Записки современника 27 Как легко любить людей в среде, где все расположены друг к другу
12 сентября 2013 г. Я отправила себя гулять. Сидела у маленького пруда, у реки, писала стихи. Подошёл пожилой мужчина. "Вы стихи пишете?", - спросил он. Общения не вышло, я быстро ретировалась, извинившись или нет? Он оказался проповедником Ленина и Сталина. Ничего не знать, не понимать в жизни народа - это ужасно.
Советская власть и отсутствие наблюдательности сделали из него почти зомби. Он с почтением относится к убийцам Гумилёва, Михоэлса, Зинаиды Райх, Мандельштама, Хармса, Мейерхольда, Есенина, Цветаевой...
Меня удручает тьма графоманских произведений на сайте СТИХИ.РУ.
Звонила подруга из Хайфы: "Я тебя жду", - сказала она. Она ждёт меня несколько лет. У меня нет сил никуда лететь.
13 сентября. Я была на конференции в доме русского Зарубежья, были встречи с людьми, знавшими владыку Антония Блюм.
В прозрачном лифте с незнакомыми людьми я вдруг сказала всем: "Вот так, в таком прозрачном лифте хорошо было бы подниматься прямо в Царство Небесное". Все заулыбались.
Сердцевина молитвы владыки Антония — тайна встречи с Богом. «Без такого безмолвия — нет общения, нет встречи... Кроме встреч в Евангелии ничего нет... Суд это не осуждение грехов, это кризис. Мы лучше познаём нашу глубину.. Николай Александрович Бердяев говорил о глубинной свободе. Суд над собой - следующий шаг идти вперёд... Принять человека в его инакости. Каждая встреча требует любви к человеку.... У владыки Антония есть рассуждения о медитации. Мы молимся в присутствии Бога».*
* Я записала эти слова, слушая чей-то доклад. Я не указала автора в своих записях..
Есть люди непонятно какого пола. Скучно люди говорят, не зажигают, многословны. Я не чувствую веяния святого Духа пока.
Сегодня мне сообщили о смерти моего друга Никиты Гаранина. Он ушёл вчера в 10 вечера от сердечного приступа. Его жизнь была светла и полна страдания.
За пять дней до его смерти я написала стихи, называя смерть злой. Я как в воду глядела писала стихи в полночь, под дождём, под зонтом, без ручки и бумаги.
14 сентября. Грустно на душе. Никины нет с нами.
Была на конференции. Слушали доклад монахини Маргариты, у неё светлое лицо. Она делилась с нами опытом, как она старается побеждать свои низшие проявления.
Мне понравился человек высокого роста на сцене, он был очень аристократичен и элегантен, смотреть на него одно удовольствие. Его жена делала доклад. Смотрели фрагменты фильмов с владыкой Антонием. Через какое-то время устраивалась кофе-пауза, мы пили чай или кофе с пирожками и крохотным пирожным. Всё было очень вкусно.
После всего началась вечерня. Проводил её приятный молодой священник, он три года жил во Франции. Я поспешила петь в импровизированном хоре, пели русские и англичане. Регентом была милая англичанка. Она не показывала рукой конец фраз, мы все дружно заканчивали песнопение, так как чувствовали друг друга.
Я была в раю. Все люди были просветлёнными. Одна женщина, знавшая владыку Антония, рассказывала мне о том, что он читал мысли людей, обладал прозорливостью.
Я вслух сказала: "Как легко любить людей в среде, где все расположены друг к другу".
Но неприятное было при выходе. Вахтёр стал грубо орать на иностранных женщин, что они не туда поставили свои сумки. Мне пришлось по-английски извиняться перед женщинами за этого невоспитанного человека.
Мои стихи, написанные на днях:
Вот холмы мои зелёные,
Клевер, травы, пижма, клёны и
Утки, катера. Влюблённые
Молодые. Небеса
Ярких чаек шумных стаями
Разукрашены. Растаяли
Птичьи возгласы. Устали ли
Люди верить в чудеса?
Вот деревья покрываются
Красным, жёлтым цветом — маются.
Ведь зима всё приближается.
Вот сединки в волосах.
Синева в пруду купается.
Грусть в природе растворяется.
Люди с близкими прощаются.
Наблюдаю сам с усам:
Лавки, мостики прелестные,
Кружево деревьев тесное.
С теплохода неуместные
Раздаются голоса.
15 сентября. Отпевание на Рижской Никиты. Я не чувствовала ни благодати, ни горя, ни душу Никиты. В хоре было трое певчих. Я, стоя в стороне, тихонько пела наизусть песнопения.
Похоронили Никиту на Ваганьковском кладбише. Шёл дождь, могильщиками были молодые парни, очень легко одетые, без плащей они промокли.
Поминки были таковы, что о Никите никто ничего не говорил. Алёша, брат его сказал, что Никита был изумительным человеком. Я -то это знаю.
Я ушла раньше всех и поспешила на остаток конференции в дом Зарубежья. Успела на круглый стол. Потом мы опять пели, на сей раз панихиду. Поминали владыку Антония и ещё одного человека. Я молилась о Никите.
На днях стала фантазировать и написала сие:
Город залит дождём.
Рёв машин на Тверской.
Рядом со мной Яков Бём,*
Идём по Поварской.
Спросил он: «Ну, как живёшь?»
Ответить мне что? - не вем.
Живу я иль нет, в сердце дрожь
По воскресеньям.
Не вем, почему седа
Моя голова и мысли
Одни приходят ко мне,
Другие к другим. Мы вышли
К Тверскому бульвару. Стоп.
«Смотрите — какое небо!»
Он мне погрозил перстом -
Скрывай свои чувства. Не был
Учтив он, прекрасен - нет.
Он был ироничен даже.
«Дитя, помолись обо мне.
Твой путь на земле отважен».
Исчез, растворясь во мгле.
Бульвар любимый остался.
Одна я бреду по земле.
«Кто-нибудь — крикни: сжалься!»**
* это фантазия, жалеть меня не надо.
Иногда лучший способ, чтобы что-то важное понять — уединение
К 1612 году, к моменту написания «Авроры», для Бёме стало уже вполне очевидно, что «поврежденная человеческая Природа» не в состоянии внутренне возродиться, особенно в условиях нарождающейся протестантской ортодоксии, к тому времени духовно иссякшего, «послеконкордийного» (1577) христианства… «Что остаётся ещё скрытым? Истинное учение Христа? — полемически восклицает Беме. — Нет, но Философия и глубокая основа Божия, небесное блаженство, откровение о сотворении ангелов, откровение о мерзостном падении дьявола, откуда происходит зло, сотворение мира сего, глубокая основа и тайна человека и всех тварей в сем мире, последний суд и изменение мира сего, тайна воскресения мёртвых и вечной жизни».
Мой рисунок.