Счастлив как Чингисхан. Часть 9. В Монголию

   
 1.

    Резной кленовый лист -  желто-красно-коричневый  спланировал на  плечо Нади, и она, засмеявшись,  воткнула его    Витьке  в   ирокез.    Растерянные, грустные  мы стояли  на  перроне - четыре расплывчатые  тени в   утреннем тумане. Надя, держа под руки парней  и  поворачивая голову то к одному, то к другому, скороговоркой – словно сейчас они вырвутся и убегут,  говорила:
    - Тусю - гулять во-время, сухим кормом –  один раз в  день! Вечером – каша и сырое мясо!  Смотрите, уходя из дома,   выключайте  воду, гасите свет,  закрывайте окна и балкон! Вдруг поднимется ветер. Завтрак – обязательно! Готовьте еду с вечера!
    - Да ладно, мам, не маленькие! – заверещал Витька. - Чего ты  беспокоишься? Вон будущий повар, корабельный кок, голодать не любит и мне не даст,  пусть на кухне живет!   
    - Ты, Муха, тоже не инвалид, по очереди будем  варить! - насупившись, пробубнил Жаргал. 
    Началась  привычная перепалка,  и тут загрохотал поезд, прямо перед нами оказался нужный вагон с яркой синей полосой. Точно по расписанию - 7 часов 4 минуты. До Улан-Батора     около суток.  Уже  завтра, прогоняя   сон,   мы будем встречать    монгольское утро.  Вагон прицепной, в нем все до Улан-Батора, мимо не проедем.   

    В купе   пока никого нет.  Бросив вещи,   вышли в коридор и   открыли  верх окна. Парни  казались    осиротевшими,  стояли тихие,  невыспавшиеся,  смотрели вверх и ежились от холода.     Вымученная  улыбка  сделала   похожими  такие разные и до  боли родные  лица. Витька приложил сжатый кулак к уху. Да-да, понятно,  -  звонить.  Неожиданно Жаргал  толкнул брата в сторону – прямо  на них   рулил   кар с   огромными клетчатыми баулами. Они   чуть не упали и дружно захохотали. Надя улыбнулась. Ей, как и мне, было немного не по себе: впервые  едем     без наших  неугомонных помощников,  да еще в страну Чингисхана.   Впереди  начало учебного года    и  этот монстр – призрак  неотвратимого    ЕГЭ!

« Осторожно! …С первого пути отправляется… Москва – Пекин…»,  - долетел до слуха   механический   голос. Интересно, как там подбирают дикторов на запись! Может, в микрофон вставлен специальный фильтр, отсеивающий  людские   эмоции? Вагон дернулся, на мгновение  застыл, мягко тронулся.  Медленно поплыли назад здание вокзала, перрон, суетящиеся  разноцветные люди и среди них – две   одинокие фигурки с поднятыми    руками.

    Понеслись навстречу  серые пристанционные постройки, высоковольтные опоры, склады, потянулись пригородные – веселые,  с кукольными домиками дачи. Зубрами    среди них - кирпично-красные с башнями и  зубчатыми стенами  терема-замки, немыслимые в социалистическом прошлом. Архитектурное самовыражение  размеров  кошелька.   Вошла проводница –  улыбчивая кареглазая девушка  с каштановой косой под форменной пилоткой.  Сунула билеты в    кляссер, огляделась хозяйским взглядом и, кажется, осталась  довольна.  Хорошо, что  не все летают самолетами!  Нарядная белоснежная салфетка на столике, бутылка минералки, печенье – все как надо! 
    - Занимайте второе нижнее, теперь вряд ли кто сядет. Чай будем пить? - забросила косу за спину и вышла.

    Поезд  идет   вдоль Селенги.  Тяжелые    серебристо-серые воды переполняют     зеленую  долину.    Подлетела   к  берегу моторка, и   волны, изгибаясь радугой,  лижут   песчаный пляж. Селенга – сплошная красота, - так, кажется,  писал о ней в письмах домой Чехов  по дороге  на Сахалин.

    Туман  рассеялся,  на чистом   небе  сияет  солнце,   искрится  в капельках росы.     Узкой полосой – огородами к    реке,  тянутся    крепкие  сибирские деревни. Дома-пятистенки,  на  века  срубленные из  круглых бревен, амбары, завозни,  сараи с высокими сеновалами.  Во  дворах –  куры, собаки, телеги с длинными оглоблями.    Под окнами  «в улицу» - с геранью-«еранкой» и  фуксией-«сахарком»  – примета времени –  иномарки с суетящимися вокруг них мужиками. Картошка    побита ранним  заморозком,  сиротливо торчит почерневшая безлистная ботва.  Хлеб на полях убран,  на лугах - горбатые    стога - как   спящие  слоны.

    Надя – после суматошных  ночных сборов   дремлет  под   стук колес. «Мороженое…, мороженое, кто желает мороженое…»,  «Горячее, обед, обед»  сменяется на  «Газеты,  свежие  газеты…», - ну уж извините,  этим изделием сыты!   Голоса разносчиков    не раздражают, они как бы  часть    передвижной по рельсам жизни, неотвратимая их принадлежность. Вдруг за тонкой стенкой купе с Надиной стороны  истошный детский визг:
    -  Каку куть, дай, дай! -  и успокаивающий женский голос,  тихо бормочущий мужской баритон. 
    Надя открыла глаза и села, спустив ноги в теплых носках.
    - Что просит этот ребенок? Какую  «каку»? - удивился я. 
    - Кашу кушать! Он  хочет есть, - ответила Надя.
    Плач не умолкает, становится   громче. Мы вышли в коридор и плотно задвинули за собой  дверь.

 Полетели, отдаляясь, скальные обнажения с круто перевернутыми складками горных пород, а за ними – круглые  синие озера с безлюдными берегами,   конусы  сопок, разрезанные   пологими падями,  речками,  спешащими к Селенге.   Где-то в глубине проснулось наше геологическое прошлое, и засвербило,  заныло, прося выхода. 
    - Древнее  «темя  Азии»!  Помнишь,  Обручев так назвал наши края? Смотри,   слева  зона контакта -  байкальская  складчатость переходит в   мезозойские    структуры! -  я провожаю взглядом границу желтых песчаников с розовыми  гранитами и  зеленовато-черными слюдистыми гнейсами.

    - Где-то здесь  месторождения  флюорита?  А рядом – сульфата натрия. Да вот и он,  полустанок  «Сульфат». Заметил?  - Надя пристыла у окна. -  Ой,  взгляни налево,  Баб,   это  же геологи! Видишь,  палатки?  У туристов    яркие, цветные полусферы, а эти домиком!   Конечно, геологи!
     Выгоревший на солнце  бурый, бывший когда-то зеленым, брезент, на веревочных растяжках  болтаются  штормовки, пятнистые камуфляжные брюки.  Над костром – закопченый ведерный котелок. Бродят по лагерю, собираясь в маршрут,  скорее всего – поисковики.  Да-да, лагерь  «разведчиков  недр».   
    Поперек склона тонкой нитью канавы, отчетливо видны забитые шурфы. Возможно, работы по  нефелиновым  сиенитам?  Понастроили заводов,  и сколько  же  надо  им  алюминиевого  сырья!  Из  Боливии ввозят, а свое под боком!  Еще в то, давнее время мы считали  эту площадь перспективной.   Вот бы спрыгнуть на ходу,  познакомиться, поговорить,  выпить кружку  крепкого, пахнущего дымком чая! Но нет, они  уже исчезли, остались   там, позади умчавшегося поезда.
 
