Я сейчас как выжатый лимон, из которого вытек сок, и осталась одна оболочка, цедра. Теперь ее можно использовать только для приготовления глинтвейна. Горячее красное вино во рту будоражит вкусовые рецепторы терпким ароматом корицы, гвоздики и мускатного ореха. Мы сидим в полумраке, в расплывающейся полутьме вокруг низкоподвешенного над столом светильника в ресторанном зале модного нового заведения. Я утонула в мягком бархатном, обнимающем меня так нежно и трепетно, кресле с высокой тронной спинкой. Я таю, уплываю, маленькими глоточками поглощаю терпкое горячее вино и плыву. Глаза, наверно, сейчас с одними атропиновыми зрачками. Где мой серебряный век с утонченными телами, закутанными в пестрые шелковые шали, на извитых кушетках, источающие запах кароновских злых духов "Nuit de Nuel", пахнущих сандалом, мускусом, розой и жасмином? Век увлекающих в нирвану стихов Вертинского, вернуть бы его сейчас из 50-летнего небытия и уже не отпускать никогда. Слушать и слушать его рассказы, нарисовать себе образ гиганта Шаляпина, возвышающегося над толпой на целую голову, ощущать тягучий муаровый ритм бульваров, лиловых негров, креольчиков, какаинеточек и маленьких деточек. Если бы он знал, как хочется погрузиться в мир его рассказов, писем и дневников, то писал бы каждый день с утра до вечера, а я бы сейчас читала и читала. Вдыхала аромат парижских пармских фиалок, запах Парижа Вертинского. Париж , по Вертинскому, пахнет духами.
А пока я слушаю Вас. Все, что связано с Вами, вообще все, вызывает у меня адреналиновую дрожь, трепет и экстремальное состояние. Все это началось уже давно с рассказа про кладбище и одиночество, закрепилось каким-то условным рефлексом. И теперь выплывает и будоражит бедный мозг. Совершенно равнодушно прослушиваю и прочитываю множество фраз, но как только появляется это, все! Сначала банальный холод и сжатие, потом уже какое-то небытие и эйфория. Вот тут нужно поймать момент и на этой волне счастливого витания в облаках написать что-то такое, от чего потом самой становится не по себе, какой нибудь "блеск куполов аметистово-звонкий". Потом с удивлением пялиться на собственное творение, порожденное подсознанием и качаться на волнах его ритма.
Музыка Депеш Мод течет непрерывно, сливается с терпким вкусом глинтвейна. Официантка, где они взяли такой персонал, бегает вокруг нас, просто под руки подкладывает салфетки, вилки,ножи, расставляет тарелки и мгновенно убирает грязные. Гипертрофированное желание угодить, просто стелется перед нами.Это, конечно, не Барвиха, где за соседним столиком сидит Рустам Тарико из "Русского стандарта" с двумя маленькими дочками. За каждой девочкой бегает по горничной и по охраннику.И на выходе менеджер улыбается и спрашивает :
-Ну, мы заполучили Вас?
Не Барвиха и не ресторан в Италии в Риме, в "вечном городе" на "Dolce Vita", реальное воплощение райской атмосферы на земле, с серебряными светильниками с оранжевыми абажурами, прозрачными стенами, серебряными столовыми приборами и тончайшей фарфоровой посудой. Вот уж откуда не хочется уходить никогда и остаться там навечно! Великий Рим со своими руинами стен двухтысячелетней давности , Колизеем, Фонтаном Треви, Виллой Боргезе и Пьцца дель Пополо. С уткой, ныряющей в воды реки в центре города. Вечный город вечной любви!
Это не ресторан в Риме,но тоже ничего. А в ресторан в Риме на "Dolce Vita" я еще вернусь. Обязательно вернусь.