Часть 2. Дневальный

Александр Васильевич Стародубцев
Совсем другое дело быть во внутреннем наряде дневальным по роте. Тут никто тебя в парную купель не заточает, с бачками по столовой носиться не заставляет, дипломатическим скандал над тобой не давлеет.
Поставит тебя дежурный по роте сержант к тумбочке у входа в казарму и стой. Если в расположение роты пожалует командир или кто-то старше его, нужно подать команду: «Рота, смирно!» И самому выполнить эту свою команду и еще не забыть отдать честь.
Честь нужно отдавать и тогда, когда мимо проходят все другие
военнослужащие званием меньше командира роты.
Ох уж это отдавание чести… Целый рой противоречивых вопросов рождается в голове не отвыкшего от гражданских понятий человека: – Интересно что остается от чести солдата к концу службы? Какую он честь отдает? Кому и зачем нужен человек без чести? Или их у военных не одна, а как патронов в магазине автомата?
В ночное время стоять у тумбочки – чистое наказание. Никто не ходит, никто не отвлекает, не разнообразит скуку вахтера и время течет как бесконечная тихая река. Не зашелохнет, не прогремит, глядишь и не знаешь – идет или не идет его величавая ширина,  словно у Гоголя о Днепре.
А тишина стоит такая, что кажется будь-то время совсем остановилось. Лишь изредка раздастся из спального помещения чье-нибудь бормотание или вскрик и опять все погружается в тишину и сон. Кто, то улыбается во сне, кто-то грустит, кто-то неудачно повернется, придавив в утробе плохо пережеванный ужин.
На втором часу стояния ноги деревенеют и хочется походить по коридору. Это можно, если дежурный по роте сержант основательно утонул в письмах родственникам или девчонкам. Тогда не услышит шагов. Не придет назидать. А если и услышит, не станет отрываться от сокровенных мыслей. Подумаешь нарушение.  В армии считается нарушением только объявленный командиром проступок. А кто в три часа ночи будет объявлять проступком такой пустяк?
Телефон на тумбочке молчит. Во всех ротах сейчас молчат телефоны. И это хорошо. Ребята за день набегались, утонули в сладких снах, едва коснувшись щекой подушки. Кому-то снится родной дом, кто-то сегодня встретил друга, кого-то провожает девчонка, кто-то обнял жену и сына. Только в  желанном и спокойном сне и отдохнуть душе солдата. Раскрепоститься. Расслабиться. Отринуть от не простых солдатских забот. Разлук. Ожиданий.
А иногда встрепенется телефон, зайдется громовым тревожным звоном… Суровый голос дежурного по части прикажет объявить роте тревогу. Сделает тогда дневальный несколько шагов, встанет на порог спального отсека и сначала негромко подаст команду: « Рота, подъем. Рота – тревога!». Через малое время повторит ее снова, но уже  полным голосом.
Рухнет тишина.
В спальных отсеках взводов заскрипят койки, послышится возня многих тел, а через половину минуты уже раздастся топот каблуков бегущей на построение роты.
Кто-то на ходу застегивает остальные пуговицы, кто-то ворчливым голосом спрашивает время. Рота выстраивается на центральном проходе в две шеренги.
Вот уже звучит команда: «Рота, равняйсь. Смирно.»  Это ротный старшина исполняет свою первейшую обязанность. Если нет старшины и офицеров, эту команду подаст заместитель командира первого взвода.
А вот уже появляются офицеры – командиры взводов и роты. Команды звучат на перебой, но всех перекрывает голос ротного командира. Все умолкают.
А голос командира звучит все тверже и решительней. В нем распоряжения каждому взводу. Строй приходит в движение. Одни бегут в ружейный парк и получают оружие. Другие надевают верхнюю одежду и амуницию. Третьи эвакуируют штаб батальона.
Через двадцать минут рота в полном боевом снаряжении готова выступить из расположения части.
Но сегодня телефон молчит. Наверное промолчит всю ночь? До подъема. И тогда дежурный подаст команду: «Рота, подъем»,  ровно в шесть часов утра.
Сержанты, командиры отделений, встают и одеваются первыми. И вот уже по всем взводам роты наперебой, кто когда успел,  звучат их требовательные голоса: «Третье отделение – выходи строиться; первое отделение - выходи строиться: второе отделение… » За ними – «второй взвод выходи строиться, четвертый взвод…»
И вот уже вся рота, наспех одетая и обутая, в две шеренги построена в центральном проходе казармы. Сержанты проверяют наличие людей и если за ночь никто из казармы не исчез, рота уходит на физзарядку.
