Ты-то как?

Надежда Байнова
                Ты-то как?

          - Надюшка, это ты?
   Я остановилась, повернулась на голос... И с удивлением посмотрела на женщину, которую узнавала с трудом.
           - Мария?! А мне сказали... -  Дальше я говорить не стала, но она уже согласно кивнула мне головой и продолжила:
           - Я, конечно же, это я. А вы меня уже, небось, похоронили?
           Я отвела глаза. Она говорила правду. Я так и думала. Пять лет прошло! Так долго я её не видела, да и никто не видел. Куда она пропала?
           - Надюшка, как же я рада тебя видеть! Меня дочка забирала к себе - у неё жила. После последнего избиения ненаглядным мужем получила инсульт. Уже и с жизнью распрощалась, но, видно, рано засобиралась на тот свет, не время ещё... Похоронила я его. Допился. Что я в жизни видела? Да ничего хорошего я тут не видела. Я ведь не местная. Посватал меня Анатолий, привёз сюда, а жизни не было. Зря здесь осталась. Помню тот день... Мы выехали из Гюлькевичей рано утром, погода была прекрасная, а как к вашей Ханской подъезжать стали, что тут началось! Не ветер, а настоящий вихрь поднялся - ничегошеньки не видно было. Потом дождь  как приударил! Да какой! За секунды все промокли до нитки. Мать моя сразу тогда креститься начала, да просить Бога о милости. То ли услышана была её молитва, то ли само с погодой наладилось, но смилостивилась она над нами - резко всё прекратилось, затихло, как будто ничего и не было. А как в дом войти, всё началось снова! Вбежали в дверь, и такой гром прогремел! А потом всё стихло. Мне бы почувствовать неладное - не хочет меня принимать новый дом! А я всё на погоду списала...
 Сразу не бил он меня, видно, оглядеться давал. Потом уж... Как-то в гости мама приехала, да учит меня, мол, ты лучший кусок мужу отдавай - работник! Потом - деточкам... А сама-то уж что придётся... Она и сама так жила, тому и меня учила. А свекровь, царство ей небесное, под окном стояла, подслушивала. Когда в дом  вошла, то говорит, что мамка моя не права, себе надо лучший кусок оставлять - она так жила. Две матери, а советовали по-разному. Я-то мамку тогда послушалась, может, зря. Тридцать семь лет каторги! Хоронила-то мужа я. Передали мне люди добрые, что плохой уж он, я и приехала, и давай грязь выворачивать... За пять лет так дом испоганить! Кто только у него не собирался... Пришла в больницу, лежит он, говорил уже плохо. А я смотрю на него и плачу... Не по нему плачу, жизнь свою загубленную оплакиваю. Спрашиваю его, кто, мол, я? Узнаёшь?  А он, тихо так: узнаю, Мария Ивановна. Узнал.
         Похоронила. Лежит себе... Да что я всё о себе да о себе... Ты-то как?