От автора.
Идея написать цикл рассказов о стариках возникла, когда мы собирали истории ветеранов о войне к очередному празднованию Дня Победы. Когда информации накопилось много и я начала ее систематизировать, я поняла, что ветераны рассказывали, в основном, не о войне, а о себе и старости. Многие из них сперва удивлялись такой инициативе, мол, старики мы уже, свой век прожили, кому о нас, стариках интересно? Но потом, разговаривались и между слов пронзительно звучали их одиночество, забвение, нищета, равнодушие, предчувствие смерти и боль. Непередаваемая боль.
Говорят, что сила общества в том, как оно относится к своим старикам. Общество, в том числе, это мы с вами. Что с нами не так? Нужны ли нам сегодня рассказы стариков о жизни и любви? Мой ответ — нужны.
***
Разговор по душам
Сегодня, внученька, я хочу поговорить с тобой по душам. Сейчас ровно три часа ночи, вторник 20 апреля 2010 года. Веришь, Галочка, так тяжело на сердце, нет уже моих сил бороться и дальше жить. Особенно тяжело бывает по ночам, когда все засыпают и наступает темнота. Я не могу уснуть, а ночи невыносимо длинные, да и те уходят. Смотрю я на тебя, внученька, какая ты молодая и красивая, и душа не нарадуется. Когда-то я была такая же, а теперь старуха, да еще инвалид. Но я не жалуюсь, хорошую жизнь я прожила. Вот с тобой поделишься, Галочка, моя ж ты голубка дорогая, и то мне будет легче, ты со мной в мечтах, но будто стоишь ты рядом сейчас.
Лежу я и думаю себе, как быстро пролетели годы. Ты, Галюня, торопись, не чай, что времени еще довольно отпущено. Была я молодая, работала много, не думала о времени. Пора была послевоенная, годы непростые, но я старалась, чтоб и одеться не хуже других; волосы всегда были убраны опрятно в прическу: если отращивала длинные – вставала пораньше, заплетала красиво, а короткие – так накручивала. Платья у меня были нехитрые, ситцевые; если с расцветкой, то фасон старалась модный сшить, поясок обязательно, чтобы талию обозначить, ну, а если уже однотонные, то воротнички из кружева вязала белые. И не дай бог, чтоб грязный был – на вечер застираю, утром уже можно надеть. Платье у приличной женщины должно быть до колена. Помню, очень я не любила, когда платья выше колена носили. Ты прости мне, Галя, эти рассуждения старомодные. Обидно, мне, что ходят сейчас почти голые, и не стыдно. Что еще у меня было – бусы и серьги по моде, часы хоть и не золотые, но аккуратные. Руки у женщины, Галочка, должны быть ухоженные, но нам тогда лак было не достать, так я берегла его и старалась, чтобы ногти не ломались, даже если на заводе или в шахте работала. А сейчас, глянь Галочка, какие когти отращивают, белоручки, как же с ними работать-то можно, малыша к груди прижать, мужа приголубить? Кольцо у меня было с камушком; ох, любила я это колечко единственное! Туфли обязательно с каблуками, зимой их прямо в валенки одевала – сапоги по нашим временам были большой роскошью. Пошила костюмы себе на осень-весну: один темно-зеленый, другой светло-серый. Блузы у меня были разные, розовые, белые и в горошек – на него тогда особая мода пошла. И пальто даже было – коричневое правда, но зато свое. К нему я тоже воротник и шапку связала. Почти не красилась. Сейчас девочки в 14 лет уже накрашенные ходят, а я брови красить начала в 24 года, волосы - в 39, когда первая седина появилась. Румянами никогда не пользовалась: щеки у меня от природы красноватые, лишь пудрой, но та была в большом дефиците, так что не часто. На что мне краситься было? – за хлопцами не бегала. Главное – работа, детей поднять и жизни радоваться. Но выглядеть тоже надо хорошо. Повяжи мне платочек, Галочка, ага, вот там, в шкафу выбери покрасившее, хочу красивой лежать, и не важно, что старик мой совсем ослеп.
Вот наблюдаю я молодежь нашу, Галочка, – не умеют люди сознательно жизни радоваться. Либо проматывают ее бездумно, либо смурные сильно. И, казалось бы: бомбы на голову не падают, пули не свистят, голода нет, да и одеться зимой есть во что (и нечего жаловаться – зима должна быть холодная, на то она и зима). И почему нынче нет такой радости в сердцах человеческих? Солнце – жарко, дождь – мокро, жизнь – скучно. Ходят, в пол уставились, к небу глаз не поднимают. Кто теперь знает своих соседей? А поздороваешься в подъезде с незнакомым человеком - так неловко, будто денег в долг просишь. Придет дочка, на улицу выкатит меня – хоть с закрытыми глазами гуляй, редко когда девочку прилично одетую встретишь, а потом в 13 лет незнамо от кого детей рожают. Дети рожают детей. Воспитывать некому, вот и растет поколение беспризорное, как мы после войны. Только мы скромные были. Интимного у человека больше было, что ли. Ты скажешь, Галочка, разворчалась я, кляча старая. Так кто ж кроме меня поворчит: жить нужно достойно, а не просто быть.