А дневальный у тумбочки сдает вахту и идет спать. Днем дневальным, как и любому курсанту, скучать некогда. Отправив роту на занятия, принимаются они за уборку помещений. Проветривают спальный отсек. Прибираются в подсобках. Драят полы центрального коридора казармы. В центральном коридоре рота собирается на любое построение. А они в учебке очень часты. Потому и пол в коридоре постелен линолеумом. Один из дневальных идет к старшине за мастикой и пропитав ею большую тряпку, в земном поклоне широкими взмахами намасливает полотно коридора. Теперь эту мастику надо растереть, надраить линолеум до зеркального блеска.
Не даром спасительницей в любом трудном положении считают солдатскую находчивость. И вот уже один из дневальных лежит на старой, списанной шинели, а другой, ухватив шинель за обе полы,  бойко тащит это изобретение по коридору.  Через десяток пробежек линолеум блестит. Через еще два прохода – сверкает. Через несколько – лучится зеркальной чистотой. Теперь можно без внутреннего напряжения ожидать прихода старших офицеров и дневальные свободной смены идут в каптерку старшины роты, А там с ротным имуществом дел и хлопот – полон рот.
И у тумбочки стоять теперь не скучно. Вся жизнь роты мимо тумбочки дневального течет. Значительно оживляет бдение дневального размещенный вместе с ротой штаб батальона.
«От него и к нему, то и знай по утрам
Все курьеры с бумагами скачут…» Н.А.Некрасов.
Словно о нем написано. Воображая себя едва ли не старшиной роты и любуясь своей значимостью первым к дверям штаба подойдет и отомкнет их писарь батальона. Суетливо и заполошно потянутся в штаб вестовые. Офицеры батальона то и дело поспешают в кабинеты и столько же проворно убывают по своим делам. Спокойно и привычно идут ротные командиры. Неспешно входит коренастый и вечно задумчивый и замкнутый начальник штаба, вяло козыряя в ответ на приветствие дневального.
Степенно шагает комбат. Батя привычно осматривает внутренние покои батальона. Останавливается.  Прикладывает руку к козырьку парадной фуражки. Внимательно слушает рапорт, следя за правильностью и четкостью речи, не забудет отметить и его выправку. И если все правильно исполнено, молча удовлетворенно кивнет и шагнет в свой кабинет.
В часы напряженной жизни роты в коридоре казармы столпотворение. Один взвод вваливается с улицы, два других покидают казарму. Третий взвод получает оружие и толпится у окованных железом дверей оружейной комнаты. Кого-то сержант с улицы шугнул чистить сапоги и тот белкой взлетев по лестнице на второй этаж, рысит к своей тумбочке за ваксой и щеткой, и столько же аккуратно снует назад. Тут же торопится посыльный из штаба полка.
Размещение штаба батальона в коридоре казармы роты имело свои плюсы и минусы. Плюсом было то, что не надо было по распоряжению ротного командира то и дело кому-то из дневальных бегать с бумагами в штаб. А минусы, они часто подкрадываются так неожиданно…
Однажды курсант Кашинцев проходя по коридору и отдавая честь командиру роты, перешел на строевой шаг и приложив руку к козырьку повернул голову в сторону командира. Это сложное для каждого новичка упражнение он уже научился выполнять почти правильно. И как только он совершил это обусловленное уставом действие, заметил, что ротный командир глазами показывает ему на другую сторону коридора. Скосив глаза в указанном направлении, курсант, к ужасу своему увидел стоящего там командира батальона.
Не козырнув, пройти мимо майора – преступление. А куда же девать ротного? Ему же не скажешь – подожди минутку… А правая рука уже занята приветствием. Тогда как!?!
Стушевавшись окончательно, курсант повернул голову прямо. Левую руку тоже вскинул к виску и рубящим строевым шагом, удерживая подбородок на самом достойном уровне, миновал обоих офицеров…
После этого случая командир роты, капитан Мурашкин, не один день, на утреннем разводе роты, называл курсанта Кашинцева деятелем. И во всех подробных деталях показывал роте триумфальное шествие курсанта. Сокрушенно приговаривая: « Это надо же додуматься…» И снова несколько раз копировал его неподражаемый выход.
Но, внутренний наряд… Его до скончания суток никто не отменит. В каком бы настроении ты ни был, какими бы мыслями ты не забавлялся, какими заботами тебя командир не неволил, а наряд изволь исполнить в полном объеме и в срок.
Высокий командир, наведет строгость, ближайший к тебе – успокоит. А служба все идет и идет к неизбежному рубежу, за которым тебя ждет поездка домой или на фронт.