    Проскочили   Иволгинск, куда стекаются люди со всего света в буддийский дацан.   Надя сказала, что когда-нибудь наука   объяснит чудо   ламы Даши Доржи Итигэлова.  Из соседнего купе вышел мужчина средних лет с недовольным красным лицом и сердито дернул ручку  соседнего окна. Лысая голова  глубоко в плечах,  голая грудь  и  отвисший пивной живот.   Синие  трикушки с    пузырями на коленках.   Вслед  ему  - натужный детский плач.   Видать,  не вынес  папа,  сбежал.   
    С незажженной сигаретой во рту  небрежно кивнул нам и   посмотрел в окно. Услышав конец Надиной фразы, подошел и низким приятным голосом сказал:
    - Извините, что я  вмешиваюсь, но о каком чуде вы говорите? Какое здесь в глуши, за пять тысяч верст от Москвы может быть чудо?
     Было в нем что-то   неискоренимо солдафонское, хотелось  «взять под козырек»: «Так точно, товарищ командир!»    Человек заинтересовался. Так  стоит  рассказать ему  историю    Хамбо-ламы Итигэлова?

    В 1927-м году в пятнадцатый день первого летнего месяца по лунному календарю  он  попросил  своих учеников прочитать    молитву, которая помогает душе  найти   кармическое предназначение.  Это - «Благопожелание уходящему». Но  хувараки   молчат в смущении, ведь     учитель жив. И тогда  медленно, на распев  начинает сам Итигэлов, к  нему  робко  присоединяется ламский хор.   Хамбо-лама   становится неподвижным, дыхание останавливается.  Его помещают   в бумхан,  кедровый короб в   позе лотоса, в которой он  медитировал. В местности Хухэ Зурхэн глубоко  погружают в землю.  Очевидцы  свидетельствуют: с  неба сходит молния,     вошедшая  в землю вместе с телом.

    Спустя  семьдесят пять лет, а точнее - 10 сентября 2002 года, по лунному календарю  в четвертый день второго  осеннего месяца  короб подняли из земли и не поверили   глазам. На теле нет следов тления! Кожа и мышцы  теплые, в них медленно протекают   физиологические процессы.  Ему исполнилось    160 лет!  Погружаясь в медитацию,  Итигэлов   знал, что  переживет смерть, которой    не признавал.

    Сосед-топлес  оторвал взгляд от окна и внимательно  осмотрел нас с ног до головы – не сумасшедшие ли?  Не обнаружив визуальных симптомов, почесал за ухом и сказал:
    - Я закончил военную академию,  служил в таких местах – не приведи, господи! - но ничего подобного никогда не слышал! И вы, рассказывая подобные вещи, хотите, чтобы кто-то в них поверил?
    Саркастическая  ухмылка  кривит  полные губы.
    - Почему, погребенный в 1927-м году  и ныне извлеченный из  своего подземного  саркофага он не подвергся  тлению? –  я  переспросил, развернувшись  к нему в пол-оборота. -  Действительно, современная наука не может объяснить этот феномен. Тело Хамбо-ламы, возможно,  физический носитель информации, не имеющей физической природы.  Но этот  факт   опровергает     власть материального  мира над  всем сущим. А верить или нет – это Ваше личное дело!

    Прижавшись  к двери,  я  пропустил  проходящую  мимо  проводницу. Надя добавила:
    - В этом  дацане,   что мы  сейчас  проехали,  он   сидит,  как и до 1927-го года  на своем троне,    его может увидеть каждый! – и с вызовом:  Конечно, если захочет!
    Сосед, слегка озадаченный последним замечанием, потоптался на месте, достал зажигалку и отправился в тамбур, бросив через плечо:
    - Ну,  мы-то с вами можем сохраниться нетленными, столько съели консервантов! Только в то время их еще не было! Натуральными были продукты!
 
    Проскочили  Ганзурино, где из тихоходных местных  поездов и электричек вываливают  пассажиры. Покупают рассыпчатую вареную картошечку, малосольные огурцы, копченую рыбу, семечки и кедровые орешки.  Торгуют  краснолицые    дородные    тетки  в семейских  цветных сарафанах, монистах, крупных янтарных  бусах на туго  стянутой передником груди,  в ярких платках, завязанных кичкой надо  лбом.    Скорые поезда не останавливаются, и  рынок сейчас  пуст.

    Надина реплика все же  задела «топлесмена».  Возвращаясь, он на мгновение задержался, еще раз окинул меня оценивающим взглядом и  высокомерно заметил:
    - Знаете, азиатским  аборигенам, а сибирским – особенно,  свойственно магическое мышление. Газеты почитайте, там ученые люди – не такие, как мы с вами, пишут!
    Погладив пятерней  рыхлый  живот, скрылся в купе. Я успел сказать вслед:
     -  Ну,  уж  если газеты, тогда,   конечно, тогда – да,  я – пас!
    Мы  тихонько прыснули, зажав  рты, чтобы не расхохотаться,  и  пошли пить чай.

    За стенкой монотонно бормочет мягкий бархатный голос. Теперь он пересказывает  наш разговор, прерываемый   удивленными  женскими  возгласами:
    - Да  ну?!... Вот еще!...Как бы не так!
    Ребенок снова    заплакал,  повторяя: «Куть, куть, каку куть!»  Неожиданно  взвился  такой  отчаянный женский визг, что мы вздрогнули:
    - Соня! Ну зачем, зачем   ты меня мучаешь?!
    Настоящий бедлам!  Детский  рев,  глухие рыдания, теперь уже – мамы,  и громкие визгливые   упреки:
    - Это ты! Ты, урод,  во всем виноват! Ты устроил мне весь этот ад! Забыть  банку с питанием! Как ты мог? Ты прекрасно знаешь, что  молоко у меня убывает, ей мало его!  Ма-ло!  Я тебе говорила, я тебе все показала – на журнальном столике  лежал этот  пакет! Куда глядели твои пустые буркалы? Пиво  свое не забыл!?

    Так его! Так его! Вот тебе за аборигенов! Получи за Итигэлова!  А потом мне стало смешно. Чеховский герой, подпяточник! 
    - Надюш, Досифей?
    Она сразу поняла и кивнула, улыбаясь:
    - Досифей.   Еще какой  Досифей! – и неожиданно  спросила.  -  Как ты думаешь, в ресторане есть что-нибудь для грудничков?
    Я  быстро переоделся – не пойдешь же в спортивном костюме! - и  отправился через три вагона.
 
    К счастью, там оказалось абрикосовое и морковное пюре, я взял три баночки и постучал в купе к соседям.  Соня была прелестна, херувимчик с живыми темными, но заплаканными  глазами. Она походила на маму, пышноволосую молодую блондинку.  Я извинился и сказал:
    - Мы слышим, что вы едете с ребенком. А у нас, кстати, оказалось вот это пюре. Не понимаю, как мы его взяли, оно ведь нам ни к чему!  Возможно, в буфете ресторана тоже что-то  подобное найдется.

    Соня замолчала, ее мама разулыбалась, а «Досифей» с бутылкой в руке спросил:
     - Пивка не хотите?
     Я ткнул пальцем в живот и сказал:
    - Язва. 
    А тот раскатился  смачным смехом и прогудел:
    - Ничего проще!  Сто граммов чистого спирта – и вашей язвы в помине нет! На себе проверено. Хотите,  вылечу?
    - Открой ребенку пюре! –   властно  сказала блондинка, а я  выскочил за дверь и вслед услышал мелодичное  по-московски  акающее  «Спасибо!»

