... Я больше не могу!.. - реву
я во весь голос и бьюсь головой в дверь и глотаю слёзы.
        Я изо всех сил стучу кулаками и ногой в дверь и толкаю её. И она с
большим-большим трудом, но подаётся понемногу. Толкаю из последних сил - и она
 отворяется. Но... за дверью темно... и тихо. Так тихо, что мне становиться жутко.
Но вот, дверь полностью открыта... И на свет, что падает из кухни в сени, выходит из
 темноты отец. Он в фуфайке, без шапки... лохматый, будто не стригся давно-давно...
Но было во всей его фигуре что-то такое, что... я только и смог прошептать:
        - Папа?..
        - А-а, Илюшка. А я вот... вот, что сделал с твоей мамкой, - говорит он мне, а
 лицо его перекошено не то улыбкой, не то болью, и он поднимает перед собой руку, а рука
 его держит ... за волосы - голову! А из неё, оттуда, где должна была быть шея (а там
 ничего нет!), - капает на пол и на сапоги отца...
         И сердце перестаёт бить меня по груди...
         И мне ужасно больно! И я проваливаюсь и лечу... лечу куда-то...
         И больно ударяюсь головой обо что-то острое и твёрдое, и... и просыпаюсь.

               
                7

                Чудеса с часами, и глаза цвета неба...