В исторической литературе почти повсеместно Албазин в первые годы его существования называют «воровским острогом», а его основателем – Никифора Черниговского. Пишут, что он убил илимского воеводу Лаврентия Обухова, государь заочно приговорил Никифора и его сподвижников к смертной казни. Спасаясь от наказания, он бежал с подельниками на Амур, где бунтовщики на месте разоренного Хабаровым городка даурского князца Албазы и возвели этот «воровской острог».
При этом сами же авторы публикаций выражают недоумение по поводу того, что нерчинские воеводы, - Толбузин и Шульгин в своих отписках государю называли Черниговского приказным человеком, а воевода Аршинский в послании китайскому императору в 1670 году именовал Албазин государевым острогом, а его жителей – государевыми служилыми людьми. Действительно, не странно ли? Попробуем разобраться в этом на основе сохранившихся исторических документов того времени.
*
Шел сентябрь 1661 года. Ни на Амуре, ни на Зее в это время русских отрядов уже не было, только лишь на Шилке и у Иргень-озера еще теплились затухающие очаги русской колонизации.
Пятнадцать казаков-амурцев Абрашки Парфенова и люди Аная плыли в это время по Амуру, счастливые тем, что вырвались из рук ненавистного воеводы Пашкова. На что они надеялись? Вероятно, считали, что на Зее еще остались якутские служилые люди. На подступах к устью от местных жителей узнали, что последние русские люди еще весной ушли с Зеи на Алдан.
Близилась зима. Казаки повернули назад. Не захотели остаться там и уже привыкшие к новой жизни люди Аная. Выбиваясь из сил, выгребали казаки против течения великой реки, затихшие и унылые, навстречу своей судьбе. Знали, что возвращаться на Шилку к Нерчинскому острогу нельзя, - грозный воевода их не пощадит. Оставался один путь – на Тунгир и Олекму.
Добрались до устья Урки, когда уже заснежило и ударили первые заморозки. Сделав кое-как нарты и погрузив в них нехитрый свой скарб, впряглись в них и, бросив вмерзшие в лед струги, побрели голодные и обессиленные сквозь метель к Тунгирскому острогу.
Там они встретились с остановившимся на зимовку тобольским сыном боярским Ларионом Толбузиным, который шел в сопровождении якутских служилых людей на смену воеводы Пашкова. Толбузин задержал беглецов, дотошно расспросил их о положении дел на Нерче и в Иргенском остроге. Служилые, не таясь, рассказали ему о волнениях тунгусов, вызванных притеснениями Пашкова, его зверствах и бесчинствах; повинились в том, что бежали от него, оправдываясь тем, что не было больше мочи терпеть.
Толбузин сделал им строгое внушение, велел крест целовать, что не допустят больше такой измены, и когда все было выполнено, сказал, что заберет их с собой, и не допустит расправы над ними Афанасия Пашкова. Велел отдыхать, кормиться, и быть готовыми к походу. Настрадавшиеся беглецы доверились новому воеводе.
5 марта 1662 года, отпустив часть провожавших его казаков обратно в Якутск, Толбузин на лыжах, в сопровождении 20 нерчинских беглецов и двадцати пяти якутских служилых людей, двинулся к устью Нерчи. Не застав там Пашкова, отправился в Иргенский острог, где и застал Афанасия.