    Поезд катит на юг.  Справа -  залесенные,  вздымающиеся в полнеба хребты  Хамар-Дабана, слева плывут   на север   те же  невысокие сопки с сосновыми гребешками как Витькин ирокез.  Селенга с ветлами, черемухой  и  зелеными  осоковыми лугами, белоснежными отмелями  уходит все дальше на восток.
 
    Там,  по ее правому берегу   раскинулись    исконные  земли меркитов. Страна «озер и птиц, диких людей,  которые ездят на оленях, ловят рыбу, охотятся на птиц».  В Нарсатуе раскопано древнее городище, найдены   обливные черепки, ступы,  зерновые мельницы.    У меркитов были посевы  проса и гречихи-курлыча. В  главное стойбище  восемь веков назад вез невесту Оэлун      Еке-Чиледу, да не довез. Нарядная юрта ждала хозяйку. На беду  или на счастье – кто знает? -  столкнулась свадебная повозка с   воинственным Есугеем, и  Оэлун стала его любимой    женой.  Сюда  в
1182-м году мчались через снежный буран  кони молодого Темуджина,  Джамухи и Ван-хана  вызволять из плена  Бортэ.   Весна сменилась летом, пришла зима, а  она, наложница  Чилгира,  среди этих сопок и  сухих, колючих ветров ожидала  спасения.  Какие страсти кипели   на   Селенге!

    Стучат по рельсам колеса, отмеряя расстояния.   Соня за стенкой молчит, папа не бубнит и мама не визжит. Но дремота проходит мгновенно – за окнами, у самого пути –  тихо  плещется   Гусиное  озеро!  Поезд идет по западному берегу, и солнечные лучи, бьющие в глаза, играют в мелкой ряби.  Она  переливается серебром,  словно чешуя только что пойманной, бьющейся о дно лодки  сказочной рыбины.    Кучевые облака  белой тенью медленно раскачиваются в серо-стальной глубине.  Мальчишки с удочками.   Неуклюжие просмоленные байды уткнулись в прибрежный песок. Сараюшка-пристанище рыбаков, растянутые на кольях сети.  Мы прилипли к окну. Если б  остановить грохочущий бег, присесть вон на ту мраморную глыбу, опустить руку по локоть и зачерпнуть горсть    прохлады, а потом  плеснуть  в разгоряченное  лицо!  В расписаниях поездов  не предусмотрены  сантименты и глупые  желания  пассажиров.     Железный хвост  изгибается уже у южной оконечности озера. Промелькнуло название: «Станция  Гусиное Озеро».  Самый старый в Забайкалье буддийский дацан был в этом месте.

    Мы сидим за маленьким столиком, позвякивают чайные ложечки в стаканах,  обрамленных   ажурными  - под червонное золото металлическими подстаканниками. Редким их пристанищем остались иные   поезда, и какая приятная неожиданность! А ведь могли бы осовременить чайную церемонию –  пластмассовые одноразовые противно-коричневые чашки, белые изгибающиеся ложки, а еще круче – палочки-лопатки с дыркой посередине. Поболтайте в чашечке, может и удастся размешать сахар! И какой  идиот придумал эту кукольную посуду?  Спасибо тебе, дорога, за твой консерватизм! Казалось бы - никчемная мелочь, но  музыкой звучит  почти забытый звон,  в  тонком  стекле   янтарный свет  и   аромат цейлонских плантаций! 
 
    Цаган-гол, небольшая река,  бегущая  к Гусиному  озеру.   К  востоку, через водораздел – снова Селенга. Крутые скалы, болота,  непролазные дебри,  гремящие водопады.  У одного из притоков –  лагерь поисковой партии. Не вчера ли это было?   По утрам, когда    дрожь пробирает от  ночной прохлады и не  хочется вылезать из   спальника,  хмурые геологи собирают рюкзаки.  Пора  в маршрут.  Вместе  с ними    Баир,   застенчивый  школьник из Селенгинска.  «На деревьях желтеет листва. По утрам замерзает вода… Ты пойдешь по тайге опять, молибдена руду искать».  Именно здесь   ее и нашли. Черные тяжелые обломки, куски керна,  бережно держа  в ладонях,   готовы были  целовать, не  могли на них наглядеться.
    Вот оно,  Жарчихинское месторождение молибдена.    Правый  берег  Селенги,  примерно  100 километров   от Селенгинска.  Радость победы – кто ищет, тот всегда найдет! И  Баир  «заболел» геологией,  она его  привела к     Наде.   А потом, уже вместе, они были на практике в той же партии и работали по молибдену южнее,  на Харитоновском месторождении, тоже на Селенге,  но на левобережье  в районе Наушек. Пограничная с Монголией станция.  Надя, не отрываясь,    вглядывается  в знакомые места.  О чем она думает?  О том же, это я понял по тому, как она  улыбнулась и кивком головы  показала  направо,  в сторону Харитоново.

    В 35-ти километрах   от  Наушек  –  старинный русский  город  Кяхта.  Образовалась     в  1934-м году    из    Троицкосавска и  слободы Кяхта,    основанных   в    первой трети  ХVIII  века.       В  ее  окрестностях    есть знаменитое кладбище  хуннских вождей   - за десяток  веков до новой эры.  Когда работали в Харитоново, удалось завернуть туда на пару часов.  Прошли по дорожкам, выложенным каменными плитами к  квадратным насыпям-могилам.   Археологи  там нашли зеркала, китайские шелковые ткани и много чего еще.   Уникальные находки  хранятся  в  Кяхтинском краеведческом  музее.

    Мы едем вдоль   Великого  Чайного  пути,  в России     он   начинался  из Кяхты.   До  второй  половины  Х1Х века  это  был  центр   русской торговли с Китаем.  Караваны верблюдов, обозы волов и лошадей тащили цибики с чаем,   от  дождей и сырости    упакованные в  шкуры.     Их выделкой  занималось  все местное население. Не только чай, но шелка,  фарфоровую  посуду, – всего не перечислишь, везли из Китая.   Украшения из  серебра и золота,  перламутра,  кораллов,  жемчуга и камней    первыми    примеряли   и носили  не красавицы Петербурга и Москвы, а    забайкальские женщины.  Может быть, и свадебный Надин браслет оттуда?


2.

    Граница.   На таможенном  досмотре -   девушки–монголки,  стройные, с  невероятным слоем макияжа, проще сказать – в театральном гриме. Они  немногословны и даже резки. Попросили    встать,    проверили документы. Мы заполнили  листок прибытия и убытия, его сразу забрали.  В соседнем купе, конечно, не обошлось без недовольного бормотанья. Вдоль вагона  прошел обходчик, громыхая  железом.  Наконец, мы тронулись,  проводница с каштановой косой  опустила крышку  люка над ступенями и, наполовину высунулась, держа в  руке  флажок.  Да здравствует земля Чингисхана! Хотя,  мы помним, что родился он все же  в России!

