Истерика.
I.
Шум мотоциклетного двигателя разнесся по пустому городку и замер у одного из домов. Небольшой двухэтажный деревянный дом, на воротах которого краской нарисованы две широкие полосы — желтая и оранжевая. Это значило, что двое мужчин ушли на фронт с порога этого дома. Но на подъездной дорожке не было гор листьев, и окна были чистыми. Все свидетельствовало о том, что в доме кто-то жил. Но даже не это было главным — позади дома висела покосившаяся вывеска «АЗС». С другой стороны, судя по всему, в мирное время торговали бензином. Тут такая практика была распространена — бизнес и сразу в этом же здании жилье. И ещё тут часто клали ключ от двери под крыльцо. Можно было бы забраться в пустой дом, но зачем быть в одиночестве и холоде, если можно жить в тепле и уюте?
Забрал из мотоциклетной кобуры револьвер, повесил за спину дробовик, а карабин повесил на грудь. Транспорт остался во дворе, и остывающий глушитель едва слышно потрескивал. Что, зайдем в гостеприимный дом?
Типовая планировка. В доме тепло, и чувствуется запах еды . Вообще отлично. Расстегнул кобуру на всякий случай. На кухне начинал закипать чайник – я услышал свисток. Тут же, в прихожей стоял телефонный аппарат. Не знаю зачем, я снял трубку, но сигнала не было. Не удивительно. Стараясь не особо топать по чистому полу, прошел на кухню, выглянул из окна. Типичный деревенский пейзажик. Мощёная булыжником мостовая, пустые дома — часть окон заколочено. Кое-где желтые полосы на воротах. Но селение целое, бомбардировок тут не было. Черт, чайник. Поставил в угол дробовик, нашел рукавичку, снял чайник с плиты. Накрыл его войлочным чехлом, чтоб остывал не так быстро. На другой плите зашкворчала сковородка, а внутри – чудеса! – картошка с настоящим мясом. Это вам не жилы из пайков и не бурда из полевой кухни. Даже запах совсем другой. Открыл верхнюю дверцу шкафа, достал две тарелки. Настоящие тарелки, не алюминиевые, а тяжелые, то ли керамика, то ли стекло. Непривычно. За семь лет отвыкаешь от такой роскоши. Положил себе из сковородки, рядом поставил вторую тарелку. Воспоминания из мирной жизни накатили как-то волной, и почувствовал себя сразу неуютно. Вот так сразу, с дороги, в чужом доме расхозяйничался. Война-войной, а все же... Тем более что с пылу-с жару есть уже отвык – пусть еда пока остынет. Расстегнул ремень на разгрузке, скинул снарягу в угол. Настал черёд кителя. В этот момент почувствовал сзади острый взгляд. Что же, у хозяев нельзя отнять право прятаться в собственном доме и рассматривать нежданных гостей. Китель занял место на спинке стула. Туда же повесил штопаный несколько раз свитер неопределённо-зеленого цвета. Пусть смотрят и любуются на меня. Тем более что бронежилет был надет под свитер и остался на мне. Теперь вроде надо было вымыть руки перед едой. Раковина была здесь же, на кухне. Я вытер полотенцем руки до локтя, потом повернулся и сел за стол. Карабин занял место на левом плече, а кобура на бедре так и осталась незастегнутой. Картошка была чудесна и восхитительна. Правда, доесть до конца я не успел. Из-за угла появился ствол полуавтоматического карабина. Не то чтобы допотопный, но раздавали его только ополченцам. Хотя, чтобы сделать во мне пару-тройку дырок, его бы хватило за глаза.
- Встать! Руки за спину!!!
- Не могу. Я очень удобно сижу на стуле, и, чтобы встать, мне надо, во-первых, отодвинуться от стола. Во-вторых, у меня в руке вилка. И из-за спины я могу бросить её тебе прямо в глаз.
- Встать!!!!-голос явно принадлежал девушке. Уверенной в себе девушке с огнестрельным оружием. Более того, она даже сняла его с предохранителя и держала на боевом взводе. Крутышка.
Придётся подчиниться. Я конечно могу, не убирая руки с бедра, прострелить ей ноги из десятимиллиметровой «Беретты», но... Пять почти лет без женщин – не считая дежурных медсестёр, заставляли относиться к каждой из них по-особенному.
- Хорошо, теперь медленно положи на стол карабин и медленно – слышишь? – медленно повернись спиной.
Одновременно с разговором она подходила ближе. Хм. А порой очень даже красивые девушки встречаются. Или просто я настолько отвык... Положить так положить. Кобуру-то она все равно из-за столешницы не видит. Медленно отщелкнул скобу ремня от карабина, положил его затвором на поверхность стола и так же неторопливо повернулся спиной. В окне отражался дверной проем, и я видел, как она подходит сзади. Хорошая стойка для стрельбы, кстати. Аккуратная походка. Может... Нет, вряд ли она из групп «РД».
- Подразделение, место дислокации?
- А кто спрашивает? Я не отвечаю всяким штатским.
- Спрашивает человек с направленным на тебя полуавтоматическим карабином. Этого достаточно, – между моей головой и срезом её карабина осталось примерно полметра.
- Ну... Э... Я... – полшага назад, как и учили в школе, и одновременно робкая попытка повернуть голову назад.
- Вперед смотреть!! – сталь касается моего затылка.
Дальше все как с инструктором. Одновременно присесть и правым предплечьем отвести ствол, уйдя с линии огня. Она крепко держала оружие, но разница в весе была более чем ощутима. Левый кулак я впечатал рядом с её головой, выбив крошки из кирпичной кладки, а правой увел карабин и им же прижал девушку к стене.
- Пу..Пусти!!
Продолжая давить на карабин, я приблизился так, чтобы рассмотреть радужную оболочку её глаза. Искристо-голубая, как у всех жителей Империи. Без четкого разделения на две половинки — как у жителей северных краёв. И без всяких аномалий, что радовало. Вместе с этим я почувствовал её запах и слышал её дыхание. Дыхание было учащенным, глаза блестели, а запах опьянял посильнее зеркальной настойки. Я постепенно убрал руки от карабина, положил его рядом со своим, и, стоило только исчезнуть этой преграде, страсть и голод вышли наружу. Все пять лет моего одиночества я утолил этой незнакомой мне девочкой. Спустя полтора часа я унес её в ванную на руках, налил воды (да, оказалось, что здесь есть горячая вода) и начал разогревать остывший ужин. Предусмотрительно погасив конфорку плиты, я заглянул в ванную комнату. Там меня вновь встретили её руки, губы и горящие глаза. Потом, задернув плотные занавески, мы сидели на кухне при свете свечей. На полке я увидел её фотографию. Она стояла между двумя мужчинами с повязками ополченцев.
- Это отец и муж. Отец ушел в первый год, а Михал — через два года после него. Извещений о смерти не было, но и весточек тоже не приходит... Они в 300-м добровольческо-егерском служили оба.
- Завтра поможешь мне с бензином?
- Конечно. А что у тебя за татуировка такая странная? Вроде у нас нет таких знамён.
- Это личное. В первый год войны я потерял надежду и не смог себе объяснить, за что мы воюем. А так- я сам себе поклялся, что стану преемником древних легионов и буду проявлять стойкость, преданность и выносливость, что бы не случилось. А откуда у тебя карабин?
- Через наш город проходит тракт, по нему много ополченцев проходило. Отец у меня охотником был, научил меня стрелять, а ружье... Это из его молодости. Безотказное и надежное.
- Да, я встретил один из ополченческих батальонов по пути сюда. Форма старая, а лиц моложе девятнадцати нет. Плохи дела Империи.
- Ещё бы они были хороши. Война-то семь лет уже идет. Но я думаю, Республика не особо лучше себя чувствует. Да ещё ходят слухи, что в тыл выбросили диверсантов – легендарных «РД». Даже сам легендарный Мерк среди них.
- Да вот ещё. Республиканским Дьяволам нечего делать, кроме как по тылам шляться.
- Я не военный человек, им там в штабах виднее. Пойдем наверх, тут дует из двери. У меня ноги уже замерзли.
- Пойдем.
Шесть лет назад... Ветер поднимает клубы снежной пыли, ограничивая видимость метров до тридцати. Уже сложно было понять, что держит обе стороны в окопах. Позиция на вершине горы, продуваемая всеми возможными ветрами. Если ты не заработал обморожение, значит, ты приехал в окоп менее часа назад. В редкие просветы погоды начинали работать снайперы с обеих сторон, и любое движение замирало. Любое ранение становилось смертельным. Кровь быстрее замерзала, чем сворачивалась. Но отвести войска с этой позиции — стало вопросом принципа, все тактические и стратегические интересы отошли на второй план. С нашей стороны, как сейчас помню, был 6-й моторизированный полк, а отряд «РД» придали им для усиления. Ну и для укрепления боевого духа. Хотя, видя то, как легендарные Дьяволы мерзнут в окопах — дух ни капли не укреплялся. Просидев полмесяца и потеряв Рика от обморожения, мы решили действовать. Тросы, перчатки, ледорубы и маленькие рюкзаки с едой. Из оружия — ножи и пистолеты.
