Гусиная история. 1964 год
Гусиная история… Рассказ из курсантской жизни. 1964й год.
Во время похода царя Петра Первого на Азов, переправляясь чрез речку Медведица, артиллеристы утопили пушку. Пока ныряли, стропили, вытаскивали из засосавшей её трясины – подошёл обоз. Так как день клонился к вечеру, решили у воды разбить лагерь. А утром на месте стоянки вместе с выбракованными лошадьми, остались больные солдаты, обозные маркитантки и те, кто уже не хотел идти дальше. Шалаши и землянки со временем заменили на деревянные строения. Поселение разрасталось и в память о временах геройских нарекли его Петровском. Со временем это стал небольшой провинциальный город Саратовской губернии.
В годы Отечественной войны в эту глухомань перебазировали завод, производивший приборы управления торпедной стрельбой для подводных лодок и надводных кораблей ВМФ. Здесь мы, будущие инженеры, проходили производственную практику после четвёртого курса. Полтора месяца мы , как губка, впитывали в себя предметно материализовавшиеся формулы, овеществлённые теории, с восторгом принимая этот мир ума, гармонии, солнца и молодости.
В конце июля практика закончилась. Сдали зачёты заводским военпредам, очистили от кроватей классную комнату местной школы, упаковали для отправки в Ленинград рабочее барахло и вырядились в форму «первого срока». Белые рубахи сияли белизной, словно зубы, отбеленные Орбитом для рекламного ролика, о стрелки на клёшах можно было порезаться, блины бескозырок сидели на ещё кудрявых головах по – ухарски сдвинутыми на затылок. Благо, военных патрулей в городе не было, а наш руководитель капитан 3 ранга Б.Ф.Майоров, объявив, что сегодня у нас первый день отпуска и воззвав к нашему благоразумию, углубился в хозяйственные проблемы.
После прощального обеда всем классом отправились на вокзал. Поезда в Петровске ходили два раза в сутки: в 14 часов Саратов – Пенза, в 15 - Пенза – Саратов. В утлом домишке, обозначавшем станцию, едва умещалась диспетчерская служба. Отъезжающий контингент располагался в тени деревьев на большой привокзальной площади. Понятие «площадь» скорее можно было бы отнести к пространству, т. к. это был всего лишь вытоптанный и наезженный массив, в центре которого располагалась одна из городских достопримечательностей – огромная малахитовая лужа. Постоянными хозяевами водоёма была солидная стая местных гусей.
С шутками и прибаутками, полные оптимизма и радужных надежд, мы прибыли на вокзал и разместились на свободных площадях подальше от солнцепёка. До прихода первого поезда оставался ещё час, однако здесь уже находился полный комплект пассажиров, убывающих в обоих направлениях. Ожидание поезда для петровцев - это своеобразный ритуал, дающий возможность перестроиться, переосмыслить провинциальное сознание, подготовив его к вхождению в суету «столичной» жизни. Этот процесс требовал тишины и уединения, которые им в полном объёме давала привокзальная площадь.
Бросив свой тощий рюкзак на попечение расположившихся табором коллег, я отправился в город, чтобы купить подарок для матери. Выбор давно сделан, но желанные отпускные были получены только сегодня. Пудреница под янтарь, изготовленная из компаундных смол – это вполне соответствовало моей скудной наличности и вожделенной мечте вызвать у матери благодарственную улыбку.
Решив все проблемы, возвращаясь к вокзалу, я был переполнен ощущением так редко достающейся нам полой свободы и унылой необходимостью ещё часа полтора прорастать желаниями в тени деревьев в пыльной привокзальной траве.
Площадь встретила меня всеобщей умиротворённостью. Разомлевшие на июльской жаре, дремали практически все: пассажиры – в тени деревьев – великанов, гуси – в прохладе привокзальной лужи. Меня возмутило поведение вожака. Огромный гусь, с претензией на оригинальность, лежал не в луже, как все, а в пыли, вытянувшись поперёк дороги. Не доходя до него метров десять, я подобрал камушек и метнул его в цель. Провидению было угодно, чтобы снаряд попал точно в темечко дрыхнущего вожака. Гусь, почувствовав ущемление собственного достоинства, мгновенно открыл глаза. Прямо на него большим чёрно – белым пятном надвигался противник… В моём понимании главенствовать в коллективе может тот индивид, в интеллекте которого более чем у других развиты категории мужской доблести, чувство собственного достоинства, отвага, преисполненность молодецкой силой и естественное желание быть кумиром прекраснейшей половины. Все эти мужские качества воспылали в нём одновременно. Гусь воспрянул от спячки, замахал крыльями, подняв столб едкой пыли, и, издав воинственный клич, устремился на противника. Его безоговорочная решимость вступить в схватку свидетельствовала о том, что биться он будет на смерть и обиды не простит. Он весь превратился в стрелу с утяжелённой кормой, выпущенную точно в сердце надвигающемуся врагу. Стрела летела почти параллельно земле, быстро перебирая короткими ножками. Вытянутый вперёд клюв находился на уровне комсомольского значка, украшавшего мою грудь. Роковое мгновение неумолимо приближалось. Я начал прокручивать в уме варианты победной баталии, но все они сводились к одному, что если я даже и выйду победителем, то имиджу моей белоснежности придёт конец и любой патруль привлечёт меня к ответственности за неуставной вид... Что же делать? Решил схватить гуся за голову, раскрутить по мере возможности и бросить подальше в болото, а там будь, что будет.
Разбуженная громким шумом площадь оживилась. Смекнув что к чему, уже было задремавшие, обыватели стали проявлять интерес к жизни. Тем более, что жизнь давала фарс, возможно даже с трагическим финалом. Спрятав за пазуху подарок и освободив руки, я принял позу гладиатора на ристалище. Глаза сошлись на переносице и впились в противника, руки и туловище, покачиваясь, готовы были к решительному броску.
Но тут в дело вмешался Его Величество Случай, а скорее всего мой Ангел – Хранитель. В пыли дороги на расстоянии полутора метров от меня он притаил камень, о который споткнулся гусь. На полной скорости, зацепив шасси за преграду, он, словно лайнер, клюнул носом в землю. Поднявшийся над фюзеляжем столб пыли напрочь лишил его зрительных ощущений. Гусь потерял ориентацию, замотал головой, двинулся вбок, резко поменял траекторию, вошёл в штопор и, в конце – концов, поняв, что серьёзно влип, спрятал голову подмышку и, как – то боком, припадая на ушибленную ногу, похромал к ближайшим кустам. Общее народное разочарование и гусиное «га – га – га!» оповестили мир, что коррида не состоялась, а претендент на лавры победителя навсегда потерял право верховодить над гусиным стадом. Как я понимаю, самое обидное для него было в том, что изголялись даже те, кто ещё недавно лебезил и клялся в вечной преданности.
А, отвергнутый по моей вине, титан вызвал у меня человеческое чувство жалости за нечаянно сломанную гусиную судьбу. Я поплёлся за ним под куст, где он залёг, и погладил по пыльной голове. Его взгляд напоминал взгляд Золушки, сбежавшей с бала и оказавшейся перед тыквой в своём продранном платье. Казалось из обоих глаз вот – вот хлынут слёзы. Мы заключили мировую.
Разбуженная шумом, публика принимала удобные позы, притихшие гуси перебирали в уме варианты претендентов на освободившееся начальственное место. Я мысленно сожалел о порушенной гусиной чести и о том, что «победа» досталась слишком лёгкой ценой – не лучший пролог к моим предстоящим отпускным приключениям.