ПЕШКОМ ПО КАЗАХСТАНУ
Была ранняя весна. Работа на открытом воздухе в зимние морозы, доходившие до 50 градусов, ослабили мой организм, и я чувствовал себя неважно. С трудом отрабатывал смену. Потерял аппетит. И однажды решил: «Поеду на новое месторождение!» Работа буровому мастеру всегда найдется. Уволился и отправился в путь, в Тарбагатайский район Казахстана, в село Кызылкисек.
В Усть-Каменогорск добирался на самолете местной авиалинии. С высоты полета впервые увидел Бухтарминскую гидроэлектростанцию. Отлично была видна высокая плотина, которая подпирала огромное водохранилище. Картина напомнила детские игры, когда перегораживал ручьи. «Это то же самое, но увеличенное в тысячи раз!», - подумалось мне.
А дальше предстояло ехать автотранспортом. Небольшой автобус УАЗ уже ждал пассажиров. Водитель, казах средних лет, перехватил меня у кассы и предложил:
- Ты билет не покупай, отдай деньги мне. Посажу тебя на место кондуктора. С контролером я договорюсь.
В зале ожидания появился симпатичный русский парень. Мы оказались попутчиками. Он недавно отслужил в армии. Значит, будет с кем поговорить. Но вышла ошибка. Юноша не ориентировался ни в литературе, ни в политике, ни в спорте. Он только повторял:
- Вот брат у меня – во всем разбирается. Сам увидишь.
Из вещей у меня был рюкзак и ружье в самодельном чехле. Виктор, так звали парня, заинтересовался им. Я рассказал о своей одностволке, частично о своей службе на Дальнем Востоке, где и приобрел ружье. И решил повеселить человека.
- Спускаюсь я однажды на лодке по течению, шестом дно меряю. Изучаю фарватер речки, на которой стоит наша воинская часть. У берега незнакомый солдатик плещется. Понырял он еще немножко, а потом спросил: «Ну, как, вода холодная?» Он – в воде, я – в лодке! Сразу поправился: «Ну, как, клюет?» Понимаешь, он ждал вопроса, а я молчал, и тот сам сорвался у него с языка!
Парень слушал, открыв рот. Посмеялись. Я вышел в открытые двери, ведущие к летному полю, чтобы покурить на свежем воздухе. Мимо прошла девушка метеоролог. Видимо я засиделся на буровых вышках, отстал от жизни. Поэтому долго был под впечатлением, которые произвели на меня стройные ноги в легких резиновых сапожках на крепких икрах, рельефные груди и тонкая талия. А больше всего – беспечное, веселое выражение голубых глаз на симпатичном лице.
Только от того, что она прошла мимо, захотелось жить, творить, совершать подвиги. Даже явилась мысль остаться в этом Усть-Каменогорске и познакомиться с девушкой. Но я понимал, что никто меня не ждет и даже не подозревает о моем существовании. Так что нужно идти своим путем и не отвлекаться. Метеоролог проследовала к приборам, а я вернулся в зал ожидания.
Виктора застал в кругу людей, которым он говорил:
- Я стою в лодке, а он в воде и он меня спрашивает: «Ну как, вода холодная?»
При виде меня он смутился. А я понял, что у юноши за душой нет даже плохонького анекдота. А еще и со скромностью проблемы.
Сидение контролера было удобным, позволяло обозревать и окрестности, и пассажиров в салоне. Возбуждение от любования девушкой перешло в стойкое хорошее настроение. Ехали в основном безлюдной степью, желтой от пожухлых прошлогодних трав. В низинках еще лежал снег. Через какие-то промежутки у обочины дороги попадались каменные бабы. Это, видимо, были те самые места, о которых писал Абай Кунанбаев.
- Вы Абая Кунанбаева знаете, читали его книги? – обратился я к казахам. Они переглянулись и покачали головой: «Не знают».
- А Джамбула Джабаева?
- Этого знаем. Он акын, песни сочинял.
Приехали в казахское село, в центре которого располагались клуб, столовая и магазин. Пошли в столовую. Она была закрыта: выходной – воскресенье. У клуба афиша кино: «Доживем до понедельника». Это совпадение развеселило меня, хотя от голода было не до смеха. Купили хлеба и ели его всухомятку. К вечеру должны были добраться до другого казахского села и там заночевать.