Минус тридцать. Обледеневшая поверхность скалы. В эту скалу упирались обе линии окопов, и из-за неё же не могли летать штурмовики. Мы лезем наверх, чтобы спуститься на вражеской территории. Краткий отдых в расщелинах, потом снова движение вверх. Помню, как сбившись в кучу, укрывшись пленкой, спали два часа, стоя в узкой пещере. Зная о нашем поступке, Император заочно наградил девятку орденами Республики с мечами и бриллиантами. Три награды так и остались неврученными... Но мы ещё не знали об этом. Мы карабкались вверх, зная только одно: остановка- смерть. Потом Крейг не может зацепиться второй рукой. Он долго висит на одной руке, а потом, приложив руку в воинском приветствии, разжимает пальцы и уходит. Слёзы замерзают на щеках, и нет возможности их стереть. У нашего лейтенанта навсегда остались две узкие белые полоски на щеках. На вершине мы встретились с противником. Отделение егерей в горных ботинках, теплой одежде, с альпинистским снаряжением. Я помню их знамя - белые цифры «300» на фоне сине-зеленого поля. И шестеро из нас, едва встав на горизонтальную поверхность, даже не выпуская из рук ледорубов, идут в рукопашный, а один ползет боком по скале, заходя пулеметному расчету во фланг. Тот бой был самым страшным, но для нас, уставших, заросших и голодных, он был закономерным финалом. У одного егеря так замерзли руки, что он не мог нажать на спуск своего пистолета. Марк-Пять накрывает собой пулемет, и мы режем расчет ножами, бьём наотмашь ледорубами, крася снег внутренностями, кровью и мозгами врагов. Для остальных этот бой был бессмысленным. Для нас он стал точкой невозврата. Когда мы спустились, я сделал наколку со штандартом древних легионов. А те молоденькие егеря из трехсотого так и остались на вершине...
Утром мы залили полный бак мотоцикла, я помылся в теплой воде вместе с девушкой и потом надел постиранный, ещё не до конца высохший свитер под китель. Она стояла у дверного косяка, держа ружье за ремень.
- Я не буду спрашивать, вернешься ты или нет.
- А я не смогу тебе ответить правдиво. Но у меня будет к тебе одна просьба.
- ?
- Если родится сын, назови его моим именем. Назови его Мерком.
Рука выкрутила ручку газа, и в дрожащем зеркале заднего вида было видно, как она вскинула карабин. Я обернулся, улыбнулся ей, заметил, что руки ходят ходуном, и потом отпустил сцепление. Она так и не выстрелила.
II.
В Империи существовала поговорка: «Одним колосом не прокормить». Мудрость древних и все такое. Но, с другой стороны, на один колос не позарятся мародеры и расхитители амбаров. Но его может сорвать пухлая детская ручонка...
- Ну что, Мерк. Валяй, удиви нас своими похождениями за последний год. Да и неплохо бы узнать, какие из твоих героических подвигов мы якобы приписали себе.
- Не исключено, что все, и я более чем уверен,что десяток человек точно получили звания за свои никчемные головы. Карту достаньте. Нет, не оперативную. У вас что, нет карт Империи? Незачет.
<спустя некоторое время>
- Вот тут склад амуниции стоял. Рядом фабрика суконная, и они все готовое свозили туда. А вот здесь несколько ангаров с продовольствием.
- Да-а-а, нам бы не помешали такие ангарчики.
- Они не помешали местным. Их даже взрывать не пришлось, просто снять часовых и открыть ворота. Мирные жители оказались на редкость голодными и быстрыми. Приехавшим имперцам осталось лишь пожать плечами и расстрелять нескольких самых нерасторопных. В следующем округе было нарушено железнодорожное сообщение путем подрыва моста.
- У нас был этот городишко в целях, туда два раза летали отряды бомбардировщиков.
- Толку от этих двух отрядов, как от дерьма. Они подожгли пустырь на окраине города и разметали заброшенный цементный завод.
- Знаешь, что!!! Пока ты тут геройствовал неизвестно где, у нас люди гибли. У Йостера две дивизии полегло!!!
- Это не повод для гордости, а тупость штабных чинуш и нехватка командиров. Хотя у Империи такая же беда — в линейных батальонах нет парней старше двадцати лет.
- Да будь ты хоть трижды командиром РД, хоть сто раз Мерком, хоть дьяволом — не смей обливать грязью этих достойных бойцов!!!
- В ответ я попрошу идти вас на хрен.
Все же время, проведенное за линией фронта, дало многое: выдержку и реакцию. Потому вскочившего и кинувшегося капитана ждал жесткий неудобный стул в район ребер, а потом ещё и подошва моего ботинка в район головы.
- Хватит!!!!
О... Этот голос я узнаю в любом состоянии и в любое время. Полковник О`Нил — начальник всех нелинейных формирований Республики. В подчинении этого седоватого человека находилась вся элита, которая не находилась в окопах. Республиканские Дьяволы не были исключением.
- Капитан, валите в бар и напейтесь, это у вас лучше получается, чем разговаривать. С тобой, Мерк, отдельный разговор. Пошли ко мне в кабинет.
- При всем моем уважении, ваш кабинет похож на тамбур брезентовой палатки, промокшей и промерзшей насквозь.
- Мерк, времени мало, и я сразу перейду к делу. Все эти восемь с половиной лет.... Они измотали Республику. Скажу тебе откровенно: обстановка на фронте сейчас крайне благоприятная, не без твоей помощи, но у нас нет сил просто сбросить Имперцев с их позиций. Единственное, что мы можем — это держать голодных, замерзших пацанов в окопах, запрещая им высовываться. Но они молодые, они лезут, они гибнут. На той стороне фронта такая же фигня. И скоро настанет время вычеркивать эти восемь лет.
- Крейга вычеркнуть? Марка-Пять? Рика?
- Они были необходимыми жертвами. Стой, дай я договорю. Необходимыми, чтобы понять. Понять ошибки. Их в любом случае не вернуть, и мы будем ставить цель избежать следующих смертей. Нам нужно будет восстанавливать утраченное за эти восемь лет. Я боюсь, что через пару месяцев солдаты обеих сторон объединятся, вырежут командиров вплоть до главнокомандующих и пойдут по домам. Наша пропаганда устала выдумывать победы.
- Ты говоришь, как имперская сволочь. Я тоже тебе скажу. Чтобы не вычеркивать, не надо было начинать восемь лет назад. Теперь нужно или побеждать, или сдаваться.
- А ты до сих пор воюешь, да? Не забыл,что тебя выгнали из армии?
- Не забыл. И даже без армии, один, я воюю честнее. Отправьте меня за линию. Мне там лучше, чем среди этих штабных крыс.
- Иди куда хочешь, ты не в армии. Следующей целью будет Закштадт, аэродром вылета — Дублин, через шесть часов.
Рифленый и затемненный борт самолета принял меня без проблем. Командир ничего не спросил, просто кивнул молча, как старому знакомому. Может быть, он и был таковым — пересекать линию на бомбовозах приходилось не раз и не два. Экипаж был разномастным, и вроде даже желтые глаза сидха мелькнули. Все немолодые, кроме техника. Можно сказать, что он годился другим если не в сыновья, то точно в младшие братья. И это было закономерностью. Экипажи либо летали, либо не возвращались. Единицы смогли покинуть горящий борт, пройти линию к своим (или сбежать из плена) и пережить допросы «пауков». Последнее обычно и заставляло держать штурвал горящими руками до последнего, терпя плавящийся шлем на голове, не замечая брызг лопающихся стекол. Потому что смерть в огне была гораздо безобиднее мастеров «серого дома» в центре Долна.
Огоньки пяти сигарет, случайные отблески фонарей от луж. Привычная лесенка, привычно неудобное сиденье. Кажется, время не касается этих многомоторных стальных машин — все так же дует около окна, и так же рёв не дает толком уснуть. Шаги тяжелых ботинок по рифленому полу я слышу и успеваю проснуться заранее, до того, как рука техника касается моего плеча.
- А где Ваш карабин?
- Не положено. Я не военный, - а вот с подвесной системой отвык обращаться, и сидх помогает мне затянуть лямки и продеть руки, - Наградная «Беретта» и нож, мне хватит.
- Тогда зачем вы летите ?
Что я мог ответить на это? Что я не умею больше ничего делать? Что хочу исправить что-то? Поменять положение? Помочь? Что каждую ночь я вижу падающего Крейга, дергающегося на пулеметном стволе Марка-Пять и синие, заледеневшие глаза Рика? Я и сам не заметил, как где-то внутри себя решил, что это моя война. А внешне просто пожал плечами.
