Однажды весной мне пришлось переезжать на другую квартиру. Я собрал все свои вещи, которые поместились в небольшой дорожный чемоданчик, и отправился искать нужную улицу. Эта улица поразила меня своей зеленью и чудными писаными домиками. Вот уж не ожидал, что в большом городе остались такие живые зеленые уголки. В каждом дворе виднелись клумбочки, сады с множеством яблонь, вишен, слив, алычи, берез и других роскошных деревьев.
Наконец я нашел и свой дом. Он находился в глубине густого сада. Под одним из деревьев, в тени на старой давно не крашеной скамейке, сидел мужчина лет пятидесяти и курил папироску. Он ждал меня. Это был хозяин дома, который я собрался снимать. Мы сошлись в цене и я, получив ключи и простившись с хозяином, понес свой чемодан в дом.
Я отпер старый замок и вошел во внутрь. Домик оказался небольшой, в две комнаты. Одна очень большая, вторая очень маленькая. Кухня, веранда и кладовая. В большой комнате, оклеенной какими-то старинными обоями, стоял диван, стол, тумба и пара старых кресел. На стене висели старинные часы. В маленькой комнатке едва помещался шкаф и кровать. Я мысленно отвел маленькую комнатку для сна. Она была уютная. В большой кое-как разложил свои книги, вещи. Кухня тоже была большая, заставлена старой посудой. На стене висели кастрюли с длинными ручками, сковородка, какие-то кухонные инструменты, вроде ополонников или, может, они по-другому называются, я не знаю по причине принадлежности меня к мужскому полу. Признаюсь, что на кухне я был совершенно беспомощен. Я не умел сварить даже яйцо. Но, голод - не тетка. Перед уборкой я решил утолить начинавший напоминать о себе голод. Сварив какую-то липкую глевкую кашу, я приукрасил ее недогоревшей поджаркой. Запил все это кушанье чаем и отправился снимать густую паутину и мести нечистый пол. Через два часа все было чисто и лежало на своих местах. «Не дворец, - думал я, -но, как временное жилье, сойдет. Жить можно».
Работал я много. Приходил поздно и большей частью читал перед сном. Сил на приготовление ужина или на другие дела не оставалось.
Наступил первый долгожданный выходной день. Я каторжно спал до обеда. Меня разбудил голод. Заставил подняться с теплой постели и приготовить мой очередной кулинарный шедевр. Я завтракал картошку, сырую в одном месте, и пригоревшую в другом. Потом я заварил кофе и вышел с папироской на крыльцо, как настоящий аристократ. Я сидел на скамейке, пил кофе, поглядывал на сад, слушал птиц – одним словом, наслаждался отдыхом, как мог. Привыкал я к моему новому жилью долго. Но, когда привык, понял, что всем сердцем полюбил мой старый ветхий дом, и его сад, и библиотеку, оставшуюся от дедушки, отца хозяина, жившего много лет назад в этом доме.
Однажды, очередной раз перебирая запыленные книги, я нашел старую тетрадку. Обложка с нее была сорвана. Когда я прочел первые строки, написанные мелким острым почерком, я понял, что это был дневник. Кто его писал и когда, я не узнал даже тогда, когда прочитал его. Через несколько лет, когда мне пришлось покинуть мой любимый дом в саду, я позволил себе взять этот дневник с собой, дневник, перечитанный мною не один десяток раз. Начало и конец дневника не уцелели, как и обложка. Вот, что я прочел в этой странной пожелтевшей тетрадке.
« 19 декабря. Сегодня ко мне снова приходила Наденька. В который раз мне было неловко принимать ее у себя. Моя комната настолько убогая, что самому неприятно в ней находится. Это – самая дешевая и самая плохая комната во всем доме Розы Григорьевны, которая сдает 8 комнат разным приезжим и просто не имеющим своего собственного жилья людям. Наденька такая добрая, жалеет меня. « Не волнуйся, - говорит она, - найдется работа –сможем отдать долги и заживем как-нибудь». Мне совестно и больно на нее смотреть. Она принесла чай и печенье. Мы пили душистый чай и болтали. Как хорошо, что есть у меня моя Наденька, моя отрада, моя отдушина.