    В свете пристанционных фонарей сгущается  тьма,  тяжелая и вязкая.  Накрыла  Орхон, несущий свои воды навстречу нам, в Селенгу. Казалось, поезд летит в пустоту, и ничем не прервать полет.  Вдруг  ход  замедлился  – по расписанию нет остановки. За стенкой   испуганный возглас: «Террористы?», и успокаивающий баритон.  Надя спит. Я  тихонько прошел к выходу,  и проводница – уже другая, спокойная полная женщина с короткой стрижкой  сказала:
    - Не спится? Ремонт пути.  Лучше не выходить.  Погуляете в Хааре, там  стоим пять минут. 

    Перрон был пуст.  Длинная череда вагонов    с притушенными окнами кажется лишней  и одинокой   в    безмолвии  бархатной ночи.  Запах мазута,  теплая  полынная горечь,  и еще  что-то  очень  знакомое, терпкое.  В МГУ нам читали курс «Индикационной ботаники»,  по  видам растений можно определить месторождения металлов, залегающих   на большой глубине. Я мучительно пытаюсь  вспомнить, возможно,  мята?    Majantemum – всплыло латинское название рода, но могла быть и  похожая на нее терпкая шизонепета. Обычная  в забайкальских степях.  Синими мелкими цветами она  покрывает сухие   склоны. Мне   нравилась в то время практика по ботанике – гербарии и определители,  лупы и микроскопы.  Перед зачетом  с почти маниакальной страстью я твердил названия растений с такими прекрасными, казалось, женскими именами:  виола, ангелика, артемиссия, сальвиния, мелика.  Они могли быть  чаровницами  с   далекой  планеты. Но теперь в памяти ничего не осталось кроме  мертвой латыни.
 
    На иссиня-черном небе   мерцают  низкие    крупные   звезды.    Хочется    дышать и дышать ночной степью, стоять, не двигаясь, до самого  рассвета, чтобы увидеть  первые лучи  солнца.  Но отчего-то    разбередилась душа,   и  бродячая прошлая жизнь  тревожит память.  Сменить  круг интересов, профессию -  предательство   юношеской  мечты?   Необходимость?  Форсмажорные обстоятельства?  Но ведь была возможность их избежать!   Не все  же  геологи подались в журналисты!  Хотя это было так просто – халявный год  «учебы»  в универе  и новый  «полноценный»  диплом  -  пропуск  в  провинциальную      газету.    Вымотанные  дальними переходами, изъеденные комарами  «геологи-работяги»    гораздо ближе, роднее, понятнее, чем «кормилец»  Хантаев!     А если вернуться назад, к началу?  С этой мыслью я  поднялся в вагон, а  сонная проводница, взглянув на меня добрыми усталыми глазами, спросила:
    - Ну и как Вам монгольская ночь? Они здесь   особенные, другие, чем у нас! 
    - Да,  и звезды необычные -  как спелые яблоки!  Антоновка! -  отчего   «антоновка»  - сам удивился  шутке  и    прошел в купе.
    За стенкой похрапывал с редкими всхлипываниями  «Досифей», любитель пива.

    «Досифею» - рядом с молодой супругой  не хватает  свободы. При всяком удобном моменте он несется  «на перекур», завязывает разговор с проводницей, но ей постоянно  некогда, тогда он  резво  бежит  к  нам:  не тушуется,  - на правах давнего знакомого.
    - Да-а, я ведь тут не впервой. Знаете поговорку: «Курица не птица, Монголия не заграница»?  Конечно, многое  теперь по-другому.  Раньше в  советах наших больше нуждались.  Так что с них возьмешь? С ХVII века под  китайцами, пока там, кажется,  в 1911-м? -  революция не случилась.  А в Гражданскую? Захватил  барон Унгерн,  любопы-ы-тная  фигура!  Считал  себя перерождением Чингисхана и императором России! Это ж надо!  Един в двух лицах!     Не повезло   бедняге, в 1921-м,  кажется,    наши поймали.  Раньше, при коммунистах, поспокойнее было.  Теперь неразбериха какая-то.
    Все-то он знал,  наш «Досифей», и Надя спросила  о времени.   
    - Уланбаторское  совпадает с всекитайским,   на пять часов позже московского. 
    Немного помолчав,  наш информатор добавил:
    - Инте-е-ресная страна! Конечно, много иностранной помощи,  в планах  - “эко-туризм”.  Только  сейчас  никакой не эко, а просто туризм - большие  деньги  за все подряд. Сами  убедитьсь!

    Потянулись пригороды Улан-Батора. Поезд  изменил траекторию, и  вдруг  открылась потрясающая картина. Над монгольской столицей  на   склоне  горы   в  утреннем свете  появился огромный  портрет Чингисхана!  Фантастика!    Как  Будда  на Халхин-Голе, созданный  Го ваном   в 1600-м  году.  Я вспомнил давнюю  публикацию на русском языке в  частной газете «Монголия сегодня».  Номер был     посвящен    празднованию  800-летия Великой Монголии,   со времени курултая 1206-го года.    Все было именно так,  как  описано в проекте:  «Образ великого  Хаана воскреснет на горе Богдо уул».  Высота   изображения 240 метров, ширина груди 320, вся  площадь  -  более  четырех с половиной гектаров!

    Взгляд   Властителя  устремлен на столицу.    Головной убор   из белого мрамора     укладывали первые лица страны, а   сам  президент  - камни   над теменем.   Авторы    стремились к  канонам   создания  божества  и  советовались с ламами.     Святыню  творили  только мужчины,  используя мужские камни  северных склонов гор,  более твердые  и прочные.
 
    Мы     провожаем  глазами уходящий в  сторону    лик.  Как это можно было сделать?  Только с воздуха, с высоты   направлять работы? Нечто подобное, геометрически правильное,  в пустыне Наска!  Но в отличие от ее предполагаемых    космических проектировщиков,  монгольские известны -  заслуженный работник промышленности С.Жамъянсурэн, художник - дизайнер Б.Мунхтувшин, заслуженный  деятелель  культуры Г.Явгаан.

    «Досифей», уже в полной готовности к выходу, продолжал с внушительными  паузами поучительную речь, наслаждаясь звуками собственного  голоса:
    - Чингисхан теперь везде! А что Чингисхан!?  Если и была империя,  то где она теперь? Вот у нас  Иван Грозный расширил владения… Ермак, Сибирь,   - одна   шестая  света! Нефть, газ, леса сколько, ну и экономика соответственно!  А тут что? Полезные ископаемые?  Так Чингисхан запретил им   землю портить! Три миллиона населения, и половина  – кочевники!     Какая уж тут экономика?  Кожаные куртки да верблюжьи носки! 
    Надя усмехнулась, а я подумал, что  заносчивость  выросла из пристрастия к чтению газет.  Ему, специалисту «незнамо в чем»  невдомек,  что Монголия – одна из самых  грамотных стран мира,  и у нее  блестящие перспективы!  А численность кеке  (голубых как небо) монголов при Чингисхане  достигала  всего четырехсот  тысяч душ.   Воочию убедись,  замглавред, - вот он,    «Досифей», -  наш живой продукт просвещения, электорат, который мы формируем!

    «Досифей» прав в одном. Отношение к Чингисхану неоднозначно и оно меняется.  Не секрет, что у нас  - даже в  ХХ-м веке  вялую экономику объясняли татаро-монгольским игом  ХIII-го века. Но вот неоевразийцы - сравнительно новое  движение  интеллигенции,  считают, что    монголы   способствовали сплочению Руси   и защите  православного  уклада  от католического Запада. 
    Негативное отношение к Чингисхану, возможно,    связано с боязнью  панмонголизма.     До сих пор  нет  у нас  официального памятника Чингисхану. Совершенно анекдотическая вещь.   В центре Улан-Удэ  только со второй попытки установили    памятник Гэсэру, герою бурятского эпоса.       Ветераны войны  противились,  настаивали, что  Гэсэр -   «то же, что  и  Завоеватель Чингисхан»!      Но  ситуация меняется.    Для  бурят  он  становится  символом   нации, ему посвящают песни, пишут романы, ставят  театральные спектакли. 