- Где мы?
- Крауберг обошли полчаса назад.
- Хорошо. Скажи капитану, через 15 минут пусть дает крен на правый борт.
- Хорошо.
То самое время года, когда ночи темнее всего. Воздух совсем не теплый, и, надо признать, на высоте холодно. Где-то вдали, на пределе границ я вижу мелькающий огонек. А подвесную систему сидх перетянул, и я чувствую, как ремни впились мне в пах. Неприятное ощущение, с учетом того, что поправить их до приземления крайне сложно. Потому удар о землю я воспринял исключительно как избавление. Началось привычное для меня время - темное время на чужой земле.
Снова внедорожный мотоцикл, правда, на этот раз попался раздолбанный и неухоженный — пришлось целый день провести на механическом дворе, подкручивать тросы, мыть карбюратор и в меру сил подтягивать цепь. Удалось добиться если не отличной управляемости, то хотя бы приемлемой стабильности в работе двигателя. Судя по маркировкам на крыле и петлицам убитого солдата, мотоцикл числился за фельдъегерской командой. Хотя про мертвецов не принято говорить плохо, этого я выматерил без зазрения совести и продолжал делать это весь день - то ли он был из дальних районов, то ли уже готовился к побегу, но за оружием и техникой не следил. От слова вообще. Вычистив и исправив все, что можно было исправить, я прикрыл ворота, убрал подножку и щелчком передачи начал свой новый путь.
Пустынная деревенька. Я был здесь раньше, но все изменилось. Раньше так постепенно пустели деревни, когда молодежь уезжала жить в большие города. Теперь уезжали все. Только часть — на Запад, навстречу славе и смерти, а часть — в глубь страны, чтобы трудиться и ждать. Булыжная мостовая пропала. Сначала её разбили колеса техники и ботинки солдатских колонн, а потом погода завершила начатое. Кое-где из-под воды и грязи виднелись отдельные камни, обочина превратилась в однородную коричневую кашу, и мне стоило немалых трудов её преодолеть. Вот и старый знакомый дом. Полосы на воротах остались, вывеска держалась на одном гвозде и покачивалась от ветра — казалось, дом машет мне. Часть ставен была открыта, и виднелись выбитые окна первого этажа. Дорожку не было видно под слоем листьев. Чудес не бывает, несмотря на людские надежды. Останавливаться стоило только ради этой надежды, а так я проехал село насквозь, отогнав воспоминания. Жилых домов не осталось, и большинство несло следы квартировавших войск. Через некоторое время я понял, что быстрее и проще ехать по параллельно идущей лесной просеке. Тем более нужно было смещаться в сторону более проходных дорог — бензина осталось всего полбака.
К тому времени, как я переключился на резерв, оживленную трассу найти не удалось. Зато удалось найти накатанную дорожку со свежей «ёлочкой» следов. Судя по колее, ходили тут и штабные легковушки, и грузовики. Ну и отлично. Оставил свою технику подальше, благо следов не было видно в лужах, а грязь не думала подсыхать, и улегся на импровизированный НП. Машины ходили редко, но зато очень регулярно. Утром туда-обратно проезжал штабной полноприводный фургон с грузовиком сопровождения, и вечером такая же беда. Значит, рядом либо офицерское собрание, либо концлагерь. Что ж, это хорошая новость. Надо будет через день наведаться и увидеть все своими глазами. Но судьба, по традиции, все меняла...
Грузовик появился из-за поворота, тяжело переваливаясь в ямах. Надрывный звук дизельного движка был слышен издали. Машина была не повышенной проходимости, а являла собой обычную армейскую корову. И хотя водила спустил немного шины автомобиля, но шел он все равно тяжело. Да и дождь, прошедший пару часов назад, тоже вносил коррективы. Кузов был без тента, и я отлично видел головы солдат, сидевших на скамейках. Пятеро в касках, трое — в теплых кепках с опущенными ушами. А один был совсем без головного убора. Странно — девять человек, нестандартная численность имперского звена. Обычно восемь. Все встало на свои места, когда грузовик, скрипнув рессорами, завалился в одну из глубоких ям, скрытых лужей. Человек с непокрытой головой, оттолкнувшись ногами, перевалился через борт грузовика и рухнул в грязь. Движения его были скованы — со связанными руками быстро не побежишь, да и быстро не поднимешься. Старший застучал рукой по крыше кабины, а солдаты посыпались из кузова. Отбежать пленнику удалось шагов на пятнадцать-двадцать, не больше. Собак с конвоирами не было, но был один меткий стрелок, который попал беглецу аккурат в ногу. Тот рухнул в мокрую от дождя траву совсем недалеко от меня. Пока к нему бежали солдаты, он пытался ползти, а потом его долго били ногами и прикладами. Но за живого пленника всегда дают больше отпуска, чем за мертвого, поэтому до убийства дело не дошло. Пока тело поднимали под руки два имперца, я вспомнил эти знакомые черты, движения и фигуру.
Капитан, с которым я поговорил перед вылетом сюда — зачем ты полетел через линию? На что надеялся? Нас учили, что, находясь в засаде, нельзя смотреть на проходящую мимо колонну — человек чувствует направленный на него взгляд. Капитан почувствовал и посмотрел прямо на меня. И в этот момент, в мгновение встречи наших взглядов, я понял его. Он решил доказать, что лучше. И потом, сидя в баре и потягивая коктейль, говорить: «Мерк? А-а-а-а, и что? Я тоже взрывал поезда и склады за линией, ничего такого». Для него это было не работой, это было... приключением, что ли. Надеюсь, его пристрелят быстро, а не станут пытать. Через два часа грузовику удалось выбраться из ямы, и он увез наспех перевязанного капитана в объятья его судьбы. А мне надо было срочно убираться из этого района.
Бензин закончился, посыльных больше не встречалось, и жизнь стала мерно покачиваться в такт ходьбе. Иногда слышал шум самолетов, иногда – гул поездов. Спать в лесу стало холодно, и в один момент было принято решение о возвращении к цивилизации. Тем более, что потянуло дымком. Не дымом пожара, а именно таким — легким и зовущим, домашним, с примесью ароматных трав и запахом жареного мяса. Хотя, мясо мне, наверное, с голодухи почудилось. Но пойти посмотреть все равно стоило. Лес примыкал к деревне вплотную, и зайти со стороны задних дворов труда не составило. Так и есть. Несколько домов оказались незаброшенными, и в одном из них из трубы вился дым. Если бы в мотоцикле не кончился бензин, я бы подъехал с парадного входа — после месяцев блужданий узнать остатки республиканской формы было невозможно, и я бы сошел за заблудившегося егеря или посыльного. Но пеший одиночка — это слишком подозрительно. Это очень смахивает либо на дезертира, либо на бойца РД, заброшенного во вражеский тыл. Оба варианта одинаково подлежат расстрелу. Потому я решил залечь на крышу сарая, примыкавшего вплотную к дому, и полчаса посмотреть на обстановку.
Дым, как выяснилось, привлек не только моё внимание. Перед домом на моих глазах припарковалась пузатая офицерская легковушка на внедорожных, «злых» шинах и с ней эскортом два мотоциклиста, в заляпанных по самые воротники плащах. Итого максимум — шесть человек, минимум — четыре. На свет вышло четыре, и водитель остался в машине, просто приоткрыв дверь — хотел насладиться последними лучами светила перед окончательным наступлением холодов. Офицер вылез, потянулся и лениво смотрел на мотоциклистов, уже барабанящих в дверь дома сапогами. Автоматчик с заднего сиденья вытащил с заднего сиденья кусок материи, постелил его на переднее крыло авто, и молоденький обер приземлил на этот кусок свою пятую точку. Выглядел он, скажем прямо, непрезентабельно. Было видно, что он старался всеми силами подогнать выданную форму на свою тощую фигуру, но его сил явно не хватало. Ту половину лица, которую мне было видно, покрывало раздражение от бритвенного станка, и потому надменное выражение лица выглядело очень смешно. Этакий двадцатилетний покоритель трех миров.
Дверь меж тем открылась, и на порог вышла женщина, вытирающая руки полотенцем.
- Что угодно?
- Патруль Его Величества. Кто у вас в доме?
- Судя по погонам, вы из охраны лагерей и железных дорог. В моем доме нет никого, кроме дочки-инвалида, – спокойный голос и знание женщиной военной геральдики ввел воинов в некий ступор, – а обыск вы можете проводить только в присутствии коменданта и офицера патрульной команды. Хотите чая — проходите. Нет — прошу меня простить. У нас сегодня праздник — пришло письмо с фронта, и мне хотелось бы провести его в кругу семьи.
- Комендант уехал, а все патрули брошены на поиски диверсантов, – голос молодого офицера был неприятным, режущим слух, – в округе нет больше имперских воинских формирований, кроме нас. Одного республикашку поймали, и мы обеспечим вам защиту. Разумеется, не бесплатно. Вы нас накормите, дадите кров, и дадите нам на допрос свою дочь. А на ваши праздники мне плевать, тут война.