20 декабря. Только что ушла Наденька. Она принесла мне рубашку, которую несколько дней назад взяла, что бы нашить латку. Руки у моей Наденьки точно золотые, так искусно она подчинила мою рубашку. Совсем не было видно, что она не первый раз штопанная. Я обрадовался ее приходу, но посидела она недолго, ушла отнести одежду, которую она брала шить на дом. А еще моя Наденька вязала скатерти и салфетки и тоже продавала. Бедная, она как могла старалась прожить сама и помочь мне в моем положении. Я не мог брать у нее деньги. И она, что бы не ставить меня в неловкое положение, приносила мне еду, иногда покупала папиросы.
22 декабря. Снова неудача. Я пытался устроится на работу и мне в очередной раз отказали. Директор магазина, в котором я искал себе место рабочего, отказал мне, потому что я был плохо одет, и, как он сказал, похож на пьяницу, а ему нужны трезвые и серьезные работники. Я пытался спорить, доказывал обратное, но меня провели к выходу. Я шел домой совершенно поникший, голодный и, в добавок, замерзший, как собака. Пальто на мне было совсем простое, из тонкого сукна. Оно и в осеннюю пору не грело, что говорить о суровых декабрьских морозах. Дома меня ждала Наденька. Она принесла немного каши и хлеба. Весь вечер она пыталась утешить меня, отчего мне было стыдно и досадно.
24 декабря. Сегодня прекрасный морозный солнечный день. Настроение мое самое что ни на есть веселое, потому что ровно в 12 дня я иду устраиваться рабочим на зерновые склады какого-то заможного поляка, занимающегося продажей зерна. Это Наденька сорвала объявление и принесла мне. Ах, Наденька! Моя Наденька! Что бы я делал без тебя?!
25 декабря. 11 часов утра. Я только проснулся. У меня ужасно болит голова. Будто бы в ней тысячи музыкантов одновременно заиграли на своих инструментах. Это от того, что я вчера поздно лег. Очень поздно и очень пьян. На складе мне отказали, поляк недоверчиво осмотрел меня с ног до головы, подумал немного, и сказал, что рабочего уже нашли и место занято. Я так расстроился, настроение мое веселое и почти праздничное вмиг сменилось на тяжелое и унылое. Я шагал домой. Пушистые хлопья снега покрыли всю мою голову и залетали за воротник. По дороге мне встретился знакомый, мы вместе учились в художественной школе. Он обрадовался такой встрече, а мне было стыдно за мои жалкие лохмотья, за мое пальто, на несколько размеров больше, худо болтающееся на мне от ветра. Приятель пригласил меня в рюмочную, находившуюся, по его словам, совсем недалеко. Я согласился и вскоре мы вошли в небольшую но очень шумную комнатку, располагавшуюся на цокольном этаже какого-то серого пятиэтажного дома. В этой рюмочной было так накурено, лица людей рассмотреть было совсем невозможно. Столы были уставлены множеством пустых, полупустых и полных бутылок, пепельницами, из которых окурки вываливались на стол и на пол, селедками, тараньками, хлебом, луком, кусками мяса и прочей провизией закусочного характера. У барной стойки стоял высокий очень худой и серьезный мужчина лет сорока, басом смотревших на все, что происходило в рюмочной. Он то наливал из бутылок разные напитки, то выписывал счета, то снова наливал. Между тяжелыми дубовыми столами бегал маленький костлявый паренек в когда-то белой, но почерневшей от старости рубахе, официант Алешка. Он услужливо подбегал ко всем, приносил, уносил, и все время улыбался. Мы заняли последний свободный стол, взяли водки и пива, и стали болтать. Большею частью говорил мой друг, я же, ничего не евший с самого утра, начал очень быстро пьянеть. Мне ужасно хотелось кушать. Водка еще больше разыграла и усилила мой голод. Друг видимо все понял, и попросил Алешку принести чего-нибудь закусить. О чем мы говорили, я почти не помню, так как был ужасно пьян. Помню, как друг мой нес меня по лестнице до квартиры, и я больно ударился головой об угол. Больше не могу писать, сильно болит голова.
