Вот он уже и заглянул в окно – сероглазый рассвет дня первого года двухтысячного. Рубеж тысячелетий? Неужели? Не просто ли попытка разума всему дать имя и упорядочить посильно счёт векам? До рождества Христова, или после? Это важно человеку для дел его коротких. Но никакого рубежа у колеса времён -- не существует. Есть только белки в колесе…
Во сне меня влекла вода без берегов. Она, волнистая и светлая, как будто ускользала с левого плеча на правое, а я следила за её движеньем. Мне то хотелось плыть с ней вместе куда угодно, даже в никуда, то вдруг одолевала робость и я ждала поддержки ниоткуда. Мой сон покачивал мои сомнения, а вода всей глубиной и необъятностью текла без остановки мимо.
Спросонья улыбаюсь. Даже после отдыха, новогодняя ночь не отпускает. Помню, как кружилась голова, будто летела на цветной карусели. И сама кого-то догоняла, и меня кто-то ловил. Только теперь, проснувшись, чётко не пойму – то было сном во сне, или действительно свершалось на зимней улице под новый год?
*
Известно, в канун праздника, если даже явился на работу вовремя и без вредных мыслей, живёшь как бы не в деле. К вечеру, опостылевшее за год городское послушание, становится невыносимым и под каждой кепочкой, и в каждой зябкой курточке пробуждается обожатель ядрёного зимнего воздуха – природный славянский язычник.
И вот тогда новогодняя ночь, а тем более ночь двухтысячного года, способна воскресить волнение утраченных обрядов.
Языческие боги, забыты ваши имена, разрушены чертоги. Действительно, кто помнит, как звали бога дождя, огня, воды, земли, луны и солнца? Кто укажет, где святилища Перуна, Стрибога, Сварога. Но природа, связавшая человека и богов в начале начал, незабываема людьми, в каких бы городах они ни жили.
Уверовав в единого Творца, христианин, однако, молитвами не заменил природу.
Люди знают, чтобы веселье было настоящим, надо убежать от самого себя – печального, "униженного и оскорблённого", в долгах и обязательствах. И лучший побег – это надеть маску и под её прикрытием проникнуть в "царство", где чувство выше правил и минута дороже вечности. Тогда, вся ночь под новый год – раскрепощённое пространство твоей игры. Спеши, выдумывай, решайся и счастлив будь!
И вот я на улице в ночь под новый год!
Морозный воздух, растерзанный петардами. Движение праздного народа вперёд, назад, куда попало. Впечатление, что все чего-то ищут или ждут, или придумывают собственную выходку.
Часы к полуночи. Нетерпеливая толпа поглядывает в высоту. Известно, что в одном из переулков, как в секрете, ждёт громкого начала весёлая, полночная гроза. И когда две часовые стрелки стали как одна, гром--залп рванул округу.
Стремительная красная охота взметнула стрелы в чернобездный холод! И на вершине взлёта раздёрнулся шарообразный искромётный веер!!! Созвездья ближние и дальние просыпались на землю!
Великолепное мгновение!! Горит, искрит и блещет моментальный спектр!
И тут же, в апогее, не дав насытиться глазам, бледнеют, увядают звёздные узоры. Цветы распались, надломились. Букеты – головою вниз к земле. И догорают на крутых орбитах...
Какой стремительный "художник" этот фейерверк! Всю протяжённость взлёта, вспышки, увяданья спрессовал в минуту! Всё рассказал с рожденья до исчезновенья.
Но не таков язычник, чтоб смириться с заданным пределом. Пока кипит душа, он время не отдаст! И, будто спор с холодной пустотой, продолжены попытки высоких яростных цветений. И в оглушительной пальбе прерывистые вопли грубой, жадной радости, от века славящей свободу и огонь.
*
Показались ряженые. Идут. Покачиваются. Подошли. Фривольные до неприязни. Покривлялись, пошли дальше. Я их не узнаю, но чувствую, как в прорезях звериных глаз блестит насмешка.
Кто там, за накладной потехой? Зачем ему чужое, чуждое нутро? Дурачится, приплясывает маска и в том ответ и мне, и всем: "Да со своим-то скучно стало".
Ну а под этим папье-маше кто? Зверь или человек? Увлекаешься и забываешь, что и без маски-то не сообразишь, какой в ком зверь припрятался.
Или вон та фигура – высокая, лёгкая, тёмная. Она парит над всеми среди всех, то к одному поближе, то к другому. Теперь нечаянно шагнула в ливень фейерверка и... исчезла. Кто это? Откуда? А, впрочем, какая разница?
Сама натягиваю рожу пострашнее и – в колоброд земного зодиака!! Теперь самой хочется подсматривать за теми, у кого лицо открыто, и поддразнивать чужое любопытство.
Ручьи веселья стекаются туда, где выстроены из досок высокие подмостки и от настила вниз скользит зеркальная дорога. Крутая, узкая и длинная. Пройти по ней и не упасть, никто не может. По ней летят без крыльев, без сожалений и раздумий, как говорится, в рай и в ад.
Ледяная горка – вершина ночного азарта. Вся в визге, в блёстках, в мишуре – живой языческий конвейер. Орущий от удовольствия и напускного страха людской поток ныряет с вышки под уклон, чтоб замереть от сладострастной скорости и всё начать сначала.
Я в полушубке наизнанку, маску подняла, чтоб в лёгкие морозцу допустить. А вот и он, кого хотела видеть днём, кого недавние предсказывали сны. Он тоже ряженый, но без звериного оскала, лишь "бабочкой" лицо прикрыто, и, явно, направляется ко мне.
На вершине ледяной горки много не говорят и долго не ждут. Здесь соглашаются глазами и верят в хороший быстрый лёд, а потому -- рука в руке, один вздох на двоих и... с волками, зайцами, ягой и лешими, медведем и козлищем, с людьми и нечестью лесной, и даже непонятно с кем, но, главное, с надеждой, разметая снежную пыль, по узкому опасному льду в двухтысячный год – ле-ти-и-и-и-м...
Из всех годовых праздников – зимние, на снежных коврах в искринку-звёздочку и в морозце с серебряной иголочкой, -- самые чистые и долгопамятные.