После этих слов обстановка резко накалилась до верхнего предела. Мотоциклисты пытались схватить женщину за руки, но она ловко вывернулась и огрела полотенцем одного из солдат. Нырнув внутрь дома, попыталась закрыть дверь, но подставленный вторым солдатом сапог помешал это сделать. Крикнув что-то нечленораздельное, офицер выстрелил в дверь над головой солдата, чтобы не зацепить ни женщину, ни сослуживца. Автоматчик и два солдата вынесли дверь прикладами и плечами, и офицер степенно, как ему казалось, зашел в дом. Настало время действовать. Пока они борятся с женщиной, у меня есть шанс. Скатившись с сарая в мертвую зону водителя, я добрался до машины. Дверь машины была приоткрыта, и в зеркале заднего вида я не отражался, и нож воткнулся туда, куда было надо — в артерию. Он был толстяком, и я не смог его удержать, когда он вывалился через открытую дверь. В этот момент произошел очень неприятный момент — в двери появился автоматчик и, одновременно делая шаг вперед, вскинул автомат. Дверка – слабое прикрытие, и даже пистолетные патроны прошьют её навылет. Вот и пропал легендарный Мерк. Но внезапно движение замедлилось, и голова солдата взорвалась. По инерции сделав ещё шаг, он сжал рукоятку — стекло двери покрылось сеткой трещин, рядом со мной в грязь прожужжали ещё несколько штук, потом досталось стоящему рядом мотоциклу, а потом магазин закончился. За это время я быстро долетел до порога и кувырком влетел внутрь. Взору открылась следующая картина: один тащит за руку девчонку, второй прижимает карабином женщину к стене, а офицер держит пистолет наизготовку, целясь попеременно с одной женщины на другую. Именно поэтому он и получил первую пулю. Коленная чашечка лопнула, за ней пришла очередь солдатских позвонков под краем каски и мозга последнего из вторгнувшихся. Подняться на ноги, заметить зажавшую уши девочку, замершую женщину, выбить ботинком пистолет из пальцев орущего сопляка, и обрести покой.
Поставить на место выбитую дверь, закрыть изнутри ставни, пока безногий офицер в отключке — я не знаю, кто снял автоматчика, а неизвестность на войне в большинстве случаев ведет к гибели.
- Кто ты? - после упавшей тишины голос, казалось, разорвал воздух.
- Неважно.
- Все равно спасибо.
- Когда сюда придет патруль в поисках пропавших, вы поменяете свое мнение.
- Патрули здесь ходили каждую неделю, не привыкать. Подойди к моей дочери,- сталь уперлась в спину,- пистолет в кобуру спрячь.
Желание спорить или спрашивать как-то исчезло с первой каплей крови. Да и потом, меня ж не в колодец просят шагнуть, а всего лишь подойти к девушке. Мать изо всех сил старалась спрятать её красоту от взора окружающих: растрепанные волосы, следы сажи на лице, мешковатое платье. В связи с повышенной нервозностью и голодом окружающих — мудрый шаг. Девочка стояла на том же месте, где от неё оторвался мертвый имперец. Уши она уже не закрывала, но дыхание у неё было до сих пор учащенное.
- Как тебя зовут?
- Зачем тебе?
- Это не мне, это тебе. От твоего имени зависит, как быстро тебя настигнет расплата за убитых.
- Мерк.
Девушка провела рукой по моей щеке, потом взяла ладонь в свою руку. Только сейчас я заметил — она не могла меня видеть. Её глаза были однотонно серого цвета, без зрачков, линий — она была слепой.
- Он не обидит. Он скоро уйдет.
Нож перестал упираться мне в почку, и обстановка как-то заметно разрядилась. В моем уравнении оставалось полтора неизвестных, и надо было их списывать в кратчайшие сроки. Связав офицера и лишь потом перевязав его, я вытащил тушку в сарай — благо из дома был выход, и на улицу выходить потребности не было. Там пленник обрел равновесие, вися вниз головой на крюке, а я выбрался на чердак и осмотрелся. Тишина. Ни машин, ни людей. Но ведь кто-то избавил меня от града свинца? Один из мотоциклов был в отличном состоянии. Второму пробило шины, и он лежал на боку. Пока женщины отходили от шока и смывали кровь, я быстро сгонял к месту предполагаемого выстрела. Вот и свежая гильза, лежащая на примятой траве. И чуть в стороне следы широких внедорожных шин и куча веток — кто-то маскировал машину. Кого тут ждали больше? Меня или солдат? Больше следов никаких не было, да и начинало темнеть. Оставив пару растянутых сюрпризов по периметру, я вернулся в дом. Офицер очнулся и при виде меня обделался, а через час рассказал мне все, вплоть до адресов любовниц офицеров. С телом тоже не пришлось особо копаться — Марта (так звали женщину) сказала, что скормит останки свиньям, которых они спрятали в подвале, а остальные — сожжет в печке завтра, благо что ночи холодные и никто не успеет завонять.
- Вы мне свитер порезали.
- Невелика беда — Берта зашьет через час, пока ты моешься и ешь. Раздевайся — она не видит, а меня ничем уже не удивишь. Отнеси вещи в дальнюю комнату, там в шкафу есть штаны и рубаха, походишь пока в них.
- У меня ощущение, что меня особо не спрашивают.
- Оно верное. Девочка моя, после ужина забросишь мешок с его одеждой в хлап.
- Хорошо, мам. Постелить наверху?
- Думаю, он и на полу выспится неплохо, просто пару одеял достань ему и не буди, пока сам не проснется. Да-а-а-а, никогда не думала, что буду отмечать пришедшее письмо от сына с врагом.
- Прочтешь?
- Да. И мне лишний раз радостно читать, а тебе толку никакого – все равно цензура все уже вычеркнула, что могла.
Она подошла к камину, достала из-за ряда фотографий аккуратно сложенный лист бумаги и, присев к столу, начала читать. Через некоторое время на кухню подошла Берта.
«Есть немного времени, чтобы написать вам письмо. Пока ребята сидят в окопах, я умудрился потянуть связки на ноге. Чтобы окончательно их не застудить, доктор Вирц отправил меня в лазарет на пару дней — мол, все равно за это время ничего не произойдет. Командир звена традиционно хмыкнул, но решение доктора поддержал. В лазарете пусто — нас всего шестеро. Остальные лежат с простудой и воспалением легких. Говорят, неделю назад было битком — пока не привезли противопоносную сыворотку. Но туалеты по-прежнему заполнены, а копать новые некому. Говорят, причиной болезни было какое-то тухлое мясо, которое повар бросил в общий котел. В соседнем подразделении ещё хуже – там у многих новобранцев с Крауберга отекли ноги от постоянной сырости — они стоят ниже нас, и у них из окопов вода не уходит. Вообще погода — дрянь. Вторую неделю идет дождь, и настроение держится только на сводках от командования и раздаваемых листовках отдела военных новостей. Видел Клауса — помнишь, мой друг с первого дома? Он попал в *зачеркнуто*, и во время атаки в их расчет попал снаряд. Сдетонировало все вокруг, труп Клауса улетел за линию окопов, и похоронной команде пришлось ночью его вытаскивать. А Республиканцы подумали, что это ночная вылазка и начали массированный обстрел. В итоге пришлось вытаскивать уже троих».
