Ослепительная белизна апреля придала Большеземельской тундре вид радостно-праздничный. На покатых буграх, обращенных к югу, по вечерам угадывались рыхлость и признаки таяния, но под утро легкая пороша, покрыв снежной скатертью, настойчивый труд солнца, пыталась отсрочить приход весны. Стояли ясные, по¬гожие дни.
Сейсморазведочная партия, стоявшая на берегу озе¬ра Бал-бан-ты, досрочно закончила работы на заплани¬рованных профилях. Начальство отрапортовало о достиг¬нутых трудовых успехах и,... коллектив малость ударился в разгул. Пили с утра до вечера и с вечера до утра. Застолья сколачивались по кланам: начальство, геофизики, взрывники, буровики, трактористы и прочие. После осушения всех запасов спиртного задействовали не успевшую окончательно выбродить брагу. Вылакали. Пару деньков отпивались чайком, парились в бане. Хорошо. Впереди отпуска, отгулы, загулы... да-да, загулы без административных последствий:
Гуляй, Ванька, ешь опилки,
Я—директор лесопилки...
Кому отпуска, а кому переезд на новое место базирования. Троллейбус, ползая в темном чреве вездехода, яростно крутил гайки. Надо же, сломался в самый неподходящий момент. У-у, трахома! Холодная глыба двигателя ГТТ упрямо молчала, покрывалась по утрам изморозью, исчезавшей к обеду. Третий день возни псу под хвост. Брезентовые рукавицы за ненадобностью валялись в стороне. Разгоряченный моторист хватал голыми ладонями инструмент, и сталь мгновенно примерзала, но также быстро нагревалась, отпотевая сыростью грязных, изработаных рук. Троллейбус,... вообще-то у него было прекрасное русское имя—Юрий, спешил закончить ремонт.
Шеф, улетая в город, обещал: «Отремонтируешь вездеход - отпущу в отпуск. При переезде обойдемся без тебя», Владимир Михайлович слов на ветер не бросает. Правда, у начальника партии курьезные неприятности. Недельки две назад в «командирский» балок вломился разобиженный буровик Ленька Кусковой. Брызгая слюной, матерясь, Кусок требовал пересмотра норм и расценок. Владимир Михайлович пообещал разобраться. Однако Кусок желал скандала, перейдя на личные оскорбления шефа и его ППЖ. ППЖ, сидевшая рядом с шефом, залилась горькими слезами. Кусок продолжал бесноваться:
- Вы мне за все заплатите, суки!... Сидят тут, а мы пашем на них, бля!
- Кусковой, прекратите. Иди проспись, Леонид, завтра раз...
- Да пошел ты, начальник! Своей бля...—закончить очередное высказывание по поводу походно-полевой жены шефа Кусок не успел. Чаша терпения переполнилась, и Владимир Михайлович, державший в руках угловой штамп, припечатал матерщинника в лоб. Тот—с копыт. Мигом протрезвев, буровик убежал, не сказав больше ни слова.
Через несколько дней после инцидента подлый Кусок, сказавшись больным, улетел в город на базу экспедиции. Переходя из кабинета в кабинет, он показывал бережно сохраненный текст углового штампа, отпечатанный посредине лба. Геофизическая экспедиция два дня корчились в конвульсиях смеха. Вдоволь насмеявшись, профком совместно с парткомом вынес решение вызвать начальника полевой сейсмопартии на ковер. Удовлетворенный таким поворотом событий, Кусок лихо праздновал свою победу и нечаянно попал в вытрезвитель. Поганые менты, сломав сопротивление пьяного геолога, воткнули пьяньчужку под обязательный душ и совершенно без умысла смыли красноречивое доказательство рукоприкладства. Лишенный важного аргумента Кусок впал в тоску. Столько хранил, не умы¬вался, а теперь вместо доказательств одна только кви-танция об уплате штрафа. Гегемон решил дать задний ход, но дело сделано: шефа по рации вызвали в управление.