Передав дела, 25 мая Пашков со своей челядью двинулся к Байкалу. В Нерчинском, Иргенском и Телембинском острогах осталось всего лишь 75 человек; вместе с вновь прибывшими – 114, не считая людей Аная. Для Толбузина такое малолюдство явилось полной неожиданностью. О его действиях, и событиях, происходивших в это время на Шилке, объективно можно судить по немногим сохранившимся документам того времени. Таких документов четыре:
- отписка Лариона Толбузина енисейскому воеводе И.И. Ржескому, отправленная в мае 1662 года, в которой он просит о присылке «мимо Братского острога» хлеба и прибавочных людей. Извещает, что из Якутска через Тунгирский волок это сделать невозможно, и что если ему не поможет Енисейск, то им «всем помереть будет голодною смертию»;
- отписка Толбузина якутскому воеводе И.Ф. Голенищеву-Кутузову, отправленная в начале 1664 года, где он пишет, что у него осталось всего лишь 46 человек, упоминает об отписках, отправленных им в Якутск в мае 1662 года и зимой 1663-го с просьбой о помощи людьми, и что к 1664 году такие люди не присланы. Сообщает якутскому воеводе о подходе к острогам воинских тунгусов, угрозе со стороны монголов, вынужденном сидении в осаде. Вновь просит о помощи людьми для защиты даурских острогов;
- указ государя енисейскому воеводе В.Е. Голохвостову от 30 декабря 172 года (по новому летоисчислению – в конце 1663-го) о посылке даурским служилым людям дополнительных людей, снаряжения, хлебного и соляного жалования. В указе упоминается отписка Толбузина в Москву, отправленная им 17 марта 1663 года, в которой он сообщает о своем прибытии в даурскую землю, сложностях обстановки, малолюдности острогов, голоде, и просит помощи. Там же упоминается о другой его отписке, отправленной 11 декабря 172 года, в которой он пишет о приходе к острогам тунгусских воинских людей, угоне казачьих лошадей, об оставлении у себя якутских служилых людей, сопровождавших его в Даурию, и людей Абрашки Парфенова, встреченных у Тунгирского волока;
- указ государя томским воеводам И.В.Бутурлину и П.П.Поводову, отправленный из Москвы 25 августа 1664 года о дополнительных мерах по укреплению даурских острогов, отправке туда второй партии служилых людей, денежного, хлебного и соляного жалования. В отписке упоминается новая отписка Толбузина в Москву, отправленная им 23 января 1664 года, в которой он извещает о побеге на Амур Абрашки Парфенова с товарищами и «подговоренных» им якутских, илимских, енисейских, нерчинских и иргенских служилых людей, после чего в даурских острогах вместе с Толбузиным осталось всего лишь 46 человек.
На первых порах, отправив воеводам Енисейского и Якутского острогов отписки о своем бедственном положении, Толбузин еще надеялся на их помощь. Положение было критическим, люди голодали. В июле к Иргенскому острогу подступили тунгусские воинские люди, отогнали казачьих лошадей. Сидевшие в остроге служилые люди не смогли дать им должного отпора. Помощь не приходила, и отчаявшийся воевода весной 1663 года послал в Москву нарочного гонца. Он писал в столицу, что если «… в Даурскую землю служилых людей к прежним в прибавку и хлебных запасов … вскоре прислано не будет, ему Лариону с служилыми людми помереть будет с голоду, и государев ясак сбирать будет некем».
К этому времени относится прибытие в столицу Петра Бекетова, который, видимо, объяснил в Сибирском приказе всю трагичность сложившейся на Амуре и Шилке обстановки. Последовавшие за этим действия правительства были оперативными, целенаправленными и решительными.
По государеву указу из Москвы немедленно были отправлены в Даурию дети боярские Любим Евсеев и Иван Поршенников. С ними «послано даурским служилым людям государева жалованья двадцать пять половинок сукон Анбурских розных цветов на кафтаны, по четыре аршина человеку; да на рубашки и на портки тысяча аршин холстов; для рыбной ловли тысяча сажен сетей неводных, да для писма две стопы бумаги пищей; на роздачю иноземцам ясачным людем пуд олова в блюдах и в торелех, пуд одекую, да двести ножей усольских».
Хлеб, указал государь, купить в Енисейском остроге, «на хлебную покупку послано с Москвы тысяча двести рублев. … К прежним служилым людем, ко сту к четырнадцати человеком, указал государь послать из Тоболска стрелцов и казаков шестьдесят человек, да из Енисейского острогу казаков двадцать человек…. Денежное жалованье Тоболским служилым людем дать в Тоболске на нынешней 172 год и вперед на 173 и на 174 год по окладом, сполна, хлебное жалованье и соль на теж годы».
Указано было «тех людей изо штидесят человек послати из Тоболска в Енисейский острог десять человек с детми боярскими с Любимом Евсевьевым да с Иваном Поршевниковым по зимнему пути на нартах тотчас, безо всякого мотчанья, чтоб им дойтить до Енисейского нынешнею зимою до полой воды, а досталных стрелцов и казаков пятидесят человек из Тоболска послать в Енисейской же острог на нартах же после прежнего отпуску вскоре, чтоб им хотя по самой нуже дойтить до Енисейского или до Кетцкого острогу по нынешнему ж зимнему пути…».