    «Досифей»,  навьюченный вещами,  поставил их на пол, застопорился   и протягивает  руку:
     - Приятно было познакомиться! Возможно,  еще встретимся! 
     Сонечка  разулыбалась, ее мама кивнула,  кулачком подталкивая  к выходу  мужа.

    Мура,  Баттомур, школьная подруга Нади, вероятно, где-то задержалась.     Пассажиры покинули перрон.  Мы подождали еще с полчаса. Подходили зазывалы  маленьких  гостиниц, больших отелей и частных юрт. Не молодые,   говорящие по-русски,  в национальной одежде. Приятно, что выглядела она не бутафорской  на фольклорном празднике, а вполне обыденной, повседневной,  без оглядки на европейские подиумы. Все стежки узоров на «дели» и орнамент на пояске вышиты вручную, в традициях прошлого. 
    Мы выбрали  отель в десяти минутах  от центра, доставка бесплатная.   Ехали по улицам – широким и чистым, застроенным четырехэтажными панельными домами, мимо квартала с   юртами. Вот ты какая, нынешняя столица монголов, Оргоо – с ХVII века,  а до 1924-го года – Урга!   Высокие вершины Хэнтэйского хребта  - лазуритовый браслет вокруг города, над ним  - безоблачное небо.  Страна Синего Неба! Так же поэтично, как Страна Восходящего Солнца, Страна Утренней Свежести!

    Наш  отель – в  районе «Жуков». Напротив -  православная церковь, дом представителей РФ в Монголии, русская школа.   Недорогой  двухместный номер. Надя  сначала  предложила остановиться в юрте, но я обещал, что мы обязательно там поживем, а сейчас   не стоит отказываться от комфорта. Разложили вещи,  приняли душ и  спустились в ресторан. Почти никто не знает   английского, но приятная неожиданность – я вполне могу объясняться,  забайкальско-бурятский  диалект и монгольский языки  похожи. Поэтому переводчиком на этот раз довелось быть мне, а не Наде!

    Меню на монгольском – сплошной ребус!  Сидящие от нас через столик соотечественники долго   талдычат, размахивая руками, а официант смотрит на них отсутствующими глазами. Пригласили  знатоков из кухни.  Я хотел   вмешаться, но тут к нам подошел другой официант  в длинном фартуке поверх  белой рубашки и темных брюк.    Мы заказали гуляш и салат. Сюрприз! -  на большой тарелке весь ассортимент сразу!  В середине   горкой ароматное дымящееся  мясо,   по краям – два вида салата,  картофельное  пюре, отварной рис, тушеные овощи и даже роллы. Порции огромные!  И зачем    нужен  салат!   Но принесли и его – огромная  тарелка оливье,  помидоры с отварными яйцами и майонезом! И всего по 150 рублей с человека!  Какому  Гаргантюа под силу это  съесть!? 
    - Ох! Как я голодна!  Дополнительные расходы на одежду! - сказала Надя. Я не понял. Она засмеялась:
    - Придется   покупать  на три размера больше!
    И мы принялись за еду, испытывая неизмеримое  наслаждение.
    - Макароны с кетчупом и сыром – тоже вкусно, -  заявил я,     вспомнив оставленных дома вечно голодных  «полководцев».

    Настойчивый стук в дверь, и  тут же она распахнулась на всю ширину!    Влетела, сияя улыбкой и глазами,  раскрасневшаяся Мура.   Стройная и гибкая, затянутая в    тонкую модную  кожу,    бросилась в  объятия к Наде.   
   - Мура! Неужели ты? Не верю глазам! 
   - Моим, да? - и Мура  лукаво  сощурилась. 
   Обхватила  ладонями обе моих руки:
    - А это Баир,  да? Привет!  Простите, ребята, не могла встретить. Срочное совещание. Знаете ведь, что у нас с экологией творится? 
    - Если у вас творится, то что тогда у нас?  С Байкалом, например? -  сказал я, подвигая ей кресло.
    - Вы просто не в курсе! Зимой в Улан-Баторе нечем дышать, в масках ходим. Вокруг собираются  животноводы, целые поселки из юрт, а топят  высокозольным углем, дрова дорогие.  Все электростанции на  таких  углях. Сплошной смог!    Реки   изрыты  добывающими  предприятиями. Сколько уж  пересохло ручьев и колодцев, а ведь воды у нас мало. Пустыня наступает!  В общем, считайте мою причину уважительной! – Мура сбросила туфли на высоких каблучищах  и пошевелила затекшими пальцами. -  Все отели обзвонила, еле нашла вас! 
    - Но тебя трудно узнать! Ты стала какая-то другая! - удивлялась Надя, разглядывая гостью. 
    - Ну, наконец-то заметила! – захохотала довольная гостья. – Папа на окончание школы подарил   деньги на пластическую операцию. Угадай, какую?   
    - Глаза? - охнула Надя.   
    - У нас теперь это   модно, как в  Японии и Китае! А тебе нравится?
    - Еще бы!  Не глаза – очи! Как Царевна Лебедь у   Врубеля!  Правда, Баб?
    В ответ я пропел: «Очи черные, очи жгучие…» 
    - Хоть бы демон меня украл, что ли!  - прошелестела  Мура и снова  стрельнула  в меня  новыми глазищами. - Слушайте, мне совсем некогда!

    Она достала   сувенирный шкалик и три серебряные  рюмочки-наперстка:
    - Вот этого у вас в России точно нет. Водка с хлопьями сусального золота! За встречу?
    Мы не знали – чем надо  закусывать драгоценный металл и, озолотившись изнутри, сунули в рот по конфете. А Мура  выспросила о    планах, дала свои координаты и  умчалась с той же скоростью, что  и появилась, перевесив через плечо  кожаную сумку с орнаментом нити счастья, похожую на противогаз. На ходу крикнула:
    - Запомните,  тут нет четкого  понятия времени: есть «сейчас» и есть «потом».  Скажете на ресепшене  разбудить в семь, разбудят в шесть,  закажите  завтрак в восемь, получите   в полседьмого.  Если что, я вас предупредила!  Звоните  вечером, после десяти!  До встречи!

    Неужели и женщины Монголии так  деятельны и  предприимчивы - сродни  воинам  Чингисхана? Я попросил Надю рассказать о Муре.  Ее отец  работал в консульстве,  ведал какими-то торговыми делами, поставками чего-то в Монголию из  Бурятии  или наоборот. В одном классе   школы на  Машзаводе они проучились   два  последних года.  Пригород Улан-Удэ, где строили военные самолеты и куда из Рязани перевели  Надиного  отца. Все, связанное с производством,  было секретным.  Поэтому и поселок   значился  то Машзаводом, то Госзаводом, то  просто 99-м, и лишь в последнее время, когда из космоса  стали  различать спичечный коробок и ничего уже не спрячешь,  вернули название «Авиазавод».   Снабжался лучше, чем другие пригороды – Стеклозавод, Суконка, а жители испытывали гордость от своей причастности к государственной тайне. Непонятно, как там оказался на жительстве монгольский гражданин со своей семьей.