Вертолет с шефом на борту улетел. Троллейбус, он же Смыслов Юрий Юрьевич, остался. Кликуха—Троллейбус прилипла давно, в подобных партиях редкий человек живёт без клички. Нет кликухи, значит не достоин, не уважают. На вопрос любопытных новичков:
—Почему Троллейбус?
Следовал неизменный ответ:
—Потому, что троллейбус самый сексуальный вид транспорта.
— Почему?
- По кочану, дуб-дверь-косяк, господин дерево. Не поставишь две палки—не поедешь.
Радостный гогот окружающих смущал новичка, и ему сразу все становилось понятно, хотя не совсем ясно, что именно понятно.
Старания Юрия подогревало письмо матери, пришед¬шее с тем же бортом, на котором улетел начальник. Невыносимо захотелось домой. Мама уже седьмой год жила одна. Старенький домишко, сработанный до войны дедом, требовал ремонта. Матери одной не совладать с нахальными плотниками. Нет, избенка их отличалась приветливостью своего вида, веселым палисадником и большим валуном, вросшим в землю посреди двора. Ка¬мень носил имя, данное бабушкой—Лысак. Юрка, бывало, часто сиживал на широкой спине Лысака, предаваясь детским мыслям и мечтам. Вокруг, в окрестных лесах и полях, было полно подобных валунов, но Лысак обладал волшебной, притягательной силой, внушая своим спокойствием мир и согласие в семье. Земли возле дома достаточно. Сажая картошку, огурцы, редьку, собирали обильные урожаи. Мать и сейчас живет в достатке, но одна. Нет уже былой силы и сноровки. Картошки садит мало, только для себя. Обширный огород сдала соседу под люцерну. В качестве платы берет молоко, иногда сметану. На старости лет сметана уже тяжела. Щи да каша—пища паша, так и живет.
В нынешнем году у мамы юбилей — шестьдесят лет. Юрий тоже рожден в мае, в конце, но это ладно. Главное порадовать маму. Надо в отпуск, непременно надо.
На третий день бесполезной возни Троллейбус уверился, что тут малой кровью не обойтись. Решился и в веселом остервенении за полдня раскидал злополучный двигатель на части. Требовалась замена поршневой группы. Не хило. Придется расстаться с ремкомплектом, припрятанном в прошлом году. Спрошу с шефа
дополнительную премию за свой ремкомплект. Дело спорилось.
Двигатели Троллейбус научился ремонтировать в армии. Сколько дизелей он перебрал, у-у-у, и счет потерян.
На Украине, где Юрий осел было, женившись после демобилизации, он прослыл лучшим мотористом Районной сельхозтехники. Колхозные трактористы буквально заливали самогоном, норовя угодить за отличный ремонт. Да, вспомнишь—вздрогнешь. Смутное время: жена Галя, дочка Оксана, вечно недовольная теща, самогон... Чуть не спился.
Семейная жизнь оборвалась внезапно. Они разошлись, Юрий уехал к матери. По приезду домой недельку отлежался и устроился трактористом на стекольный завод. Полный атас, ни удовольствия, ни заработка. Уволился. Потянуло в далекие неизведанные края. Собрал дембельный чемоданчик и рванул на Север за туманом, за деньгами и за запахом тайги.
Романтика полевых партий—нечто среднее между жизнью оленевода и заботами механика дизельной подводной лодки. Бескрайние просторы и совершенно автономное плавание. Вокруг тебя суетится добрый, работящий народ, малость дурковатый, но вполне милый. Одна треть контингента успела побывать на зоне, почти половина—алиментщики, но все сто процентов не считают справедливым то общество, из которого они сюда вырвались. Уж больно оно справедливо-бесчеловечное. И они ,пожалуй, правы.
Однажды Троллейбус, работая трактористом, провалился вместе с трактором под лед озера, не хотелось ехать в объезд. Рискнул на свою голову. Машина камнем пошла на пятиметровую глубину.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»' Пощады никто не желает...