Енисейскому воеводе Голохвастову велено было «суды в ту Даурскую посылку в два отпуска со всеми судовыми снастями строить наспех, … выбрати из Енисейских казаков охочих добрых людей к тоболским к десяти человеком в прибавку десять же человек, с добрым ружьем и которые б плотничному делу умели, в том числе хотя б один человек грамоте умел, … и через Байкал, или куда ближе и податнее, смотря по тамошнему делу и по вестям, в легких судах, на весну за льдом тотчас, безо всякого мотчанья отправить, чтоб им дойти до Нерчинского острогу однем летом…».
В заключение государь обязывал енисейского воеводу, чтобы об исполнении указа он «отписал и всему роспись прислал … к Москве с нарочным гонцом». Предупреждал, что если «ты против сего нашего государева указу радети не учнешь, и служилых людей выберешь плохих, или наше государево жалованье учнешь роздавать по посулом, и вскоре служилых людей в даурскую посылку не отпустишь для своей безделной корысти, и от того нашему государеву делу учинитца какая поруха, тебе от нас, великого государя, быти в опале и в розоренье безо всякие пощады».
Несмотря на эти весьма жесткие указания, помощь Толбузину могла прийти в лучшем случае лишь к концу 1664 года.
Мы, к сожалению, не знаем подлинного текста отписки Лариона Толбузина, где говорится о побеге на Амур Абрашки Парфенова со столь значительным по численности отрядом (получается так, что в нем было 68 человек, при этом практически все они, – служилые люди). В отписке, без сомнения, более подробно были изложены обстоятельства и причины этого «побега». Судить об этом приходится лишь по вышеупомянутому краткому сообщению из государева Указа. Дословно этот фрагмент выглядит так: « … в прошлом во 171 году служилые люди Обрашко Парфенов с товарыщи, да к ним же де пристали прежние Даурские служилые люди Захарко с товарыщи, подговоря с собою Якутцких, Илимских, Енисейских, да Нерчинских и Иргенских служилых людей, побежали по Шилке реке на Амур; и после де побегу Обрашки Парфенова с товарыщи в Даурской земле в трех острогах служилых людей с ним Ларионом осталось толко сорок шесть человек …».
Сопоставление этой информации со сведениями из других сохранившихся документов вызывает недоумение и немало вопросов. Было ли это побегом? Почему в таком случае нет свойственных такому событию эпитетов и характеристики беглецов, - «изменники», «воры», «пограбили государеву казну» и проч.?
Кроме того, о «побеге» служилых людей Толбузин извещает Москву в своей отписке, отправленной 23 января, в то время как в отписке, отправленной месяцем раньше (11 декабря) пишет, что Абрашку Парфенова с товарищами он оставил служить в Даурии, и задержал из-за малолюдства сопровождавших его в Даурию якутских служилых людей впредь до подхода подкрепления. Возможно ли, чтобы все эти служилые люди вдруг изменили, и бежали от Толбузина на Амур в пору жестоких морозов и вьюги? Это же абсурд!
Нерчинский воевода, конечно же, не мог придумать эту историю, и тем самым ввести в заблуждение государя. Значит, уход этого отряда состоялся раньше, - осенью 1663 года. И не сообщил он об этом в Москву лишь потому, что это был организованный поход на Амур добровольцев с какой-то важной для Толбузина целью. При этом подбирал добровольцев («подговаривал») и возглавил поход сам Абрашка Парфенов. Обо всем этом Толбузин, без сомнения, писал в своей отписке в Москву 23 января 1664 года. Так почему же в указе говорится, что казаки бежали на Амур? Некоторые исследователи при этом добавляют, – бежали в Албазинское городище.