Подъехали к неширокой речке в пологих берегах, русло которой от берега до берега устилала обкатанная разноцветная галька. Водитель сходу начал ее форсировать. Автобус двигался уверенно, вот уже достиг средины, где поток был самым быстрым. И в этот момент мотор почему-то чихнул и заглох. В салоне заохали и заахали, ругаться стали кто по-русски, кто по-казахски. Водитель говорит:
- А что я сделаю? Заводится только рукояткой. Будем ждать, может быть транспорт какой появится, перетащит нас.
На мне были резиновые сапоги. Я осторожно опустил одну ногу в воду и нащупал каменистое дно. До края голенища вода не доходила. Тогда я взял «кривой стартер» и, держась за капот, чтобы течение не сбило, отправился к радиатору. Начал крутить мотор рукояткой, а он и не думал заводиться. Сделал с десяток попыток, из сил выбился, а толку никакого. Уже и ноги стали мерзнуть – вода в речке была ледяная.
- На, возьми. - Из автобуса подали кусок хлеба с салом. Опять развеселили! Стал жевать бутерброд, внутренне улыбаясь. «Да, прямо сейчас богатырская сила ко мне явится!» Покончив с едой, снова взялся за рукоятку, крутанул и – о, чудо! – мотор заработал!
В следующее поселение въехали уже затемно. Меня, Виктора и еще несколько человек разместили в казахской избе. Утром пили чай за круглым столом. К хлебу хозяева подали тарелку с чем-то кашеобразным. Каждый брал на кончик ложки, откусывал хлеб и запивал чаем. Я решил, что это – пюре из некачественной картошки. Долго не хотел его пробовать, а когда решился, то зачерпнул пол ложки. Оказалось, что это – гусиное сало! Я и виду не подал, что оплошал с порцией. Виктор потом подкалывал:
- Но ты даешь! Сало – ложками ешь!
Погрузились в автобус, поехали. Конечная остановка – пристань на Иртыше. На другой берег нас перевез маленький речной паром. Там уже ждала грузовая машина. Все мигом забрались в кузов. Не поместилась только женщина с большими узлами багажа. Она возвращалась домой к маме после развода с мужем. Не стал теснить людей и я. Не оставлять же одинокую женщину на пустом берегу!
Женщина явно перепугалась.
- А ночь застанет, а волки нападут?!
Но скучать не пришлось. Мимо проходил трактор с прицепом. В райцентре я стал спрашивать про гостиницу.
- Не надо гостиницу. Я приглашаю к себе, - подошел ко мне казах лет сорока.
Мне рассказывали о казахском гостеприимстве, но все же я был удивлен, когда узнал, что человек специально задержался, чтобы пригласить меня в гости.
- Ты так старался для людей, - объяснил он. – Просто стыдно оставить тебя без внимания.
Утром вместо того, чтобы продолжить путешествие, мы с Кульбмамбетовым пошли на речку поохотиться. У казаха оказалось ружье «Белка» с нарезным стволом.
- Досталось по знакомству. А выходить на охоту с ним боюсь: разрешения нет. Да мне и не дадут, я не охотник. Давай с тобой обменяемся: ты мне оставишь свою одностволку, а я тебе отдам «Белку».
Я не был готов к такому разговору. Решил сначала сходить к геологам, а потом поговорить о размене.
До аула, рядом с которым работали геологи и буровики, регулярный транспорт не ходил, и я отправился пешком. Но не прошел и километра, как меня нагнала двуколка. Красивым молодым жеребцом управлял солидного вида казах лет пятидесяти, одетый в строгий городской костюм с галстуком. Нам было по пути, и казах пригласил меня в повозку. Он подробно расспросил меня о моих намерениях, при этом сам не сказал о себе ни слова. А я и не настаивал. Такая черта характера – не называть себя – присуща всем казахам руководящего состава.
Лошадь шла ровной крупной рысью. Мы спокойно беседовали, любуясь бескрайней степью.
- Ты охотник? У нас здесь дрофы было много. Очень хитрая птица: за километр охотника слышит. А вот здесь могут быть утки. Пойди-ка, посмотри, может, повезет.
Дорога в этом месте проходила рядом с небольшой речушкой, проложившей себе очень глубокое русло в высоких глинистых берегах. Правый берег, что у дороги, был обрывистый, а противоположный – отлогий, поросший редкими молодыми тополями. Я подполз к обрыву. Далеко внизу с воды снялась утка и, набирая высоту, уходила вправо. Стрелять приходилось вниз и в сторону, это так непривычно, но все решали доли секунды. Что самое удивительное – попал! Утка упала на сухое место. Кое-как спустился вниз с кручи. Вернулся с матерым селезнем.
- Хорошо стреляешь, - похвалил казах.
- Это - не я, это – ружье. Попал совершенно случайно.