Ночь, ветер бьет в лицо, а купол над головой хлопает, и кажется, что этот звук слышит вся округа. Мне жарко в двух комплектах формы, но ничего не поделаешь — иначе шанс выбраться будет невелик. Я торопливо, если не сказать судорожно, закапываю парашют, забрасываю его листьями и пригибаю ветки деревьев. Я не думаю о своих действиях, они какие-то дерганные, нервные. Так нельзя. Мне нужно добраться до передовой незамеченным. Несмотря ни на что, это получается — наверное, везение. Красная ракета взмывает в небо, и Республиканцы через небольшой промежуток времени начинают атаку на позиции Имперского пехотного полка. Малыми силами новобранцы, нестройно крича «эрвэээээ», бегут по усеянному воронками полю, обходя остатки укреплений и перепрыгивая трупы. Пехотный полк, проведя контратаку, сметает их, как лавина, и намеревается занять господствующую высотку. Они не знают, что на флангах стоят два полка бронемашин, замаскированных в лесочке. Они должны ударить с флангов и смять имперцев. Я бегу следом за пулеметным расчетом, обливаясь потом. Длинная винтовка, кажется, весит, как откормленный баран, ремни режут плечи, ботинки натирают ноги, скользят в грязи. В наши окопы мы не заходим, мы вваливаемся. Я вижу, как раненый солдат ползет по дну окопа, оставляя кровавые разводы в грязи. Спрыгнувший пулеметчик в упор расстреливает ползущего, заставляя безжизненное уже тело извиваться под градом тяжелых пуль. Он оборачивается, ухмыляется, кивает мне, от пулемета идет пар. Второй номер безучастно ставит ящики с лентами и хлопает по карманам, ища сигареты. Звучат резкие свистки офицеров, и наступающие двигаются дальше, стремясь закрепить успех. Вдруг бегущие впереди начинают рваться на минном поле — часть зарядов идет с дистанционным подрывом, и для меня это сигнал, что сейчас начнется кровавая бойня. Странно, но я не чувствую страха, жалости, отвращения — только горький вкус стали и бешено стучащая в висках кровь. Пулеметчик бежит метрах в семи впереди меня, не понимая, что произошло. Ему отрывает ногу снарядом, и он заваливается на бок, оставляя кровавую лужу, сучит оставшейся ногой, рот открывается в крике, но я не слышу — все звуки как будто приглушены. Я втыкаю штык ему в легкое, успеваю сдернуть китель — под ним республиканская форма, когда слышится рев бронемашин и непрекращающийся стук орудий и пулеметов. Имперцы мечутся, их зажали под перекрестный огонь, и они бегут назад. И надо завалиться на дно воронки, измазавшись грязью, и притвориться мертвым. Но я беру в руки не остывший ещё пулемет, перекидываю ленту прямо через руки, шлю свинец и трассера в бегущих на меня людей. Я чувствую их страх, вижу перекошенные лица, съехавшие набок каски, слышу редкие выстрелы в ту сторону, где едут бронемашины. Один из бегущих добегает до меня — пулемет ловит клин из-за грязи, и я захлопываю верхнюю крышку за две секунды до удара имперским штыком... Но за две коротких секунды можно начать вести огонь и сделать в противнике сквозное отверстие. Он открывает рот и падает прямо на раскаленный ствол пулемета. Запах паленого мяса появляется одновременно с резким ударом в плечо – кажется, меня задело именно тогда. Потом хирург сказал, что пуля в плече из нашего карабина. Я не удивлюсь, если я покосил своих – в тот момент я не думал об этом. Я вообще ни о чем не думал.
Я выжил в той бойне, принес свои первые разведданые и получил второй раз месяц исправительных частей и крест второй степени за свое «пулеметное безумство». После этого случая я научился ждать.
- ... но несмотря на все, я рад, что попал сюда. Надеюсь, я найду хороших товарищей, с которыми мы вместе отпразднуем победу Империи». Ты вообще слушал, что я читала?
- Местами. Я вспоминал, каково там — в окопах.
- А сколько лет ты уже воюешь?
- С первого дня. Восемь с половиной лет.
- Ложь. После пяти лет вас увольняют из армии.
- Меня и уволили.
- Так что же ты тут делаешь?
Вопрос «зачем» стал крайне популярен, и так же модно стало пожимать плечами в ответ на него. Я закончил ужин, поблагодарил хозяйку и ушел спать. Наутро меня ждала стопка чистой одежды, плотный завтрак, а у порога дома куча обезвреженных растяжек. Все машины от дома я отогнал в лес, слил с них бензин, а канистры прикрепил на боковины неповрежденного мотоцикла. На нем, собственно говоря, и поехал дальше. Сматываться надо было быстро и далеко, иначе следующим пойманным диверсантом мог стать я. Пара мостов, несколько деревень, военные регулировщики, колонны промокших солдат, увязшие грузовики — ничего не менялось. Но тяжелые условия дали о себе знать — двигатель стал работать с перебоями, а у меня заныли кисти рук. Усталость дала о себе знать, и в одном из поворотов я завалил байк на обочину. Оказалось, не зря. Стоило свету моей фары пропасть, как невдалеке замелькали огни фонарей и зажглись фары. Это был замаскированный контрольно-пропускной пункт. От будки со шлагбаумом в мою сторону неторопливо двигался луч фонаря. По ходу дела, они отправили одного солдата проверить, что произошло, и не нужна ли мне помощь. Исчезнуть быстро и бесшумно уже не получалось, а связываться со служащими блокпоста не хотелось. Когда постовой преодолел чуть меньше половины, сзади меня раздался шум двигателя, и синий луч фары со светомаскировкой, скользнув по мне, остановился чуть впереди. Никакого ценного скарба у меня не было, и я без приглашения скользнул под тент кузова, сняв пистолет с предохранителя.
- Документы. Ага. Что произошло? Мы видели свет и шум какой-то, а потом все резко пропало.
- От тряски мотоцикл сорвался с креплений и свалился в грязь. Надеюсь, вы окажете любезность и поможете мне его закрепить?
Щелчок открывающейся двери, кряхтение, скрежет металла, снова резкий звук фиксаторов.
- Спасибо, ефрейтор. Садитесь в кабину, я довезу вас до пункта, чтобы лишний раз не месить грязь.
- Благодарю.
Джип немного проехал, остановился, солдат что-то буркнул своим однополчанам, и потом, после шлагбаума, машина начала ровно набирать мощность. Проехав порядка получаса, водитель остановился.
- Ну, здравствуй, Мерк.
- Не ожидал тебя увидеть.
- Зря. Я каталась за тобой по всей Империи.
- Зачем? - моя очередь задавать этот вопрос, и, надеюсь, пожимать плечами никто не будет.
- Ребенок родился мертвым, а я не могу не выполнить твою просьбу. Так что снимай китель, залезай в кабину — нам ещё надо добраться до аэродрома.
II.
Холодный осенний ветер свистел между досок вагона, унося остатки тепла. Небо затянули тучи, и их холодный стальной цвет при каждом взгляде напоминал о смерти. О неотвратимой, неизбежной смерти на этой войне. Каждый, кто старался трезво мыслить, старался избежать её, как-то отсрочить. Солдаты прятались, бежали, стреляли в себя на посту. А потом — потом попадали в дисциплинарно-штрафные отряды. Их звали «смертниками» и относились соответственно. Зачем хорошо кормить и одевать человека, который все равно попадет под пулеметный огонь? Или который будет руками отражать атаку танкового полка, пока сзади закрепится противотанковая артиллерия? Но был один плюс — эти части нигде подолгу не задерживались, их с первым составом отправляли в пекло. Про отношения внутри таких «подразделений» никто толком ничего не знал, и это порождало порой абсолютно противоположные слухи и домыслы. Говорят, что в командиры берут только убийц с зоны, что рукоприкладство там вместо Устава, что вокруг дислокации кладут минные поля и ставят колючую проволоку. Да мало ли, что про нас говорят...
Сидевший рядом, в углу, коренастый мужик достал мешок, вытащил из него какую-то то ли паклю, то ли мешковину и начал деловито затыкать самые крупные щели между досок.
- Что, соплей боишься? - говоривший был явно с мест не столь отдаленных — «перстни» на пальцах, несколько «шестерок» вокруг, заломленная на затылок шапка, перекручиваемые через пальцы четки.
- А пошто в драку болезным идти, — выговор был явно сельский, - чихнешь так и схлопочешь в лоб.
- Раз такой умный и хозяйственный, у меня за спиной тоже порядок наведи.
- Не буду. У тебя шестерок полно, вот их и погоняй. А мне и самому пакли мало.
Это был лишь повод. Повод показать, кто главный, повод, чтобы утвердиться и поставить свою власть в отдельно взятом вагоне. Уловив движение руки «пахана», из своры в сторону мужичка двинулось двое. Один широкий и откормленный, а у второго в руке недобро блеснула сталь заточки. Крестьянин отложил мешок, поднялся на ноги и,так же деловито засучив рукава, уперся взглядом в бугая. Вагон не был битком набит, и драться в нем было возможно. Неудобно вдвоем на одного, но возможно. Ширина помещения давала возможность немного разойтись, чтобы ударить одновременно, и, пока первый отвлекал, второй бы запросто воткнул заточку в бок. Или наоборот. По воле Судьбы мелкий оппонент, который одновременно был обладателем заточки, получился с моей стороны. Улучшив момент, когда до драки осталась буквально секунда, я от всей своей души ударил его ногой в колено. Нога подкосилась, и он, не ожидая такого поворота событий, аккуратно завалился головой на мой локоть. Сельчанин тоже не терял времени даром и, пользуясь нарисовавшимся моментом, с размаху ударил кулаком своего противника в висок, а потом ещё добавил сверху.
- Вы чо, сволота? Вы поняли, на кого пасть раскрыли?
- Закройся, – неприметный мужик с противоположной от меня стороны взвесил в руках заточку и положил её рядом с собой, – тебе Мрак говорит.