Умора. Вокруг муть, поднятая со дна, и только пузыри воздуха торопливо бубнят, вырываясь сквозь щели кабины. Спокойно дождавшись полного заполнения кабины водой, горе-подводник устремился в едва различимую полынью. Попал. Потом пару километров бежал по тундре к ближайшему балку, оставляя на снегу кровавый след от содранных ногтей.
Трактор списали, Троллейбуса лишили премии, но впечатлений осталось на всю жизнь. «Пожалуй, в следующем году опять сяду за рычаги. Надоело крутить гайки», - думал Троллейбус, завершая ремонт.
После обкатки на самодельном стенде двигатель работал ровно и устойчиво. Шеф, вернувшийся вместе с раскаявшимся Куском, доволен. Подписал отпуск, обещал отправить первым же бортом. Надо затариться.
Троллейбус выпросил у Сан Саныча «Буран», старенькое ружье (новое тот не дал) и два дня мотался по тундре. Не без успеха. К отлету набил два рюкзака куропаток, два зайца. Песец уже пошел в линьку, и бить его бессмысленно. Мешок мороженного чира уже месяц ждал своей участи, так что улетал, действительно, не с пустыми руками.
Завтра утром борт. Отлетают втроем - он, шеф, и прибилась еще повариха с фактории, молодая деваха приблатненного вида. Шеф, глядя на нее, загадочно улыбается, подмигивает.
Утро, метет поземка. Так и пурга соберется. Благую весть принес радист. «Борт вылетел в восемь двадцать», — значит через час прилетит. Поземка все мела, услышав звук МИ-8, дали пару сигнальных ракет, для верности.
Вертолет, подняв снежную пелену, приземлился. Из кабины вылетел разъяренный экипаж и с пеной у рта стал орать, что больше в эту кретинскую партию, пуляющую по машине сигнальными ракетами, не полетит. Конфликт уладили ящиком превосходной соленой рыбы. Дальнейший перелет прошел успешно.
Впереди весна, лето, родительский дом и море в Сочи... Нет, в Гаграх (О море в Гаграх...), Украина, дочка Оксана. Нет, не надо, у нее уже другой, своя семья.
Билетов в Москву нет на месяц вперед. Не беда, достанем, есть «бабки»—будут билеты. Так, половину оставляем наличманом, половину на аккредитив—для надежности. Теперь пару пузырей в зубы и в общагу, там, разберемся с проблемами.
Разбитной таксист доставил в пустынный магазин на окраине, помог загрузить ящик водки в багажник, за что получил королевское вознаграждение.
Общага гудела. У подъезда стояли таксомоторы, ти¬кая включенными счетчиками. Таксисты с хищными ли¬цами травили байки, зорко следя за входной дверью, выплевывающую пьяненьких, богатеньких геологов.
Покорители недр, ощущая свою значимость, приказы¬вали строгим, заплетающимся голосом: «Командир, за штурвал».
Командир, четко помнивший своего «шефа», с напус¬кной поспешностью сигал в раздолбанный аппарат.
— Куда едем, шеф?
— Вперед.
— Вас понял, шеф.
— Да... вперед и побыстрей.
— Быстрей не положено, знаки.
— Кому не положено?... Мне не положено?
— Мне, шеф.
— А ты езжай.
— Не могу, ГАИ оштрафует.
— Заплотишь.
— Где деньги, шеф?
— Я башляю, гони.
— Гони! Я денег не вижу, шеф.
— Что! На... хватит, теперь гони!
— Е-с-с, шеф!
Некоторое время едут молча. Становится скучно.
- Командир, а ты...допустим...задом ехать можешь?
— Зачем задом?
— А... вдруг у тебя все передние скорости пропали.
— Ну?
— Баранки гну. Значит, тебе надо ехать... на задней передаче, понял, ездюк?
— Ну?
-- Че ну?
— Зачем задом?