В то, что это был побег, просто не верится. Причин тому много. Главная из них состоит в том, что ненавистный воевода Пашков к этому времени уже отбыл на запад, а сменивший его Ларион Толбузин был человеком совсем иной породы. О нем с благодарностью отзывался Аввакум, добрую память потомкам оставил и он сам, и его сын Алексей, – будущий герой албазинской обороны. Да и крестное целование, принятое Абрашкой на Тунгирском волоке, для верующего человека в те времена не было пустым звуком. Да и можно ли назвать это побегом, если известно и место, куда пошли служилые люди, и пути к этому месту всего лишь неделя сплавом, а на веслах и под парусом, - и того меньше.
Вопрос неожиданно получил разрешение после просмотра толкового словаря старорусских слов и выражений. Оказывается в 17 веке слова «побег», «побежать» имели более широкий смысл. Кроме значения – спасаться бегством, скрываться, уходить тайком, их часто применяли в смысле – спешно направляться куда-либо, с какой-либо целью; быстро, поспешно куда-то пойти. Что же за цель была у этого похода?
Еще в 1658 году Пашков по совету своего сына, ходившего на разведку вниз по Амуру, принял решение строить главный Даурский острог на месте Албазинского городища. Место это они выбрали не случайно. Еще люди, побывавшие там с Хабаровым, рассказывали, что богато оно и лесом и зверем и рыбой, а земля плодородна и удобна для хлебопашества. Пашков писал об этом в Москву, то есть согласовал место возведения острога с центральными властями. Об этом не мог не знать Ларион Толбузин. Впрочем, он и сам, должно быть, понимал необходимость возведения острога на Амуре, как нового опорного пункта по сбору ясака и прикрытия Нерчинска с востока.
Во время совместного с Парфеновым пребывания на Зее, Бекетов, без сомнения, тоже не раз обсуждал со своими соратниками, где именно следует поставить острог на среднем Амуре. Проплывая мимо Албазинского городища, и Бекетов и Парфенов сами имели возможность оценить достоинства его расположения. Поэтому вполне может быть, что еще при отправке Парфенова к Пашкову Бекетов передал ему свое мнение на этот счет.
Так что, скорее всего, нерчинские казаки пошли к Албазинскому городищу возводить там острог по совету Абрашки Парфенова, поддержанному Толбузиным. Этим решалось сразу несколько задач: расширялась территория ясачного сбора, обеспечивалась защита Нерчинского острога с востока, наличие у Албазина пашенных земель позволяла обеспечить себя хлебом.
Не лишним будет напомнить читателю, что для главного Даурского острога еще по приказу Пашкова на Ингоде срубили 8 башен и 200 саженей городового леса на стены. Плоты с лесом сплавили к Нерче, где их было приказано зачалить к берегу. Правда, в 1659 году, во время бури, часть из них разбилась, и была унесена течением вниз по Шилке. Однако большая часть леса в плотах сохранилась. Так что если казаки под водительством Парфенова были направлены Толбузиным, то они без сомнения сплавились на этих самых плотах вместе с лошадьми, тем самым сократили время возведения острога и имели возможность весной распахать землю и произвести первые посевы. Рискованный, конечно, шаг при том малолюдстве, которым располагал Толбузин, но вместе с тем вполне оправданный, если иметь в виду, что он со дня на день ожидал подкрепления из Енисейска. Возможно даже, что какая-то помощь к нему к этому времени уже подошла. Ведь воевода Ржевский в отличие от якутского воеводы непосредственно отвечал за даурские остроги, относившиеся к его воеводству.
Все вышеизложенное дает основание считать, что Албазинский острог с самого начала был государевым острогом. В остроге на первых порах было около 70 человек, – служилых людей из Якутска, Илимска, Енисейска, Нерчинского и Иргенского острогов. Вероятно там же, в составе албазинского гарнизона находились и люди Аная, - амурские аборигены, побывавшие в Москве с Зиновьевым, и толмачи, - дючер Ивашка и тунгус Илюшка, ходившие в столицу с Абрашкой Парфеновым в 1656 году.
Илимские беглецы с Никифором Черниговским во главе пришли в Албазин двумя годами позже. Они, без сомнения, тоже приняли участие в сооружении острога, - деревянного укрепления в 18 сажен длиною и 13 шириною, окруженного рвом в 2 сажени шириною. К 1665 году, пишут исследователи, в остроге было больше сотни казаков.