Вагон погрузился в полную тишину. Только стук колес и свист ветра. Казалось, даже дыхание людей в вагоне замерло. Мрак. Среди нас... Мрак был легендой. Он наводил ужас на противника. Даже окопных болезней и ампутаций боялись меньше, чем его. Попав в экипаж дальнего бомбардировщика обычным бортстрелком на прошлой войне, был сбит и пробирался через линию фронта в одиночку. Это незапланированное путешествие открыло в Михаэле талант диверсанта. На второй год его прозвали «Мрак». Участник нескольких десятков рейдов по глубоким тылам, убийца исключительно высшего командного состава и гроза всей железнодорожной охраны во время очередного рейда пропал на территории противника. Никаких диверсий, убийств и перехватов целый год. Потом он вернулся к своим и при попытке допроса перекрасил стол и стену кабинета кровью офицера разведки и секретаря. Сам главнокомандующий ходил к Генеральному секретарю и просил заменить расстрел на лечение в спецбольнице. Но ситуация но фронте сложилась так, что Мрак вышел из палаты в «смертники». На моей памяти он пережил уже пятерых командиров. Судя по всему, последнюю фразу я сказал вслух, потому что Мрак поднял свои глаза на меня (в мелькнувшем отблеске фонаря мне показалось, что они серо-голубого цвета) и, усмехнувшись, поправил: «Шестерых».
Крестьянин продолжил свое прерванное занятие, а я оттолкнул ногой раненого, улегся на пол и попытался уснуть. Но в голову лезли мысли, и разгоряченная кровь не давала покоя. Если бы мы ехали в мирное время, или были кадровыми военнослужащими, мы бы познакомились, нашли общие темы, может быть, приготовили еды из двух пайков. Но не здесь. Здесь каждый старался за себя, лишний раз не высовываясь и не проявляя эмоций. Слишком велико было напряжение. Идти в бой с устаревшим, изношенным оружием, в заштопанном обмундировании на численно превосходящего противника — изматывало человека. Других эмоций просто не оставалось. К тому же было неизвестно, сколько нам ещё ехать, и любой момент использовался для отдыха. Очень редко кто-то приводил себя в порядок в эти спокойные минуты, но таких было немного — заросшие, в неподогнанной форме, в грязных сапогах, отряды смертников напоминали на этой войне орду кочевников. Людям, на которых государству было наплевать, стало наплевать на самих себя. Им предложили выбор — искупить вину ценой жизни, или навсегда повесить на себя ярлык «преступившего закон». Многие выбрали первый вариант и унесли его с собой в безымянные могилы. Но хватит о реалиях, пора действительно спать.
Пробуждение было резким, дерганым, но солнечным. Вагон стоял на каком-то полустанке, и было слышно, как открываются двери соседних вагонов. Лай собак, крики команд, стук сапог. Мрак уже стоял у двери, и я обратил внимание на то, как ладно сидит на нём форма, что на нем ремень, который не положен смертникам, чистые ботинки с высоким голенищем. Этакий образцово-показательный солдат в хаосе. Построение в шеренгу по четыре ряда. Каждый вагон отделен от соседнего небольшим промежутком. Перед нами стоит несколько грузовиков, на которых сидят пулеметчики. Мы все время ходим под пулеметным стволом. То он сзади, и кажется, что вороненая глубина стали смотрит именно в твою спину, то спереди, как сейчас. Таков выбор.
Всех грузят в подъезжающие армейские «коровы» - обычные тентованные грузовики, которые чаще толкаешь, чем на них едешь. «Пахан» и крестьянин попадают в один грузовик, а с учетом того, что к ним же кладут тюки и места больше нет, мы с Мраком попадаем в следующий. Из людей, лица которых я могу отметить — странный мужичок без переднего зуба, и он постоянно «цыкает». Подсознательно я стараюсь держать к Мраку ближе. Это не спасет меня, но, как мне кажется, повышает мои шансы вернуться.
- Судя по маршруту, мы в районе ***, тут долго активности не было. Скорее всего, эти уроды с большими звездами на погонах не знают, чего ждать от противника. Мы будем в роли замедлителя, а они будут думать, пока мы держим танковые клинья руками.
Он говорил рассеянно, как будто про себя, но четко знал, что я слышу. Говорить дальше он ничего не стал — дорожное покрытие чередовалось с гравия на грунт, а камни сменяли дорожное месиво. Через пару часов мучений мы встали. Дорожный затор перед единственным мостом преградил движение колонны, и, судя по размеру пробки, ждать налета неприятельской авиации нам бы пришлось несколько часов. На небе ни облачка, как назло. Служба регулировки дорожного движения скорее мешала, чем помогала, и в результате их маневров один из грузовиков перегородил движение наглухо, съехав колесом с моста. Начальник колонны, видя, что ситуация начинает пахнуть жареным, посмотрел в карту, посоветовался с остальными командирами и направил наше смертное войско в обход. Пока корова заводилась, разворачивалась, Мрак сказал только одну фразу: «Смотри в оба, потом расскажешь детям. Своим».
А смотреть действительно было на что — создавалось впечатление, что я перешагнул линию фронта. Первым, кто встретил грузовики при въезде в расположение, был офицер в трофейных галифе, трофейных же ботинках и флотской шапке набекрень. Он с наигранным безразличием провожал взглядом прибывших, жуя сухую травинку. Этим же выражением он встретил старшего офицера сопровождения. После двух-трех фраз наш сопровождающий отдал младшим офицерам команду, и те начали торопливо организовывать разгрузку. Прочие штрафники тоже представляли собой то ещё зрелище: трофейные вещи прочно заняли свои места на солдатах. Смотрелось это дико, но, судя по всему, владельцам никаких неудобств не доставляло – обычная дисциплинарная часть.
Три колонны оборванных солдат стояли перед грузовиками в ожидании. Небо как будто смягчилось, и в просвет между мрачных облаков пробрался солнечный луч. И как-то сразу люди, стоявшие рядом, стали восприниматься как люди — кто-то зажмурился на Солнце, кто-то грел руки, кто-то снял головной убор.
- Вы в части майора Гроха. Сзади нас — пулеметная рота каптана Ройхса. Они стреляют всех тех, кто отошел. Во время боя они пододвигаются и стоят в третьей линии окопов. Мы — во второй. Оружие получите перед боем, еду – после наступления темноты. Это всё. Разойтись.
Мне показалось, будто взгляд Гроха остановился на Мраке, а потом снова равнодушно покатился по другим лицам.
Те, кто оказался проворнее или сильнее, смогли занять место в землянках. Окопы и укрепления, судя по обветшалости, остались от частей, стоявших здесь до нас. Теперь их отвели на перегруппировку, а мы тут. Мрак не торопился занять убежище. Он высмотрел между линиями окопов ложбинку, торжественно вручил мне лопатку, а сам пошел куда-то вдоль траншей, смотря по сторонам. Земля не успела совсем высохнуть под лучами солнца и налипала на лопатку во весь рост.
- Подравняй края, а то так никогда не выкопаешь.
- Земля сырая, – сам того не желая, я стал копировать стиль его разговора.
- Артиллерии и снайперам с той стороны это объясни.
Но все-таки продолжили мы в четыре руки. Я просто делал то, что мне говорил Мрак, не задумываясь. Над выкопанной ямой соорудили подобие навеса из длинных жердей. Пока мы все это делали, к нам подошел Цыкарь.
- Хреново, что жратву только ночью дадут. Жрать охота. Цык. Вдруг атака ночью, когда мы жрать начнем? А, Мрак? Цык. Что думаешь?
- Копаю. Если б была атака, выдали б карабины и патроны.
- Дык я про вражескую атаку, дурень. Цык.
- Тогда бы им выдали. Чего приперся?
- Это... Цык. Может, помощь нужна?
- Брезент нужен. Или палатка.
- Эко ты завернул. Это ж смертнички, цык, а не полевой аэродром.
- Тогда иди, откуда пришел.
- Злой ты, Мрак. Я б на твоем месте...
Как бы поступил Цыкарь на месте Мрака, я не узнал – последний глянул так, что мужик аж попятился. Таких глаз я никогда не видел — серые, они казались расчерченными бирюзовыми молниями. Можно было видеть, как изумрудное пламя внутри них бушует и переливается. Поскольку мне ничего не адресовалось, я просто до хруста пальцев сжал лопату и копал до тех пор, пока Мрак не хлопнул меня по плечу.
- Часть ночи придется провести без огня, если этот олух не притащит брезент. Твоя задача – сохранить обе наши пайки, пока меня не будет. Приду – ляжешь спать.
Я кивнул. А что мне ещё оставалось?
Когда стемнело, над линией окопов запахло едой. Конечно, не мясным рагу с сыром, но в условиях жилья в осенней земляной яме вода с мясным запахом, несколькими макаронинами и половинкой картошки считалась полноценным ужином. Первым ушел за питанием Мрак, а я остался сторожить его теплую куртку без знаков различия, нехитрые пожитки и рюкзак. Перед темнотой Солнце бушевало вовсю, играя на каплях воды и создавая немыслимые перепады цвета на подсвеченных облаках. От этого грудь отчего-то защемило и всколыхнулись воспоминания о доме, о приюте, о призыве и о всяких мирных мелочах, которые были совсем недавно, но казалось, что миновала без малого тысяча лет. Со стороны линии окопов послышались приближающиеся шаги. Темнота не позволяла определить, кто это идет. Я чиркнул зажигалкой, и огонек осветил трофейные галифе. Грох.
