Вы ведь согласитесь со мной, что перекрестки, на которых происходят ВСТРЕЧИ, существуют не только в вашем родном городе, не так ли? Они могут быть теперь даже в Интернете. Или в сердце….
Недавно я общалась в Сети с одной дамой, живущей в Англии и родившейся там, но по корням она полька. Ее родители с двумя старшими детьми жили на Коломие, в Станиславе, что был в Украине. Сегодня это Ивано-Франковск. Когда-то ее отец был дипломатом. Их сослали в Сибирь в 1930-е годы, откуда они были освобождены после войны. Но в послевоенную Польшу они уже не вернулись. И она, моя знакомая, родилась уже в Лондоне.
В Сети она особенно много не рассказывает. Краткие сведения о себе. По ее словам, она так и не побывала в Польше. Старший сын ездил туда. Был в восторге. В ресторане маленькой частной гостиницы в Кракове пахло «бабчей», т.е. бабушкиной едой и печеньем….
И мне неожиданно вспомнилась моя поездка в Польшу, в Варшаву на учебный семинар от организации, где я работала в то время. Семинар на целых 24 дня, на всем готовеньком. Жили в скромной гостинице на окраине. Но в этой гостинице был маленький ресторанчик, где нас кормили три раза в день, очень вкусно, сытно и разнообразно. Оказывается кухня и повар были признаны лучшими в Варшаве, и на барной стойке за стеклом висел диплом. подтверждающий это.
Вечерами мы сами спускались в этот бар и заказывали себе какое-то питье, от кофе и чая, до виски и прочих горячительных напитков. Я несколько раз брала всякие коктейли с Cinzano и мороженное, которое было восхитительным.
Это было начало 1990-х, и дома в магазинах ничего не было. О барах и ресторанах не могу этого сказать. Пару раз заходила туда с иностранцами. И все было великолепно, даже салаты были еще не из голландских помидоров….
Семинар по правам человека подходил к концу. «Студенты», как и я, были либо из Москвы, либо из стран бывшего соцлагеря – поляки, чехи, румыны, болгары, уже отдельно хорваты, отдельно югославы и пока еще входящие в состав черногорцы, словены. Босняков не было. Они все еще воевали за свои права без семинрской подготовки. Были, однако, из Голландии, Дании.
За окном был ноябрь, морозный и очень снежный, каким у нас теперь не бывает даже январь. На поляков в городе было страшно смотреть: мужчины бегали без головных уборов. Приезжие иностранцы вмиг раскупали в центре на углу Маршалковской лыжные шапочки у какой-то женщины и тут же напяливали их на себя. Их синие носы и красные щеки были прекрасной иллюстрацией к сказке «Мороз, красный нос». Продав упаковку шапочек, женщина бросалась куда-то и через несколько минут опять стояла со своим товаром у трамвайной остановки. Это «куда-то», как я потом поняла, был вещевой рынок на площади неподалеку от высотного здания Варшавского Университета, построенного полякам Советским Союзом в дар.
На рынок этот я как-то сама забрела в поисках ботинок для себя. То, что было на мне, носить я по той погоде не смогла. Я обошла массу магазинов в центре, дорогих и не очень, и ничего подходящего по размеру не было. На рынке я почти сразу увидела киоск с обувью. Обратилась к продавцу по-польски и рассказала о своей проблеме. Мужчина оказался на удивление приятным и понятливым и через несколько минут уже сам примерял на меня прекрасные кожаные ботиночки на меху, которые оказались мне впору. Счастью моему не было предела. И цена их была более, чем приемлемая. Я поблагодарила милого поляка и решила пройтись уже в новых ботинках по рынку. Дома в Киеве такие наши рынки находились в зачаточном состоянии, а товары возились «челноками», в основном, из Польши и Турции. Естественно, цены были совершенно иными.
Время близилось к Рождеству и Новому Году. Купила подарки детям, мужу, маме с сестрой и всевозможных сладостей на елку и под елку. Рынок ломился от них, завезенных из Италии, Германии, Турции и, бог его знает, откуда еще.
Выйдя из рынка, решила перейти на противоположную сторону, где был пункт обмена валюты на злотые. Мне уже приходилось там менять деньги.
В подземном переходе было очень холодно и тянуло ветром. Там тоже была масса торговых точек, но я уже накупила всего, что хотела. Цели такой больше не было, а ходить и просто глазеть я не люблю с детства. Как-то меня даже стошнило в киевском Центральном Универмаге, когда мама с подругой решили «пройтись» по отделам. У этой маминой подруги было такое хобби, как сейчас говорят “window shopping”, попросту, глазеть на витрины, а не покупать. За мамой я такого практически не замечала. Она была очень целенаправленной, и это бессмысленное времяпрепровождение сама не любила.