    Мура очень быстро подружилась с классом.  Независимая, свободная в  общении.   Могла запросто  обнять учительницу, мальчишек, которые ей нравились. Но и они ей – смугло-румяной,  с  узкими блестящими глазами и  каскадом черных  волос,  оказывали повышенное внимание. Особенно один – рыжий   веснушчатый двоечник  Павлуша. Однажды Мура отозвала на переменке  Надю и таинственно зашептала:
    - Вчера Палкина в кафе  звала, дружить хотела!
    Никак не могла усвоить склонения по родам, а фамилии мальчишек переделывала на женский лад.  Поскольку Мура не была  «негром преклонных годов»,  и Ленин для нее был никто,  то русский язык учила  она и с «унынием»,  и  с «ленью».  Надя спросила:
    - А ты согласилась?   
    На что подруга ей ответила, что в кафе ходила, но когда  «Палкина» пошел ее провожать и полез целоваться,  Мура разозлилась и сказала:
    - Иди  на четыре буквы!
    Теперь она спрашивала Надю –  какое обидное  слово  состоит из этих букв, и почему ее кавалер  сначала впал в ступор,  а потом дико заржал.  Мура вырвалась из   медвежьих объятий и захлопнула дверь.
    Надя, как могла, объяснила, что Павлуша  хорошо знает только три буквы, умеет их  читать и  даже пишет на заборах, а  вот  про четыре-то и   не мог сообразить.  Потом Мура стала дружить с отличником Цыреном, и он так  хорошо ее подтянул, что они вместе поступили в университет,   стали экологами. У них даже  случился роман, и старшего сына Мура родила на пятом курсе.  Где теперь Цырен,   Надя не знала.
 
    Все было замечательно кроме одного - нас просто    «выкуривали»   из отеля. Табачный  дым   въелся в  стены. Курили в номерах, в ресторане, наверное,   и  на кухне, где готовили еду. И с этим ничего не поделаешь.  Мы   решили, не мешкая, посетить все памятные   места, связанные  с Чингисханом,   культ  которого   приобрел в Монголии  небывалый размах.  Но  в разговоре с Мурой выяснилась парадоксальная вещь -  основные  мемориальные сооружения  находятся в Китае, во Внутренней Монголии. Оказалось, что  в течение  недели можно получить китайскую визу, а если  оплатить 60 долларов, то  ее   сделают  в тот же день. Посовещавшись, мы решили     не  задерживаться в Улан-Баторе.

    Советы Надиной одноклассницы оказались бесценными.  Она предупредила, что на  экскурсиях, в монгольских юртах -  если   будем ночевать  или  гостить, нужно соблюдать строгий этикет.     Наша    наставница  стала перечислять многочисленные запреты,  каждый из которых сопровождался ударом открытой ладони по  полированной крышке стола.  Я слушал и пытался сдержать улыбку: они все были нам так знакомы!   Средневековая   Яса   в целости  и сохранности  перекочевала  в нынешнюю жизнь монголов! 

    - Чингисхан - святой человек и основатель  государства. Не надо шутить с этим именем. Вас не поймут!  Нельзя лить воду и плевать  в очаг, перешагивать через огонь, касаться огня острыми предметами, кидать   грязь и мусор — это оскорбление духа домашнего очага. Нельзя свистеть в юрте — это сигнал, созывающий злых духов.   Нельзя ругаться при старших, сидеть на пороге, спотыкаться о порог при выходе из юрты. Все это может унести из дому счастье!
 
    Пусть счастье всегда будет с хозяевами, а  злых духов мы не разозлим,  только   отпугнем,  хлопнув  три или девять раз в ладоши.  Не станем  копать  землю,    рубить лес,  ловить   или убивать молодых птиц,  рвать растения и цветы.     Грязные вещи постираем в отеле или дома, а не в источнике - аршане.  Ни за что не будем продавать любимого коня, которого надо сначала купить, не заденем    сэргэ - коновязь, не выбросим кость, пока полностью ее не обглодаем до белизны, выпьем чай, не выплескивая, каким бы соленым и жирным он ни был! Будем   смотреть под ноги, чтобы случайно не наступить на пролитое молоко, белую пищу. Не станем  громко кричать и   напиваться, а священные места  не оскверним  плохими действиями, мыслями или словами.  Проявим особое  почтение   к старшим.  Обижать стариков  - это такой же грех, как лишить живое существо жизни. Нельзя, нельзя…нельзя!

    Все, что говорила Мура, надо   зарубить на носу. А лучше сделать тату где-нибудь на  внутренней стороне запястья и тихонько подглядывать в шпаргалку. Ведь при общении с людьми можно что-то и забыть!  Ну, например, захочешь показать  кому-нибудь  фигу,    а нельзя! -   очень скверный знак!  Задел или наступил кому-то на ногу – надо  обязательно  коснуться его руки рукой!
Пиалу, как и любое подношение  при церемонии приветствия, нам надо    принимать правой рукой или двумя руками.

    Надо знать, о  чем  говорить с монголами. Вспомнил  бесстыжего  соседского кота у себя на балконе – стисни зубы  и подавись! Любые разговоры на кошачью тему под запретом! Нельзя…нельзя!  Собака желает   хозяину жизни, а кошки, эти  отвратительные существа – смерти.  Не хранили     монголы   запасов зерна,  не надо  было   оборонять   от мышей  мохнатыми  тварями.  Ни за что не признавайся,  если ты вегетарианец!  Подави спазмы и, улыбаясь,   жуй, глотай, позволь мясу задержаться – на сколько получится! -  в твоем желудке.  Иначе – берегись! – у монголов вегетарианство – симптом психического заболевания!  Могут и бригаду вызвать!  К счастью, такие испытания нам не грозят!

    Наде  нужно  усвоить хотя бы  числительные.  Мы   устроили ей настоящую  дрессировку.  Сначала она не возражала, а потом, свернув в трубочку исписанный листок, сунула  в сумочку и сказала:
    - А  личный переводчик мой на что? - и  посмотрела  в мою сторону.   
    - Надя, ты не права! – закипятилась Мура. -  Только представь - решила что-то купить. Если не поняла цену на слух,  на калькуляторе торговец покажет  тебе  в  несколько раз выше!  Это скупой  платит дважды, а   у нас  ленивый – трижды! Да, и еще запомни - не торгуешься - не уважают. Это закон. Торгуйся даже в магазине!   
    - Ну хорошо. Только цифры и - до десяти, ладно? -  Надя достала записи и стала  усердно шевелить губами.

    Наконец,  определились  с планами.   Включили  Китай.  Если  не задержимся    во  Внутренней Монголии, то возвращаемся  снова в Улан-Батор и  устроимся  в    частной   юрте.  Останется    несколько  дней  до    командировки  в Москву.  Куча разных дел.  Собрать в школу парней,   у  Нади   -   срочная  работа.    Очерк  о  немке  Гертруде  Грюнбаум из женского лагеря, который  был неподалеку от Селенгинска,  ждет Schpiegel.  Внук  бабушки Греты  Олег  Фомин    прислал  довоенную фотографию –    девушка с   косой на груди, не улыбаясь, смотрит в объектив фотоаппарата.   Хорошо бы    выбраться    семьей  за  город,  навестить забытую  ранней весной  манерку,  выпить осеннего чая под  дождем   тихо падающей листвы.

