Стена

Арина 62
В садике Маринку любили все. Дети за то, что с ней было интересно. Воспитатели за то, что она могла на час-два занять всю группу, и их вмешательство совсем не требовалось. Когда группа выходила во двор, тут же сочинялся сценарий и распределялись роли. И вот уже летят по небу Гуси-лебеди - верные помощники Бабы-яги или скачут на лихих конях разбойники, которые ловят Герду. Не трудно догадаться, кто был в роли самой Бабы-яги или Разбойничихи. Эти роли доверить кому-то Маринка никак не могла - от них зависела вся динамика игры. Ну вот поставь на эту роль какую-нибудь Анечку - и все. Она не только Иванушку поймать - своих же гусей-лебедей построить не сможет. И развалилась игра. Поэтому Маринка предпочитала играть с мальчишками. Они надежнее, всегда могут что-то свое придумать, развить сюжет, делают все с азартом. С ними играть интереснее. А девчонки... они годятся только для массовки. Да и ревут, если что не так. Ну подумаешь, ветка на дереве обломилась и ты упала. У нее - у Бабы-яги - тоже иногда метла ломается. Но это же не повод реветь. Нужно быстренько хватать другую и дальше продолжать погоню. Бывало и такое, что кто-нибудь из разбойников не рассчитывал свои силы, и Герда начинала выть на весь садик. А вы что думаете, настоящей Герде не больно было? Да еще побольнее вашего! Попробуйте-ка в мороз почти раздетой по северному полюсу побегать! Но на подобный рев, как правило, сбегались воспитатели, и играм приходил конец.

Вообще-то, Маринка старалась следить за тем, чтобы никто никого зря не обижал. Но если требовалось, то сама могла кому угодно отвесить подзатыльник. Случалось это крайне редко, только если мальчишки безосновательно обижали девчонок. Вот так случилось и на этот раз. Женька с утра доставал Светку: то толкнет ее, то пнет. Когда он ударил девчонку машинкой по голове, Маринка не выдержала, отобрала у него машинку и сделала то же самое - ударила его. Пусть сам прочувствует, каково это. Мальчишка разревелся, да так истерично и жалостливо, как-будто его головой стенку пробили. Тут же вмешалась воспитательница, и Маринку поставили в угол. Она недоумевала - за что? Ведь она поступила по справедливости. Но разбираться никто не пытался. Немного погодя воспитательница предложила ей извиниться, и тогда ее выпустят из угла. Но Маринка не чувствовала за собой вины, поэтому не намерена была извиняться. Так она и простояла в этом ненавистном углу до прихода родителей. Было видно, что воспитательнице самой жалко Маринку, но дело касалось принципов - взрослые всегда хотят добиться от ребенка своего. А Маринке терпения хватало, тем более, что она не особо расстраивалась - ей всегда было чем занять себя. Голова то при ней - можно что-нибудь сочинять, придумывать новую игру или сказку.
 
Первой в садик пришла Женькина мама, и подлый Женька в красках и со слезами на глазах описал ей, как Маринка зверски избила его. Женькина мама, конечно, устроила скандал. И тут, как назло, появилась Маринкина мама. Обычно ее с братом из садика забирала старшая сестра. Но именно сегодня почему то пришла мама. Она выслушала все, что ей сказали Женька, его мама и воспитательница, взяла Маринку за руку и повела домой. Маринка пыталась все объяснить, но мама не хотела даже слушать - она не привыкла, чтобы жаловались на ее детей, и была сердита.
 
По дороге домой они проходили мимо деревенского колодца. Мама остановилась, открыла колодец и заставила Маринку посмотреть в него. Маринка заглянула внутрь и тут же отпрянула. Оттуда на нее выползала бездонная страшная чернота. Ни воды, ни дна колодца Маринка не увидела - только ужасное пустое черное пространство. От страха перехватило дыхание, сжалось горло и как-то странно похолодело в животе. А мама спокойно сказала, что если Маринка и дальше будет себя плохо вести, то она бросит ее в этот колодец - ей не нужна плохая дочь. "Ты обещаешь, что будешь хорошо себя вести?" - спросила мама. Маринка только кивнула головой, говорить она не могла.

Весь остаток вечера она думала. Она так и не поняла, за что ее наказали. Ведь им всегда внушали, что слабых нужно защищать. Почему же сейчас, когда она защитила слабую девчонку, все были настроены против нее? Видимо, взрослые могут говорить одно, а делать другое. И не понятно, что в следующий раз они посчитают хорошим, а что плохим. И вообще, как дальше вести себя, чтобы не оказаться в том бездонном колодце? Она знала, что ее мама всегда делает то, что обещает.
 
Ночью она в ужасе падала в этот колодец. Она летела вниз, кувыркаясь, и кричала от страха. И вот уже видно дно, сейчас она плюхнется на него и разобьется... Маринка содрогнулась и проснулась, вся в холодном поту. Видимо, она и вправду кричала, потому что отец уже склонился над ней, взял за плечи. "Что с тобой, тебе что-то приснилось?" Она рассказала свой сон. Папа заверил, что ничего страшного, все дети летают во сне - это значит, что они растут. Но Маринка то знала, что такое летать, а что - падать. Во снах она часто летала - просто, без крыльев, поднималась вверх, в синее-синее чистое небо и оттуда смотрела вниз. И видела свой дом, деревню, речку. На душе было легко и радостно. И совсем не хотелось просыпаться. В этом новом сне она падала в жуткую черную бездну, и было страшно. Долго еще - лет до двенадцати - ей снился этот ужасный сон.
 
Конечно, со временем Маринка поняла, что никто ее бросать в колодец и не собирался, что это был такой воспитательный ход. Но тогда она сделала для себя некоторые выводы. Среди сверстников она оставалась такой же бойкой атаманшей, которая никого и ничего не боялась. Но попадая в общество взрослых она резко менялась - становилась послушной скромной пай-девочкой. Она очень быстро сообразила, что такой образ поведения выгоден всем - не создает проблем взрослым и избавляет ее от необходимости общаться с ними, подвергая себя неожиданной опасности. И вообще, теперь она старалась как можно меньше говорить в присутствии взрослых, особенно мамы - вдруг что-то из сказанного будет расценено как "плохо". Она научилась контролировать свои поступки и слова, скрывать от всех свои мысли и чувства. И никто на свете не знал, как тяжело ей, шестилетней девчонке, жить в постоянном напряжении. Ведь надо было следить за собой - не сделать неправильно, не ляпнуть лишнего, наблюдать за взрослыми, вычисляя, что в их понимании хорошо, а что плохо. Иногда она забиралась на чердак или под кровать и тихо плакала, чтобы никто не слышал. Она и сама не понимала, отчего плачет. Просто было грустно и  хотелось поплакать.
 
А стеночка, выстроенная ею между своим внутренним миром и миром внешним, постепенно становилась прочнее и прочнее. Скрытность и внутреннее одиночество, нежелание и неумение открывать душу при внешней веселости и общительности вошли в привычку. Она могла говорить и рассуждать обо всем на свете, кроме своих чувств и эмоций. Однажды, когда Маринка уже выросла и стала взрослой девушкой, мама с обидой спросила, почему она, как другие девочки, не делится с ней своими девичьими секретами. "Мама, я не знаю, как это делать. Я никогда этого не делала". Мать расстроилась, вспомнив, что действительно - этого никогда не было в их отношениях. Маринке было жалко ее, но ничего сделать с собой она не могла. Стена была железобетонной.