Так вот, я довольно быстро прошла мимо киосков и уже почти на выходе остановилась как вкопанная. В подземном переходе сидели три уличных музыканта, три довольно плотных дядьки, очень скромно одетых во все серое, мешковатое, как наши любители подледного лова, и играли на аккордеоне, кларнете и скрипке то, что называется stare polske nagrannia – старые польские мелодии. Я просто, что называется, обалдела. Это были все те песенки, которые я знала с детства, нет, младенчества. Их играл на фортепиано и напевал по-польски муж маминой сестры, дядя Игорь, или Генрих, как называли его поляки и как он был записан в военном документе офицера Wojska polskego /Войска польского, того, что формировали советские ГПУшники в противовес Wojsku ludowemu /Войску народному. Кто смотрел Анджея Вайды «Канал», знает, что к чему. В угаре анти-польской кампании по разделу Польши, он и еще несколько друзей моего отца, совсем мальчишки выучили польский язык так, что дядя стал «поляком», и пошел в польскую армию. Другими словами, его внедрили. Другой стал актером, а затем режиссером в польском театре…. О политике больше не буду.
Я ведь о другом. О чудесных польских мелодиях и ироничных, как сами поляки, куплетах, что рвали мне душу. Потому что это было еще одно мое детство, помимо моей бонны.
Оказывается, детств у нас столько же, сколько незаурядных лиц и событий мы повстречаем на своем пути. То же применимо и к юности, и зрелости, и к старости. Ибо человек не одномерен, как ни пытаются воткнуть его между двумя датами….
Дядьки пели и играли на морозе и сквозняке, люди бросали жалкие гроши, кто-то стоял в сторонке и фотографировал их. Но, в основном, люди бежали мимо. То ли к ним привыкли здесь, то ли закоченели их сердца и души…. А я стояла как вкопанная, улыбалась им и тихонечко подпевала. Я, конечно же, бросила им в шапку те жалкие «пенедзы», что у меня остались. Тот, что играл на кларнете, кивнул мне с благодарностью. Улыбались они все. Думаю, и удивлялись, что я подпеваю. Ведь было четко видно, что я не здешняя, приезжая из каких-то «незнаных» краев….
Я с трудом оторвалась от них, вспомнив, куда шла. Кивнула им и пошла на выход из подземки. Потом я зашла в какой-то магазин, купила мужу галстук, вышла и пошла опять на тот подземный переход. Моих дядек не было. Какая-то старая пани мела метлой переход. Метлы у них не такие, как у нас. У них веники, насаженные на палку. Не скрипят и не пылят, как наши. Но музыкантам, по-видимому, пришлось покинуть свое насиженное место….
До отъезда я еще несколько раз выезжала в город – был один общий выход, но мы опоздали на встречу с Далай Ламой. Только увидели его портрет на стене правозащитной организации, и подпись с датой: November, 1992. Warsaw.
Второй раз встречалась с одним американским индусом, знакомым моего соученика, живущего с ним в одном городке в штате Коннектикут. Он привез мне подарок от друга, повел в McDonalds. Особого энтузиазма это заведение у меня не вызвало при том, что я была в нем впервые. Он это понял, и мы отправились в патизвездночный Hyatt. Мы посидели там в кафешке, съев кофе с мороженным и пирожное «Наполеон», которое оказалось жестким и, скорей всего, не очень свежим. Я сказала индусу, и он позвал официантку. Та с недовольной миной унесла пирожное и вернула деньги….
Оба раза специально шла через тот подземный переход на Маршалковской, но музыкантов не было. Один раз мне показалось, я слышу их мелодии в конце ответвления перехода, ведущего в метро. Но мне туда не было надобности идти….
Возвращалась я домой самолетом. На сидении рядом сидел огромный поляк. Как он сказал, инженер-строитель. «Что же вы проектируете или строите в Киеве?» полюбопытствовала я. Оказалось здание на углу Бульвара Шевченко и пл. Победы, эту жуткую железобетонную уродину на месте любимого мною старого здания с прекрасной архитектурой и скульптурой, где была старая аптека, дом родственников Льва Шестова, «аптекарский дом».
Я чуть не поперхнулась и с трудом удержалась от высказывания. Только протянула «Аааа». Потом сосед достал польские газеты и начал читать. Я задремала. Сквозь сон услышала, как он что-то сказал сам себе, и открыла глаза. Поляк держал газету, развернув ее во всю ширину – и что я вижу??? Огромная фотография «моих» уличных музыкантов на весь разворот и в углу фотографии стою я и подпеваю. На весь разворот заглавие „Starsze polskie melodie ludowe na ulicach Warszawy” (Старые польские наигрыши на улицах Варшавы).
Дочитав газету, сосед заткнул ее в карман кресла перед ним. Я попросила у него газетку. Ни слова не говоря, он вынул ее и протянул мне. Я смотрела но фотографию и улыбалась идиотской улыбкой. Поляк посмотрел на меня с некоторым удивлением. «Подарите мне эту газетку!» - попросила я по-польски. Не говоря ни слова, он взял ее у меня из рук и спрятал в карман своего портфеля.
Всю дорогу до посадки он молчал, отвернувшись от меня. Когда объявили посадку, мы пристегнули ремни, ожидая, когда колеса самолета коснутся дорожки. Мой сосед первым пошел на выход. И я увидела, как он вынул газету из портфеля. У меня сердце йокнуло «Передумал. Сейчас положит на кресло, чтобы я взяла».
Не тут-то было! Он заткнул газету на полку для ручной клади, обернулся и ехидно улыбнулся. И мой Варшавский перекресток на Маршалковской, рядом с Университетом, остался лежать в самолете, никому ненужным….