— Я так хочу... На, башляю. Разворачивайся и тули задом.
— Этого мало.
— Разворачивайся, я добавлю.
— Ну, ты вообще, шеф, как прокурор!
-- Почему?
— Добавляешь хорошо!
— Я такой... между прочим МГУ... почти закончил. Не успел, выгнали за.,.за то, что я им правду в глаза говорил.
— Ладно врать-то.
— Я, я вру?! Да... вот Андрюха подтвердит. Андрюха... слышь, скажи... Анд... Во!... Спит ханурик. Жаль, он доказал бы.
— Шеф, нам куда править?
— Куда, куда-а, на кудыкины горы. Сворачивай в переулок. Нет, погоди... Езжай нормально, че ты задом едешь? Ездить не умеешь?
— Могу.
— Ну, так разворачивайся.
— Не могу.
— Могу не могу. Оборзел. Ты че?
— Ты мне заплатил, чтоб я задом ехал.
— Ну?
— Теперь я должен так ехать, понял?
— Ну?
— Что ну, плати, и поедем прямо.
— Ладно... на. Крути на Патриса Лумумбы, девятнадцать, лежачий небоскреб...
— Знаю, шеф.
-- Откуда?
— Да кто его не знает.
На улице Патриса Лумумбы догнивал барак длиной метров сто и гордо именовался «Женским общежитием Октябрьского домоуправления». Ветхое сооружение времен расцвета репрессивной системы повидало на коротком веку такую гамму человеческих судеб, что хватило бы на сотни повестей и романов. Построенное зэками, как жилой барак на зоне, здание в дальнейшем выполняло множество других функций, обусловленных изменяющейся действительностью. Последнее предназначение, самое шикарное и демократичное, позволяло уподобиться Версальскому дворцу, принимающему бесчисленное количество визитеров всевозможного происхождения.
Кавалеры лихо подкатывали к полузасыпанному снегом общежитию и через полчаса выходили в обществе густонакрашенных женщин, преимущественно легкого поведения. Таксисты называли их более хлестко и коротко, но сути сие не меняло.
Шумные компании упихивались в просевшую машину, таксист, артистично ругаясь, с усилием закрывал дверцу переполненного салона и, подсчитывая в уме барыш, летел в сторону ресторана. Особым шиком пользовался прием остановки машины у самой двери «кабака» с непременным визгом тормозов. Чем громче и продолжительнее визг, тем больше чаевые. Хороший визг стоит денег.
Царственно отвалив за доставку крупной купюрой, «шеф» галантно, так ему казалось, пропускал дам и, полуобернувшись, начальственно давал указание «командиру» ждать их под парами до закрытия заведения. Командир бойко отвечал: «Е-с-с, сэр!»—неторопливо подбив выручку, уезжал.
Современные золотоискатели, нефтяные короли, тру¬женики недр и прочий отдыхающий в ресторанах люд существенно отличается от персонажей, описанных в царские времена. Нынешние покорители недр не пытаются облачиться, в трехаршинные портянки из панбархата, не сеют по столам золотой песок, не забрасывают певичек голубыми песцами. Нет, наш «солнца и ветра брат», вырвавшись из тайги или тундры, скромно отмечает трудовые успехи в кругу единомышленников, соблюдая правила хорошего тона, принятые в обществе социальной справедливости.
Наряду с естественными желаниями много выпить и хорошо закусить, устраивались состязания: кто разорвет упакованную в банке пачку трехрублевок, выпьет, не отрываясь, бутылку водки «сгорла», съест за пять минут килограмм икры, да мало ли интеллектуальных задумок бродят в просвещенных умах. Что не сделаешь, демонстрируя даме сердца свой недосягаемый интеллектуальный уровень.
Троллейбус не особенно изощрялся в выдумках. Во-первых, зачем? Во-вторых, он брал другим. В-третьих, может и изощрялся, но не помнит, поскольку у него есть цель — вылететь на Москву.