- Где Мрак?
- Ушел.
- Куда? Надолго?
- Не знаю.
Грох поторчал в темноте, потом вздохнул, развернулся и пошел обратно. Спустя пару минут, стоило мне только расслабиться, как сзади раздался голос Мрака:
- Держи свою пайку. Чего этот хлыщ хотел?
- Тебя спрашивал.
- Ясно. Хочешь – ешь сейчас теплую баланду, или можешь подождать пару-тройку часов до моего возвращения. На, посвети-ка мне.
В руку мне попал прямоугольный фонарь со светофильтром, и я держал его над рюкзаком Мрака. Скорее всего, он прекрасно знал, что и где у него лежит, просто решил дать мне шанс поучаствовать. Но чувство, что я лишний, меня не покидало. Он излучал уверенность, и это сквозило во всем: в словах, в движениях, в поступках. Я ни капли не сомневался, что он сможет выйти и зайти в лагерь без особых препятствий. Мрак спокойными размеренными движениями снял ватник, достал из рюкзака какой-то легкий грязный китель, надел его, потом вынул нож в ножнах, повесил его на ремень — проверил, не шумит ли он при движении, удобно ли вытаскивать его. Второй нож он засунул за отворот кителя. Потом достал вторую лопатку.
- Знаешь что это?
- Лопата.
- Если начнется свара, вот этой бьешь и колешь – она заточена хитро, а свою отчисть от земли пока. Если отберут еду, будешь спать голодный, если лопату – не уснешь, пока не вернешь обратно.
- А ты куда?
- Вперед.
С этими словами он будто растворился в окружающей темноте. Я подвинул остывшие котелки к себе, подобрал с земли обломок ветки и начал счищать грязь. Лопатку Мрака я вынул из чехла и положил поверх рюкзака, чтоб до неё можно дотянуться рукой. Когда орудие копки стало блестеть даже в абсолютной темноте, делать стало абсолютно нечего, а спать было нельзя. В животе начались всякие звуки, я полез в свой тощий мешок, достал три последних сухаря, медленно изничтожил их и чуть было не потянулся к котелку с холодной баландой, но привычный уже голос из-за спины с фразой «посвети-ка» внес свою лепту в атмосферу неожиданности.
Даже при тусклом свете фонарика величие Мрака нельзя было не оценить: у кителя отсутствовал один рукав, карманы были чем-то набиты, та грязь, что не успела засохнуть, шла широкими темными полосами, а засохшая — местами начала отваливаться. Лицо не отличалось по цвету от кителя, и только два глаза свидетельствовали о том, что перед вами человек. Левая рука была замотана какой-то тряпкой – судя по всему, остатками отсутствующего рукава.
- Найди этого, дефектно-беззубого. Пусть скажет тебе, где найти какого-нибудь бездельника-снабженца. Тащи его сюда. С Цыкарем или без — мне наплевать. Чем быстрее ты это провернешь, тем быстрее заткнешь свой желудок. Лопату не забудь – мало ли что.
Не знаю, что на меня подействовало лучше – перспектива еды или внешний вид Мрака. Цыкаря я нашел сразу, а вот к снабженцу он вел меня с явной неохотой. Во-первых, тот располагался рядом с Грохом, а во-вторых, Цыкарь был не дурак и понимал – если Мрак ищет снабженца, то это неспроста. В итоге наша скромная делегация из трех человек предстала перед взглядом легендарного диверсанта. Выглядел он уже совсем по-другому. Теплая куртка накинута сверху, рука перевязана бинтом, лицо человеческого цвета, и даже ботинки выглядят как обычно. Сидя на своем рюкзаке, он любовался вспышками осветительных ракет на той стороне нейтральной полосы.
- Десять парашютиков на кусок брезента или плащ-палатку.
- Пятнадцать, – голос снабженца заметно дрогнул.
- На Севере отдают за семь.
- Ну, так езжай на север. Тут — минимум четырнадцать.
- Подтереться можешь своим минимумом. Или можешь брезентом, один фиг, он никому не нужен.
- Туда же свои парашютики засунь.
- Ну, вот и договорились. Валите отсюда.
Через примерно полчаса они сторговались на двенадцати и банке тушенки плюсом к брезенту. Мы с Цыкарем были в роли статистов, причем ничего не понимающих. Когда брезент занял свое место над ямой, я быстро развел костер и поставил туда котелки. Мрак положил в них какие-то листья, закинул тушенку, и через десять минут мы ели настоящий суп. Горячий, питательный, мясной.
- Мрак, а в чем прикол с парашютиками? – говорил я, шепелявя, торопливо глотая горячую еду.
- Осветительные ракеты и снаряды снабжаются маленькими шелковыми парашютами, чтобы заряд медленно опускался на поверхность. В тылу жены офицеров шьют из них бельё, а некоторые даже платья. Снабженцы барыжат этими чёртовыми парашютиками на всех передовых. Надо будет остальные двадцать тоже сплавить.
- То есть, у тебя их тридцать, а ты торговался из-за трех?
- Да.
Спать на полный желудок было хорошо. Тепло от костра не давало замерзнуть, и я провалился в сон почти сразу. Мне даже что-то снилось, но оно было мутное и не отложилось в памяти. Утром, сразу после рассвета, нас подняли и погнали на построение, где торжественно вручили по карабину и по коробке патронов на двоих. Час на чистку оружия, и потом мы двинулись на передовую. Когда я шагал по лесной просеке, меня осенило:
- Мрак?
- Ну.
- Это ты что, ночью туда ходил?
- Да. Только ори потише, а то закапывай потом ещё одного.
- В смысле ещё одного?
- Ночью драка была в части, троих порезали маленько, четверых закопали утром.
- ?
- Четвертого, зачинщика, Грох расстрелял в окопе.
На этом разговор как-то сам собой иссяк. Мы молча прошагали ещё часть дороги, пока Мрак не толкнул меня в бок локтем и не кивнул в сторону. На обочине был воткнут указатель, на котором значилось: «Царство Ройхса». Причем нижнее слово было не написано, как обычно, а состояло из следов пулевых отверстий. Хорошо, что в тылу у нас не танковая часть, а то вывеска была бы размерами с ворота сарая. Через метров сто мы остановились, и нас снова осчастливил Грох своей речью. Он был краток:
- В сумерках пойдем в атаку. Сигнал к атаке — красная ракета. Еду принесут часа за два. На этом всё.
Любая речь майора, казалось, акцентировала внимание на еде, а остальная информация была неважной. Мы отправились в окопы. И всё бы ничего, но небо стремительно темнело, и тучи шли как раз с подветренной стороны. Судя по всему, бежать в атаку нам предстояло по раскисшему грунту. Я высказал своё недовольство Мраку – тот лишь хмыкнул, а вот сосед с другой стороны поддержал беседу.
- Даст бог, ослепит их ливнем. Или мы успеем по сухому добежать.
- Бог давно вычеркнул наши судьбы. Надейся только на свои ноги и на ровные патроны.
- В прошлом бою меня бог миловал. Капитана нашего, который в атаку поднял нас, аккурат пулеметом срезало, а я – вот, целёхонький.
- А что же ты в смертниках делаешь?
- Заплутал немного. Хотел было срезать, чтобы по пашне не идти, и леском рванул. А там бурелом почище таёжного, ну и вышел позади всех, а там как раз на машину с комиссаром нарвался.
- Так что же бог тебя не вывел и от комиссара не уберёг?
- Так, может, и уберёг? Неведомо мне, что с моей частью стряслось – может, положили её вчистую, или газом потравили? Вот милостью божьей вернусь назад...
- Для нас позади – только могила, мужик. Я уже разучился смотреть назад – не люблю, когда на меня ствол смотрит. Я так понимаю, ты за мной побежишь, – фраза адресовалась явно для меня.
- Угу.
- Чуть в сторонке, правее, есть издырявленный домик – то ли сторожка лесника, то ли дача. Подотстань немного и, когда первая волна покатится назад, ныряй в траншею рядом с домом и лежи смирно.
- А в сам дом?
- А ты думаешь, он не пристрелян? Туда весь правый фланг захочет набиться. Делай, как я говорю, или сам думай.
- А эта траншея не пристреляна?
- Думай головой – ты будешь по одному дебилу стрелять, или хотя бы по отделению в замкнутом пространстве?
- Да, понял. А после того, как расколошматят домик, не станут траншею прочесывать?
- Вряд ли. У них откроются цели в виде пулеметных гнезд Ройхса. Так что лежи себе в траншее, а потом встретимся. Надеюсь, контратаки не будет. Хотя какая разница, от чьего свинца умирать...