26 декабря. Как же меня отругала моя Наденька! Как она сердилась и как она была красива в тот момент, когда ругала и упрекала меня за мое ужасное поведение. Она очень волновалась, что я так долго не возвращался, уснула в моем кресле. Когда друг затащил меня в комнату, она плакала. Я – ужасный человек. Я огорчил мою Наденьку. И уже не первый раз огорчил.
27 декабря. Наденька сегодня освободилась раньше и пришла ко мне ужинать. За ужином мы говорили о работе, о том, как все должно наладиться, когда я найду работу… Вдруг мне пришла в голову мысль, которую я высказал вслух:
- А что, если поехать в столицу? Там, говорят, работа всегда есть. И платят получше, чем в провинции.
- Да, мой милый друг, -отвечала Наденька, - и я слышала, что там всегда есть работа. Но мы не будем видеться.
- Наденька, мы не будем видеться, но это же все временно. Я заработаю много денег, вернусь, мы поженимся и заживем, как все люди.
Немного подумав, Наденька с очень заметной грустью в голосе сказала:
- Может так будет лучше. Мы будем видеться на выходных. Я как-нибудь приеду в гости к тебе. Но тебе нужны деньги: на билет и на первое время. Снять комнату, кушать. Нужно купить несколько рубашек и теплые штаны. Морозы только начались, впереди еще долгих два месяца зимы.
- Я займу денег.
- У кого?
- Не знаю. Что-нибудь придумаю, мой милый друг Наденька.
30 декабря. Никто не дает денег взаймы. Я оббегал всех знакомых. Но одним я уже и так должен, другие отговариваются, третьи отнекиваются: нет и нет денег, уже одолжил, самому нужны деньги, сама хотела занять, да никто не дает, скоро новогодние праздники, Рождество, самим деньги нужны…
4 января. Я так и не смог ни у кого занять хоть немного денег. Ужасно скучно. Тоска пробирает всю мою душу. Грусть и волнение лежат камнем на сердце. Что делать?
5 января. Сегодня Наденька пришла очень веселая и радостная. Сказала, что после Рождества, которое она хочет провести вместе, я смогу отправится в столицу. Я спросил у Наденьки, как такое может случится, ведь денег я так и не нашел. Но она ничего не отвечала а только лукаво усмехалась и все время повторяла, что все будет хорошо. Вечером она призналась мне, что собрала 400 рублей. 100 у нее были накоплены, а на 300 моя бедная Наденька продала свои сережки и колечко, доставшиеся ей от матери, которая умерла, когда Наденьке было 14 лет. Мне было ужасно горько брать эти деньги, и ужасно стыдно. Но Наденька пыталась скрасить этот неловкий момент, шутила, смеялась и повторяла, что я буду ей должен, а когда вернусь – отдам ей с процентами. Разумеется, она шутила. Но я все ровно чувствовал себя неловко. Но, делать было нечего. И мы стали потихоньку собирать меня в дорогу. Пересматривали и чинили мой гардероб.
6 января. Сегодня мы купили билет. А еще – сахару, чаю, хлеба, сдобных дорожных сухарей, соленого мяса. Две пары носков и теплые штаны. Я не хотел это все покупать, но Наденька настояла. Поезд 8-го. В 5 часов утра.