    Мура, загруженная  под завязку своими экологическими делами, забегала на четверть часа,  давала    инструкции, адреса, телефоны,   а затем мчалась вихрем,   отпуская  нас в свободное плавание. Как-то само собой получалось, что  откладывалась  встреча  с  изваяниями Чингисхана, ради которых и задумывалась эта поездка.
    Мы допоздна гуляли по Улан-Батору, улыбались приветливым и доброжелательным монголам, странному  благодушию   в атмосфере города. Никто не  повысит  голоса даже в переполненном автобусе, дети, кажется, просто не умеют капризничать,  плакать. День, как вечность, без спешки и суеты.  Если    не принимать во внимание  водителей  автомашин, – в основном,  японских и корейских. Реже  попадаются  «европейки», российских мало. Невозможно перейти дорогу,  человек за рулем как одержимый, как джигит  летит на быстром скакуне! Ему нипочем   красный свет, зебра;  и бежит, лавируя,  бабуся в  развевающемся  дэли,  увертывается  из-под колес мамаша с коляской! 

    На главной  площади – гордый  Сухэ-Батор  высоко  вздыбил  коня. Прежде здесь был  его мавзолей,  возведенный на знаменательном мест, где его лошадь   помочилась    во  время одного из первых революционных парадов!    Доброе   предзнаменование  для новой власти.    Но   в 2004 году мавзолей    снесли, Сухэ-Батора  перезахоронили на улан-баторском кладбище Алтан-Олгий. На   магическом    месте построили      Галерею  национальной истории. Она  служит  фасадом для парламентского  комплекса,   Дворца государственного церемониала и почета.     В центре галереи - главный символ столицы и страны, - огромная, высеченная из камня  фигура Чингисхана. Он сидит, широко расставив ноги, раскинув руки. Взгляд опущен,  император  в глубоком   раздумье.  Так   в конце жизненного пути - после  неисчислимых  побед,  походов -  длиной в   десятки тысяч ли,   он  мог размышлять о судьбах мира и человечества, о своем предназначении. 

    Мы стояли  от   Чингисхана  в десяти шагах.  Рядом толпились группы, и  красивая женщина-экскурсовод что-то рассказывала  жизнерадостным  громким  голосом.  Потом все, как по команде, направились к  памятнику и   прикоснулись  к гладкой, отшлифованной руками паломников,  серой поверхности.   Покорителя Вселенной можно, оказывается,  попросить о помощи в   сокровенном,  чего  нельзя произнести  вслух.  Надя тоже подошла к талисману, поводила рукой, изобразив замысловатый узор. Я не стал спрашивать, о чем она думала в тот момент. В этой же галерее  мы навестили некоторых ближайших сподвижников и полководцев.

    У гостиницы с названием столицы  привычный глазу памятник Ленину, и, что удивительно, - не забыт Марко Поло. «Благородный юноша с божественным разумом».    Много  фигурок детей и животных.  Интересные композиции,  талантливое воплощение.  Можно разглядывать    целый день. Забрели в Центральный музей и долго стояли перед    хорошо сохранившимися    скелетами  тираннозавров в два с половиной роста человека и  динозавров из Гоби, где находится самое настоящее их кладбище. Пятьдесят миллионов лет назад, в юрском периоде  эти гиганты бродили  в саванне, в  лесах, превратившихся теперь в пустыню,  вдыхали аромат магнолий,  а  древовидные папоротники, хвощи  и секвойи бросали резные тени на длинные шеи и спины!   Возможно,  для  Витькиных аверрохапов -  там   самое место!  Не настанет ли время в истории нашей планеты, когда неведомые крошечные существа будут с интересом  разглядывать наши скелеты?
 
    Заплатив по два доллара за вход,  мы  пробежались по Музею современного искусства,   посмотрели    Музей истории.    Заглянули в  магазины;   иностранцы покупают изделия из меха и кожи, кашемира,  серебряные женские украшения  с натуральными камнями. Из сувениров  пользуются спросом  расписанные бараньи лопатки для традиционного в Монголии гадания.  Надя, выучив счет до десяти,  пока  ни к чему  не приценилась.

    Обедали в юрте с огромным выбором блюд – восточных и европейских. Но, следуя советам Муры,   подошли к   отдельному  столу и   положили  в тарелку сырое мясо,  овощи, приправы.  Все это   отнесли   повару.  Через несколько минут   весело  улыбающаяся  монголка принесла  готовое блюдо с незабываемым вкусом!  Знаменитый «цай» с солью  и маслом яков не впечатлил, - не ведали, что заказали.  Выйдя из этого заведения, мы,  зажав нос, прибавили шагу. Ветерок принес запах скотобойни. Мясо, которое нам так понравилось,  прибывает на задний двор  блеющим и на  своих  четырех  ногах.

    На ресепшене  коренастый с проседью  монгол, хорошо говорящий по-русски,  подавая ключи, кивнул на  экран телевизора –  привет! - родной НТВ! Полицейские пристегивали наручники парню. 
    - Вот у нас  в Монголии   шесть ваших    каналов, и везде – криминал.  Это же неправильно, когда одни убийства. Мы не хотим   на это смотреть!    Зачем молодежь портить? Учим детей  русскому языку, а нет - как раньше,  хороших  передач, - внимательно посмотрел на нас и, не дождавшись ответа,  добавил. -  А  китайцы совсем такого не показывают. 
    «Газеты наши не лучше», - подумалось мне, и я вспомнил истошный визг главного, как он наставлял  Николашу – застенчивого,  как девушка, златокудрого  пятикурсника. В его криминальных  новостях  отпетый внучок ограбил и задушил семидесятилетнюю бабушку.
    - Что ты написал?! Кто будет покупать нашу газету!?  Чему тебя учат в университете? – орал главред. – Где устрашающий облик убийцы? Чтобы дрожь пробирала! Где  кровь, бабка с выпученными глазами? Что? Достоевского не читал?! Полтора столетия  народ помнит Раскольникова со старухой-процентщицей! А ты! На панель выгоню!  Куда тебе еще? 
    Голос замолк. И через минуту нежно, проникновенно заворковал:
    - Ты, Николаша, чтобы тебя читали, должен так писать, словно  сам  стал этим ублюдком, а потом его бабкой, пережить должен то, что они! Иди и  работай!
    Мы, пряча улыбку, уткнулись в дела, когда  вышел бледный   трясущийся  практикант.  Еще  неделю   что-то давал в раздел  происшествий, а потом  исчез из редакции навсегда. Кто-то говорил, лечится от энуреза.  Может, шутка?   Вот тебе и криминал в телевизоре!

    - Пожалуйста, завтрак пораньше, часов в восемь», - попросила Надя,  и  дежурный старательно  записал в журнале,  думаю, одно слово – «пораньше».
    Как и предупреждала Мура,  столик на колесиках  появился  ровно в  семь. Надя  махнула рукой из-под одеяла и закуталась  с головой. Мне пришлось в одиночестве пить кофе,  напоминающий монгольский чай,  зато горячий.  Только решил вздремнуть,   в дверь снова постучали, и улыбчивый  румяный мальчик принес термос с кипятком.  Сна как не бывало!  Я, по монгольскому обычаю – двумя руками, подал Наде  кофе со сливками из  домашнего пакетика и творожную плюшку.   Поднял с пола  оставленный Мурой листочек и стал читать вслух:
    «При посещении буддийских дацанов   двигаться по часовой стрелке внутри храма, а до того   обойти территорию   по ходу солнца, вращая все молитвенные барабаны.   Внутри храма   избегать подвижных и суетливых действий, громко разговаривать». 
    - Я все поняла – сегодня у нас монастыри и храмы?   
    - А шорты   у тебя с собой?
    Надя  вопросительно подняла брови. 
    - Да-да, именно шорты. Так вот,  в них туда не пускают!