Все пошло точно так, как он говорил. Увидев падающих рядом товарищей и укрытие в виде одиноко стоящего домика, все рванули туда. Подождав пару минут, с неба с пронзительным свистом стали падать мины, причем похоже, что со шрапнелью. Домик превратился в массовое кладбище. Поняв, что домик — отличная цель для артиллерии, народ начал активно бежать. Тех, кто побежал обратно, покосили недремлющие пулеметчики Ройхса. Тех, кто вперёд — противник. Я вжался в небольшую траншею чуть меньше, чем полностью. Когда движение на фланге прекратилось, огонь артиллерии перенесся назад, в наш тыл — вспышки пулеметов наверняка засекли наблюдатели противника, и канонада постепенно стала стихать. Я слышал только стоны раненых и умирающих, а ещё чувствовал запах горелой земли. Что мне делать дальше? Ползти назад — вдруг заградительного огня уже не будет? И что? Часовые в окопах с радостью пристрелят меня. Ползти вперед? Куда? В лапы противника? Подожду полной темноты и Мрака. Тем более, он обещал меня найти.
Наступила ночь, и лежать на остывающей земле становилось крайне неприятно. К тому же противник, встревоженный нашей атакой, начал пускать осветительные ракеты с разной периодичностью. В один момент я чуть не сошел с ума, когда смерть наступила мне на грудь, а её подол задел моё лицо. В реальности все проще – я заснул, и на меня упали остатки осветительной ракеты. Всё-таки это дико, лежать в одиночку, а над тобой расцветают люстры, и ты глядишь на них широко открытыми глазами, боясь моргнуть, а потом у тебя в глазах звезды, которых на самом деле нет. И так десяток раз подряд. Все, надо попадать в этот самый домик, проползти по грязи пятьдесят метров, не привлекая к себе внимания. Аккуратно, стараясь не менять положения корпуса, поджал под себя ноги и после того, как очередной осветительный заряд погас, что было сил рванул в сторону домика. Бежать по месиву – очень увлекательное занятие в силу своей невозможности. Ситуацию усугубляли отдельные кочки сухой земли, которые больше мешали, чем помогали. Я прочапал примерно треть, когда одновременно случилось два события: я почувствовал твердую поверхность под ногами и одновременно услышал тихий хлопок с вражеской стороны — запустили очередную светилку. Бездумно хлопнулся солдатиком, и очень удачно — в лужу рядом с трупом.
- Браааатка... Помо... Помоги, – труп оказался не таким уж и трупом.
Несмотря на развороченные пулями ноги, солдат был жив. Люстра светила, и я видел вокруг себя освещенную площадку. У раненого хватило ума не дергаться при свете, и он только говорил. Хриплым шепотом он обещал мне все, что есть, если я вытащу его. Тащить его назад, к своим? Он получит освобождение и уедет домой (если мы оба доберемся), а я? В голове всплыли слова Мрака о том, что назад дороги нет. Свет постепенно тускнел и погас — мне надо двигаться дальше. Только я приподнялся, как раненный судорожно схватил меня за ногу, не давая возможности двигаться дальше.
- Не пущу... Вместе сдохнем...
Он начал хрипло набирать воздух, чтобы заорать. Внутри меня, где-то глубоко внутри что-то сломалось, и я левой рукой зажал ему рот. Ногу мою он отпустил и попытался освободиться, но сил ему явно не хватало – сказывалась потеря крови. Меня же колотило –озноб наложился на стресс, и руки ходили ходуном, потому штык к карабину я достал не сразу. Да и удар им в шею тоже вышел дерганым, резким. Следующая ракета снова запечатлела два лежащих тела, только на этот раз одно было действительно мертвым. Дожидаясь, пока свет погаснет, я чувствовал неожиданное тепло со стороны трупа. До домика я добрался в четыре приема.
- Лечь, – я бежал именно к этому голосу, и, несмотря ни на что, на душе стало легко, я почувствовал уверенность.
Мрак беззаботно сидел на земле, привалившись спиной к стенке домика.
- Ну и видок у тебя.... Не ранен? В крови весь бок.
- Целый я... Пришлось там... Раненого нашего... Добить, – после этих слов приступ тошноты подкатил к горлу.
- Орать хотел? – я молча кивнул, – ну и молодец. Скоро с той стороны разведчики приползут. Это наш с тобой шанс. Выкинь ты этот кармультук. Возьми нож ещё один, и пистолет на, –рядом со мной упал обычный офицерский пистолет, – надо тихо будет работать, чтоб передний край не всполошить.
В который уже раз он оказался прав. Вообще, у меня сложилось мнение, что война идет по его законам. Либо по правилам, которые он прекрасно знает и пользуется этим.
- Их тройками посылают. Они будут искать офицеров убитых и вообще глядеть, что тут и как. Если тут будет неинтересно, поползут дальше, к нашим окопам. Нам с тобой надо поймать этот тонкий момент и завалить всех троих. В плен они не сдаются, да и не дотащишь ты его до наших в одиночку. Мне твоя помощь нужна будет, забирайся аккуратно внутрь.
Внутри домика царил хаос. Тела лежали в несколько слоев, про запах лучше умолчать. При вспышках было видно, что внутри строения все покрыто красно-коричневым налетом. Ползти по этому было крайне отвратно.
- Смотри, с той стороны домика стоят мины. Простые, нажимные «лягвы». Надо быстро переставить парочку с нашей стороны и сделать это незаметно. Я там штыков навыткал рядом с ними, не заблудишься. Не натопчи вокруг, – последнюю фразу сопровождала такая ухмылка, что мне стало совсем не по себе.
Да и как может быть по себе, если ты лежишь ночью в месиве из грязи, дерьма, крови и человеческих останков... У меня получилось, кажется. Руки перестали дрожать – я просто перестал думать и механически выполнял указания Мрака. В тени домика мы переложили одну мину под труп офицера, а вторую у входа, но с таким расчетом, чтобы осколки не зацепили нас. По времени — впритык. Стоило нам забраться в домик, как Мрак показал три пальца на левой руке, а потом в сторону, где было оставшееся минное поле. Шорохов я не слышал, движения тоже не заметил. И в этот момент Мрак застонал. Так отчетливо, громко, протяжно. Поначалу я подумал, что он наткнулся на что-нибудь, или его кто-то схватил. Но нет. Он лежал сбоку, щерился во все свои зубы и стонал, как раненый. Потом затих. Теперь мне было видно только два глаза. Казалось, прошла вечность, прежде чем в проёме раздался шорох. В проеме возник темный силуэт. Разведчик зашел внутрь и начал медленно осматривать помещение, в руке блеснул вороненый ствол пистолета. Убедившись, что все тихо, он зашел внутрь. Как он обошел мину? План насмарку? Я упер взгляд в Мрака. Тот закрыл глаза, и теперь темень тишины вообще ничего не нарушало. Царство мертвых и один живой среди нас. Он начал искать что-то, иногда подходя ближе, иногда переворачивая тела. Один из трупов ему подошел, однако содержимое карманов не оправдало ожиданий. Несколько фраз на отрывистом незнакомом языке. Осмотр следующих покойников, и в этот момент у входа сработала мина. В проем ворвалась взрывная волна, часть тел изменили свое положение — все это я отметил боковым зрением. Глаза мои смотрели на соседний с разведчиком труп, и, когда он обернулся, я нажал на спусковой крючок. На такой дистанции даже с левой руки нельзя было промахнуться, и тупоносая пуля попала аккуратно в живот. Вспыхнуло разом несколько «люстр» с обеих сторон. Рванула вторая мина – видно кому-то не хватило выдержки. Выстрел Мрака пришелся точно в глаз.
- Бегом. Шмонаем его и валим.
С тела мы забрали пистолет, сумку с гранатами, окопный нож, а Мрак вытащил из внутреннего кармана какой-то листок и срезал с шеи жетон.
- Совсем страх потеряли, даже жетоны начали носить. Запоминай – так нужно делать всегда. Если в тылу работаешь, ещё погон и петлицу срезай. Но если поймают... Аккуратно уходим, вбок. Идем по нейтралке, параллельно траншеям.
Уходили мы медленно, и в лесной полосе, на рассвете, состоялся наш последний разговор с Мраком.
- Я пойду туда, вперед. Твоя задача – донести захваченный лист и жетон хотя бы до Гроха. Он оценит эти данные. Действуй шустро, иначе они заминируют проход, и вас может ждать сюрприз. Надеюсь, после этого тебя реабилитируют и отправят домой, к семье.
- У меня нет семьи.
- А у меня есть, – видимо, я выглядел очень изумленным, и Мрак продолжил, – у меня там, за линией фронта, женщина. Ждет меня. Я возвращался, чтобы из армии уйти. А они не поняли. И теперь я уйду, не спрашивая их. Ладно, прощаться не будем. Ты мне только одно скажи, как тебя зовут-то?
- Мерк.