7 января. Рождество. Мы с Наденькой готовились к праздничному ужину. Я помогал готовить кутью с медом и орехами. Не люблю кутью. Никогда не мог понять, как можно есть сладкую кашу, да еще и с орехами, маком, изюмом… Мне так тяжело, необыкновенно тяжело на душе. Только теперь, перед предстоящей разлукой, я понял, как привязался к этому маленькому доброму заботливому и преданному мне существу. С какой необыкновенной заботливостью она готовила рождественский ужин, всю неделю собирала мои дорожные вещи. Как дома хорошо, как тепло в этой холодной комнате, как уютно с ней в моей неуютной квартире, как вкусна эта кутья, которую я терпеть не могу, как грустно расставаться, к чему так привык. Человек – это такое существо, которое может привыкнуть ко всему, к каким бы то ни было некомфортностям, лишениям. Даже физическую боль в некоторой степени мы способны перенести, привыкнув и приспособившись к ней. Единственное, к чему не способен привыкнуть человек – это к нравственным лишениям. Это мое многолетнее наблюдение…
8 января. Я уже в поезде. Расставанье было еще тяжелее, чем я себе его представлял. Я думал, как буду утешать Наденьку, когда мы будем стоять на перроне, а сам едва держался на ногах. Я старался не показать виду или хотя бы немножко скрасить печальные минуты расставания, заготовил пару фраз, что бы утешить ее, бедную, а сам растерялся так, что забыл все свои речи и не смог выдавить из себя ни единого слова. Дурак. Пропащий я человек, думал я, стоя на перроне и глядя на слезы Наденьки, градом льющиеся из ее красивых глаз. Ох, настрадалась она рядом со мной. Ну, ничего, поеду в столицу, заработаю много денег и сделаю ее счастливой в нашем новом гнездышке, которое мы сами совьем для себя.»
Далее несколько страниц были вырваны из дневника. Я оторвался от чтения и почувствовал ледяные мурашки. Как же затронули меня эти пожелтевшие страницы чужого дневника. До самого утра я не сомкнул глаз. Все думал о тетрадке, лежавшей у меня под подушкой. Чей это дневник? Кто писал его? Когда? Жив ли еще этот человек? Жива ли Наденька? Вместе ли они? Вопросы один за другим возникали в моей голове, картины, рисуемые воображением, отогнали сон. Было 4 часа ночи, и я решился дочитать. Необыкновенное волнение овладело мной. Я вышел в сад, закурил папироску, вдохнул свежего воздуху и вернулся дочитывать дневник.
«13 января. Наконец-то я снял угол. Комнатка в большом доме на улице Добрый Шлях была еще хуже, чем та, которую я оставил в своем городе. Еще непригляднее, еще сырее и темнее. Старый полуразвалившийся диван, стул и небольшой стол – вот и вся моя мебель. Завтра иду искать работу.
24 января. Я устроился рабочим в большой магазин в самом центре столицы. Работаю очень много. По 16 часов. Завтра первый выходной. У меня осталось 210 рублей. В столице все дорогое. Поэтому я почти не покупаю ничего, только дешевые папиросы и хлеб. Отдам за комнату 200 и останется всего 10 рублей. Я до зарплаты еще так далеко.