Вот спроси меня, что я люблю. Молчишь. Неинтересно, али боязно знать? А я все равно отвечу: родину свою люблю, хороших людей - тружеников и справедливых. Еще честных, в первую очередь, к себе строгих, чтоб не мнили из себя того, чего нет на самом деле. Путь человек будет резким, со сложным характером, но честный. По духу мне ближе сильные и смелые. Такие страну нашу отстояли, Галочка.
От чего ж так сердце болит, голубушка моя, стучит, будто на свободу просится? Не могу, Галченок, грусть-печаль в себе держать. Поговорить мне надобно с тобой, так ты уж посиди, послушай, хоть и спишь ты, наверное, там у себя в городе давно, да все одно сделай радость старухе. Все чаще меня одолевают минуты, в которые жить не хочется. Но надо жить, Галя, надо жить. И мысли от себя эти гнать прочь, потому что жизнь у нас в крови, ее треба любить, как свет и солнце, как воздух и воду. Думать надо о хорошем, и будет у тебя все хорошо. Молодая ты еще…
Ответь мне, родная, любила ли ты уже? Занято ли твое сердце? Раз уж у нас с тобой такой разговор зашел, внученька, то честно тебе признаюсь, что любить в жизни можно только один раз. Поверь мне, Галочка, я три раза замуж ходила, восемьдесят пять лет мне, а я верю в вечную любовь, что живет она на земле, когда так трудно и сладостно одновременно бывает, кровь кипит, а сердце страдает. Останется моя первая любовь со мной до смерти. Вспоминаю я ее часто, вернее, чувствую до сих пор, хоть и не жив любимый мой уж давно. Особенно весной, когда вся природа оживает, деревья в листья одеваются, цветы распускаются, а в саду соловейко песней заливается. И как шестьдесят лет назад жду своего милого на свидание, и нет такого счастья в жизни, как первые поцелуи и объятия. Старая я уже, а это милое прикосновение, первая любовь моя не забывается. Легкая, ласковая, нежная.
Чувствую, умру скоро, Галя. Недавно сон мне приснился: попала я на небо, стою на звездной дороге, а прямо в конце нее Бог, адом и раем заправляет. Слева от Бога в аду смола горит, и в ней люди копошатся, маются, кричат, просят о спасении толпы людей, так, что не счесть. В раю по правую руку Господа яблоневый сад, яблоки на них растут краснобокие наливные, а в самой середине луг с цветами радужными, красота такая, аж сияет все, благодать; над деревьями ангелочки летают – это маленькие умершие детки: крещенные на свету резвятся, а некрещеные - поодаль, там, где туман залег. Немноголюдно в раю. Пригорюнился Бог, не глядит на меня. А я все по левую руку Его смотрю, страшно мне. Неужто попаду я в ад и буду в смоле гореть? Грешна, я, что сказать: аборты делала, счеты с жизнью пыталась свести, да и плохими словами ругалась. Жила как все живут – пока живой человек, так про живое и думает, как в жизни ему лучше устроиться, и гулять хочется побольше, и поменьше работать, некогда о душе заботиться. Вот рай и пустует. Дай, мне, внученька, карандаш, я тебе нарисую сон свой. Да ты не смейся, руки дрожат. Ты взгляни ночью на звездное небо, присмотрись повнимательнее и увидишь сон мой наяву... И вот, решилась я к Богу ближе подойти. Ступаю по звездной дороге, казацкому шляху, по которому казаки к Богу по соль ходили, и думаю, что скажу я Ему, выслушает ли меня, али нет Ему до меня никакого дела? Когда дошла я до божьего сяйва, не оказалось там никого, свет один, и открыла я, было, рот спросить, но услышала ответ так ясно - знал Он все без слов. И ответил Он мне: «С восходом». Свет исчез. Побрела я обратно. Смотрю налево, а там в смоле нет больше движения, мертвые люди лежат и не горит больше смола, остыла. Собралась я направо повернуться, как проснулась, а в голове звучало: «с восходом».
Старая я стала совсем. Знаешь, что такое старость, Галочка? Старость – это приближение смерти. Сколько раз я ей в глаза смотрела не счесть: в речке в водоворот попала, в шахте, когда воду выкачивали, завалило нас, топилась, было дело, – но никогда не ощущала я ее так, как сейчас. Утром просыпаюсь и вечером засыпаю под ее скрипучую поступь. Ходила смерть за мной всю жизнь по пятам, но я, как говорят, в рубашке родилась да отмахивалась от нее. Не до нее мне было, Галочка. Не до смерти было. И на войне из двадцати человек во время бомбежки одна уцелела, и два инсульта пережила, ноги-руки переломаны, а я все живу. Хранит меня на том свете, Галочка, кто-то. А ты, моя девочка, будь уверена, что заступник у тебя на небесах тоже будет. Только придет время, Галочка. Говорит мне старуха проклятая, внученька, что скоро оно наступит, может, так и не успеем договорить с тобой этот разговор, сердце так разболелось.
Вот и рассвет. Среда уж. Но придет новая ночь, Галочка, и, может, не будет здесь не только тебя, но обещаю: мы опять поговорим по душам.