В ауле, прощаясь, я предложил:
- Это вам за проезд. Рассчитываюсь утками!
Казах не сопротивлялся. Довольный этим, я отправился разыскивать попутчика, у которого брат был управляющим в этом отделении совхоза.
- Где живет управляющий отделением? – спрашивал я у прохожих.
- Десятник? Вот там живет, - отвечали встречные казахи.
Вскоре я уже здоровался с Виктором и его братом Евгением. Это был крупный, очень подвижный человек лет тридцати. В его манере говорить, в походке, в выражении лица чувствовались властность, самоуверенность, бахвальство, самолюбование.
- Ты не смотри, что мы в такой глуши живем! Зато у нас все есть! Здесь все мое, я здесь царь и бог! Пусть только кто-нибудь пойдет против – в порошок сотру!
Виктор, который всю дорогу ловил каждое мое слово, теперь постоянно куда-то отлучался, с ним невозможно было заговорить. Хотелось узнать, замолвил ли он за меня словечко. А Евгений быстро определился:
- К вечеру у нас тут будет банкет. Придут и приедут мои друзья. Тебя я не приглашаю. Нам чужие не нужны. А на квартиру я тебя устрою. Спроси Улдан, она говорит по-русски. Скажи, что от меня.
Мне захотелось задать вопрос о русском гостеприимстве. Но я решил, что этим только унижу себя, молча собрался и ушел. Настроение было испорчено.
А время уже перевалило за полдень. Я быстро разыскал Улдан и объяснил ей, что нужно остановиться на ночлег, а утром я уйду к геологам. Тут я по-настоящему удивился: Улдан говорила по-русски с чудовищным акцентом, с трудом подбирая слова. Я впервые осознал, что русскай язык для казахов - не родной.
Вышел старик, дедушка Шамшубай. Я учтиво поздоровался с ним, спросил, как его здоровье, сколько ему лет. Он ничего не ответил, только что-то спросил у внучки.
- Дедушка плохо понимает по-русски.
И она перевела ему все, что я спросил. Потом сама ответила, что старику семьдесят лет и что он болеет. Оставив меня наедине со стариком, хозяйка куда-то ушла. Вернулась с чайником и хлебом на деревянном подносе.
- Выпейте у нас чаю. Столовой в ауле нет. А на ночь мы вас оставить не сможем. Я – вдова, разговоры разные пойдут. Вы только не обижайтесь. Пойдите к немцам, они живут вдвоем, мать с сыном. Они вас пустят.
Не ожидал я, что окажусь в таком глупом положении. К дому, в котором жили немцы, я подошел уже в сумерках. Узнав в чем дело, встретивший меня у калитки рослый белокурый юноша провел в дом.
- Мама, - сказал он, - Сергею негде переночевать. Пустим его на ночлег?
- Боже мой, конечно! Располагайтесь. Вот вам домашние тапочки. Умойтесь с дороги, вот полотенце. У нас есть кровать свободная. Там вас и устроим.
Было слышно, как где-то заработал дизель-генератор. В комнате загорелись электрические лампочки. Я стал расспрашивать, как живется немцам среди казахов, как они сюда попали.
- Нас переселили с Поволжья. Мальчик мой был совсем маленьким, а теперь вот – жених! Люди здесь хорошие, добрые, отзывчивые. Вот только Десятник – настоящий изверг. Весь аул держит в страхе. Делает, что хочет. Людей обижает. Справедливости от него не дождешься. И пожаловаться некому – в районе все у него друзья да собутыльники. Участковый милиционер ему друг.
- А почему его зовут «десятник»? Обычно руководителя называют управляющим…
- Это фамилия такая – Десятник.
- Ну, и как конкретно он людей обижает?
- Наряды закрывает так, как ему захочется. Если кого невзлюбит – посылает на самые трудные работы, а начисляет копейки. Чтобы поехать на курсы шоферов или трактористов – у него нужно заслужить: в гости пригласить, стол накрыть, да не раз. Были случаи, что избивал людей. И все ему сходит с рук.
Утром я отправился по направлению к буровой вышке. Теперь уже знал, что никакого крупного месторождения в этих местах не открыли и никто никакую технику в эти края не гонит. В конце села встретил знакомого казаха, с которым ехал на дрожках.
- Как ночевал, Сергей? - спросил он. – Зайди в дом, покушай сурпу, из твоего селезня сварили. Птицу уже съели, а сурпа еще есть.
Женщина поставила передо мной миску с супом и хлебницу. Оказалось, что «сурпа» - это густой суп с пшеном. И очень вкусный.