26 января. Пропащий я человек! Совсем пропащий… Наденька! Моя бедная Наденька… Что же я наделал? Дурак… Я все проиграл… Все… Совершенно все…
Вчера был мой первый выходной. Я долго спал. Потом пил чай с хлебом. После обеда решил прогуляться по городу. Я взял с собой паспорт и все свои деньги и отправился в город. Высокие дома, ограды, блестящие витрины магазинов, рестораны – все так и слепит глаза. Сколько соблазна! Какие красивые хорошо одетые люди гуляют беззаботно улицами города. Держат друг друга за ручку, смеются, болтают. Я порядочно находился, был у какого-то памятника, проходил мимо знаменитого театра, большие окна которого светились всеми цветами радуги. Я очень проголодался и замерз. Решил зайти в кабачок и выпить рюмочку в честь выходного, а может и перекусить чего-то горячего. На все про все я отвел себе потратить 5 рублей, но не более. Я распахнул дверь первого попавшегося мне питейного заведения. Это была маленькая ресторация, очень сильно напоминавшая мне рюмочную, в которой мы сидели с моим другом-художником. Я заказал рюмку водки и горячий суп с потрохами. Он был необычно вкусен и хорош. Давно я не ел горячего. Водка очень расслабила меня и я, так и быть, заказал еще одну. Потом я попросил счет и долго не решался в него заглянуть. 4 рубля 80 копеек. Довольный тем, что я уложился в отведенные себе на отдых деньги, я оставил 20 копеек официанту на чай, да да, на чай. Я слыхал, что в больших городах принято официантам оставлять мелкие деньги на чай. Я хотел было уходить, но вдруг заметил в углу компанию, играющую в карты. Игроки сидели за большим столом, уставленным множеством бутылок, так что играющим практически не оставалось места для самой игры. Играли на деньги. В центре стола лежал банк – куча денег из разных купюр: засаленные трешки, скомканные пятерки, вдвое или вчетверо сложенные четвертаки и полтинники. И даже сторублевая купюра торчала из этой заветной кучи. Вот бы выиграть все эти денежки, думал я, раз – и карманы набиты деньгами. Раз – и это все мое… Дальше я смутно помню. Все как в тумане. Помню, как я подошел поближе, что бы рассмотреть, в какую игру играла компания веселых постоянно матерившихся пьяных людей. Покер. Да, точно – покер. «Молодой человек! Присоединяйтесь! Чего за спиной у счастья стоять?! Так и удачу отпугнуть от себя на всю жизнь можно! Ха-ха-ха!.. –весело прокричал толстяк, сидевший за игорным столом с целым веером полосатых карт в руке. – На кону 700 с чем-то рублей! Ха-ха-ха!.. Желаете попытать судьбу? Ха-ха-ха!..»
Предложение было так заманчиво. А его смех так легок и весел. Куча рублей манила. «Раз – и все это твое! Раз – и все твое!» - говорил мне внутренний голос. Сам не помню как, я сел за стол, положил на кучу 200 рублей. Мне дали карты и игра понеслась вперемешку с руганью и выпивкой… Я очнулся, когда толстяк, так искусно зазывавший меня играть, тяжело нагнулся через свой огромный живот и потащил к себе кучу денег со стола. «Выиграл! Я снова выиграл! Всем водки! Я угощаю! Ха-ха-ха!» – кричал счастливый толстяк. Я был поражен. Как я мог согласиться поставить на кон все мои деньги? Не мои, а Наденькины… Пропащий я человек…»
На этом дневник оборвался… Я не мог уснуть. Как же так? Что было дальше с этим человеком? Смог ли он отыграться? Хотя, как? Ведь у него не осталось денег? На что жил он? Вернулся ли домой или остался в столице? Боже мой! Как мне не давала покоя эта история из дневника…
На следующий день я решился искать остальные листы. Весь день я не мог думать ни о работе, ни о чем другом. Все мои мысли занимал странный дневник чужого человека. Вечером я пришел с работы домой и сразу же начал поиски. Я перебрал все книжные шкафы, пересмотрел все книги и журналы, заглянул во все ящики, даже отодвигал старый сервант, в надежде, что листы могли упасть за него. И не нашел. Ни одного листочка. Не знаю, почему я так расстроился? Почему так проникся этими строками, в которых столько боли и переживаний. В тот момент я бы многое отдал, лишь бы найти листы и узнать, чем закончилась эта история. Я долго не мог уснуть, а ночью мне снилась Наденька и высокий худощавый человек в ситцевом пальто с картами в руках, снились деньги, небрежно кинутые в центр стола… Во сне я слышал голоса людей, играющих в карты, чувствовал то, что чувствует человек, проигравший свою последнюю надежду. Во сне я искал дневник, пожелтевшие страницы которого так печально проникли в мою душу…
13 октября 2013 г.