До Москвы далеко, но подруга, способная достать любой билет, рядом, отпуск — полный полярный день, денег навалом, кайфуй как турецкий паша... Надо подождать недельку? Какие дела, подождем. Куда спэшить такой жара от такой красивый дэвушка! Э-э?
«Дэвушка» имела в общаге отдельную комнату и милую привычку наливать в стакан с утра. Обитая на первом этаже (второго и последующих просто не было), Троллейбус ощущал себя на седьмом небе. Райский сервис продолжался до полного опустошения тугого кошелька, далее душевный климат суровел, обещанные билеты никто не гарантировал. Какие билеты? Живет тут на всем готовеньком, так еще билеты ему подавай! Троллейбус ужасно обиделся и, пытаясь защитить свою честь, превысил допустимые нормы общения. Прихехешница смылась. Невесть откуда взявшаяся комендантша общежития (может, и не комендантша) выдворила «постороннего мужчину» прямо на улицу.
Скрывая досаду, Троллейбусе небрежным видом уселся в подкативший мотор: «Прощай, немытая Россия, сюда я больше не ездок».
Через полчаса он выклянчивал у надменной кассирши свои кровно заработанные и пришедшие на книжку только вчера. Кассирша долго упорствовала в виду отсутствия денег. Подсластив тяжкую судьбу финансового работника презентованной пачкой шоколадных конфет, нашла необходимую сумму. Попутно она объяснила бестолковому и кажется пьяному клиенту, что деньги из аккредитива он может получить только в другом городе, но никак не у них. На вопрос: «Почему?» — витийствовала о пунктах и параграфах, окончательно сбив Троллейбуса с толку.
В расстроенных чувствах он побрел в соседнее помещение, где размещалось почтовое отделение, и отправил денежный перевод матери. Проделанная акция несколько успокоила взбудораженный дух любящего сына. Окончательное спокойствие принес случайно встретившийся Цыганков Володя — старый знакомый по работе в Газпроме. Вовчик — деловар, достать билет — ноу проблем. У него одна «герла» в Агентстве пашет, Валюха, так для нее билет, что нам два пальца против ветра. За Валюху стоило выпить, особенно под строганинку из жирного муксуна. Сколько месяцев не виделись с другом... Ну, бум!
В Агентстве народу-у-у! К кассам не пробиться. Прорвались. Напрасно, Валя уже две недели в отпуске. Троллейбус озверел, но Вовусик после правки буйной головушки вспомнил, - на набережной живет один «мен»... Не мент, а мен, один из солидных пиплов, пьет только коньяк. Так вот, для него билет... тьфу. Берем пару «Бакы» и... Плис! Взяли. Поехали к этому менту или как его. В командировке, бля! С расстройства осушили взяточные фугасы, немного успокоились. Уснули.
Утром друзей разбудили гром духовых оркестров, они вспомнили, что сегодня 1 Мая — праздник трудящихся всех стран. Три дня сол... солидарились с трудящимися все... особенно угнетенных стран.
Четвертого мая Троллейбус праздновал свой день рождения, заранее, с верным другом Владимиром, и пропили все жалкие остатки наличных денег.
День печати ознаменовался встречей с шефом. Радости Троллейбуса не было краев, он умолил Владимира Михайловича, и тот, добрая душа, увидев бедственное положение подчиненного, согласился отправить Смыслова обратно в партию. Последний в нынешнем сезоне санный обоз отправлялся вечером. Счастливый Троллейбус, оформленный вторым трактористом, отбывал в родные края.
Провожая тракторный обоз, шеф записал просьбу Смыслова, которую честно выполнил. На шестидесяти¬летний юбилей Анна Васильевна Смыслова получила телеграмму на художественном бланке следующего содержания:
«Поздравляю славным юбилеем, желаю крепкого здоровья, долгих лет жизни всего самого наилучшего. Отпуск приеду позже, сейчас нет возможности.
Целую, Юрий»