Попрощавшись, вышел за околицу. Навстречу мне человек в комбинезоне. Им оказался буровой рабочий Иван Проскурин. Отстояв суточную смену, он возвращался к себе в деревню на отдых. Присели, покурили.
- Никакой перспективы у этой буровой бригады нет. Вышку скоро будут демонтировать. На этом разведка заканчивается. Так что скоро я останусь без работы. Поворачивай обратно, будешь мне попутчиком.
Чем хороши казахские степи, так это расстояниями. Домой Ивану предстояло идти всего-то двадцать километров. Жил он в небольшой деревне, населенной русскими староверами.
- Переночуешь у меня. В баньку сходим, жена должна натопить.
Делать нечего, отправился я в обратный путь. Шли вдоль берега неширокой, но бурной от весенних вод речушки. Иван достал из зарослей тальника удочку, вынул из рюкзака банку с червями и приступил к рыбалке. Я впервые видел такое снаряжение лески. На конце ее был тяжелый свинцовый шарик, а сантиметрах в пяти выше крепился короткий поводок с крючком и наживкой. При таком быстром течении и при такой мутной воде другим способом удить вряд ли бы удалось.
Не прошло и двух минут, как Иван поймал крупного хариуса. Я был увлечен новым видом ужения и легко согласился дать Ивану ружье, а сам уселся рыбачить. Постукивая свинцовым шариком по дну, вдруг ощутил поклевку и сам вытащил упирающегося хариуса.
Иван исчез надолго. За ловлей рыбы я не скучал, но уже начал волноваться. Наконец, охотник явился с пустыми руками. Не нашел он ни уток, ни какой-либо другой дичи. Но у нас была рыба для ухи, и мы бодро зашагали домой к Ивану.
В доме кроме жены было несколько соседок. Головы у всех были покрыты платочками. Иван сказал, что в селе – все до единого - верующие. Он один атеист. Баня действительно была натоплена. Что поразило меня: от каменки, сложенной из кусков плоского песчаника, исходил горьковатый пар. Много повидал я деревенских бань, но никогда не встречался с таким явлением.
На следующий день я добрался до райцентра. Решил зайти в редакцию районной газеты и рассказать о самодурстве Десятника. В редакции застал форменный переполох. Одни куда-то убегали, другие возвращались и вносили крупную рыбу. Что значит, если неподалеку огромное водохранилище! Все были возбуждены. Потом эту рыбу развешивали.
Мне, чтобы не скучал, дали подшивку газеты, и я увлекся чтением.
Газета выходила на русском языке. Короткие заметки, небольшие корреспонденции. Всю прошлую зиму я проходил на занятия в городскую редакцию в школу рабкоров и уже знал многие тонкости газетного дела. Газету в Зыряновске издавал хорошо подготовленный коллектив журналистов. Так что я рассматривал газету с профессиональной точки зрения.
Бросалась в глаза убогая верстка. И почти в каждом материале - грамматические ошибки. Не нашел я ни репортажей, ни фельетонов. Встречались только скучные тексты, которые можно назвать одним словом: «материалы». Создавалось впечатление, что делали газету ленивые, безразличные люди: лишь бы выпустить. Критических материалов вообще не было, не встречалась и рубрика «По следам наших выступлений». После знакомства с газетой пропало всякое желание общаться с кем-нибудь.
Как и обещал, пошел в дом к Кульбмамбетову. Казах встретил меня радостными возгласами, усадил за стол, напоил чаем с молоком. Рассказал, почему он не на работе. Оказалось, что он на пенсии по инвалидности.
- Много лет я проработал на свинцово-цинковом комбинате. Вот и получил силикоз легких.
К вечеру снова отправились на охоту. Но дичи не встретили. В темноте вернулись домой. Я торжественно передал Кульбмамбетову свое ружье.
В Заряновск, чтобы забрать трудовую книжку, возвращался тем же путем - на маленьком двенадцатиместном самолете. Устроился у иллюминатора и любовался пейзажем. Снова пролетали над Бухтарминской ГЭС с ее великолепной плотиной. День был солнечный, воздух – прозрачный. В гористой местности возникло много восходящих потоков. Самолет постоянно бросало в воздушные ямы. От этого всех пассажиров рвало, и они сидели, уткнувшись в бумажные кулечки.
А я под шум мотора, стоя у иллюминатора, напевал песни про «Варяга», про бродягу, который переплыл Байкал. В это время как-то само собой пришел к выводу, что пора принять предложение газетчиков – пойти работать корреспондентом.