    Пешком мы отправились в самый большой и значимый центр буддизма Монголии — огромный монастырь Гандан, потом в храм Чойджин-ламы, тоже рядом с центром,   и  Эрдени-Дзу в  двух  километрах  от города.  Из длинного  ряда  культовых сооружений    запомнился Оточмарамба-Хийд. В нем  находится клиника  лечения травами и перемолотыми костями животных.

    До зимнего дворца Богдо-гэгэна  можно было дойти за час, но мы так устали, что решили взять такси. Практически в любом направлении в пределах столицы  проезд  не выше пятидесяти рублей.  Подготовленные Муриным тренингом, не нарушая правил, обошли    комплекс ступ, храмов и жилых строений. Юрта этого  духовного и светского лица, правящего страной   до1924 года,  сделана из 150 шкур снежных леопардов. Возможно, в начале  прошлого века  они не были исчезающим видом.

    Мура советовала посетить   монастырь Амарбаясгалант,   построенный  в 1727 году. Его  считают   одим из трех самых важных, наряду  с Эрдени-Дзу и Ганданом. Но добраться до него общественным транспортом  оказалось невозможным. Наш серьезный портье из отеля рекомендовал   доехать поездом до Дархана и там нанять «бобик»  за 35 долларов туда и обратно. 
    - Рекомендую  поехать и  к песчаным дюнам Элсэн-Тасархай, это в горах    Хогнэ-хан.  Знаете, там удивительный климат!  Растет дикий  абрикос, единственная в Монголии березовая роща.  Туристам   нравится ночевать в   тантрическом монастыре Овгон Хийд,  в юртах.   С будущей женой  мы  были  там  в 1993-м году.   Вместе с нами  приехали две  женщины – йогини,   стали  хранительницами местности, живут до сих пор в  полном уединении, -  его рука немного  помедлила на трубке  звонившего телефона.
    Коротко ответив по-монгольски, он кивком  задержал нас и продолжил:
    - В   XVII-м  веке  основал его    первый богдо-геген  Эрдэнэ Цоржид. 
    Мы поблагодарили приветливого служащего и поднялись к себе. Конечно, много чего можно   посмотреть, но  пора   отправиться на встречу с Чингисханом.

    Оказалось,  в Монголии, при всем уважении и почитании Чингисхана, историю этого великого человека можно узнать  лишь эпизодами в музеях  истории,    военно-историческом  и  в музее национальных костюмов. К великому огорчению, мы не нашли там  артефактов  реальности  Чингисхана и его деяний.  Оставалось посетить  туристический комплекс  «Чингис Хаан»,  или   «Статую Чингис Хана», грандиозный проект которого  замышлялся  к  800-летнему юбилею государства. Ни свет, ни заря, «пораньше» на полтора часа  нас разбудил  тот же  румяный  мальчик,  не произносящий  ни единого звука.  Он поставил на столик термос с кипятком,  что-то съедобное в пластиковых контейнерах, и   странно, чуть ли не пятясь задом к двери,  удалился с  обворожительной улыбкой.

    - Пораньше – это хорошо! – сказала с иронией  Надя.
    Мы  позавтракали и помчались ловить такси.    Длинный ряд машин  сам «ловил»   пассажиров. К нам сразу подошел высокий  спортивного вида парень и почти на чистом русском предложил увезти хоть в Китай.
    - О! Статуя Чингисхана! Ноу проблем!
    Рот у Баяра не закрывался ни на минуту.  Он возил члена правительства так здорово,  что  дали рекомендацию  на учебу в России, и он поехал в Иркутский   университет. На какой  факультет – уже не помнит. Но сначала  был  на подготовительном. Там   учат  только  русский язык. Преподаватели сильно ругались, заставляли ходить на занятия каждый день! Коня нет, машины нет, мяса   тоже нет,  невеста в Монголии. Зачем это надо? Поехал к  Чингисхану, куда – не сказал, попросил, чтобы  помог. Кто выдержит такую жизнь? Ну что вы думаете? Помог! Выгнали из университета. Теперь таксует,  в Улан-Удэ, в  Иркутск ездит. Куртки кожаные, перчатки продает. Нормально!

    Баяр несся  на восток от столицы как угорелый. Если перед нами на  вполне приличной трассе Улан-Батор - Эрдэнэ – Морон оказывался ряд машин  или фура, Баяр с остервенением крутил руль, и мы оказывались на какой-то объездной, изъеденной колдобинами грунтовке вдоль реки Толы.  Дорожные знаки были не для него!  Машина подпрыгивала, валилась с боку на  бок,  жалобно скрипели колеса, брякали, отрываясь,  железки. На одном из  спусков  мне показалось, он не  вписывается в поворот, я привскочил, закрывая Надю,  и тут же треснулся головой о верхнюю раму окна.
    - Ха-ха-ха! – заржал Баяр, - у  меня  назавтра проходит!
    Вырулил на трассу, но тут ему стало скучно. Мы молчали, и Баяр врубил музыку на всю катушку, весело  подрыгивая головой. Эти пятьдесят три километра показались нам нелегким испытанием!

    - Вон там Чингисхан вас  ждет! - кивнул в сторону наш лихой наездник.   
    Огромный монумент заслонял полнеба,  при низком утреннем  солнце  отбрасывая  гигантскую тень. Нет, не выше статуи Свободы или Родины-Матери, но   среди всех  всадников мира самый мощный!  Величавый Чингисхан  с кнутом в руке на могучем   стремительном  коне! 
    - Сорок метров высотой, двести пятьдесят тонн нержавеющей стали! –  воскликнул Баяр,  довольный произведенным на нас впечатлением.  -  По частям отливали в   Китае, а к нам   везли    60  большегрузных машин.   Да тут еще не все сделано.   Поставят 800   юрт   и посадят  сто тысяч  деревьев.  Вот будет красота, тогда приезжайте снова!
    Он круто  развернулся, обогнул     автостоянку   с одним пустым автобусом и  несколькими иномарками, махнул рукой   и  исчез в степи.

    «Большое видится на расстояньи!»  Мы отошли  подальше.   Над головой возвышалась  массивная   глыба, тяжелые сливающиеся массы и отдельные трудноразличимые элементы.   Традиции национального зодчества  переплетались  с достижениями  современной архитектуры.  Пьедестал в диаметре  более 30 метров уходил   на высоту  трех-четырехэтажного дома.  Его подпирали   36  стройных колонн, символизирующих  число ханов-правителей    после  Потрясателя   Вселенной.    Внутри основания  — ресторан, магазины сувениров,  выставочный зал, гигантская карта  монгольских завоеваний. И символический золотой кнут в два метра длиной.  В 1177-м году    Темужин,   возвращаясь  от    Ван -хана,     в этом месте  нашел кнут, как счастливый знак,  положивший начало     империи.    «Золотой кнут» — так называют этот  комплекс,   он  должен принести удачу и  современной Монголии.
 
    Побродив по выставочному  залу,  мы   пропустили  лифт и по лестнице поднялись  на смотровую площадку, расположенную на 30-ти  метровой высоте в голове лошади.  Открылся     вид  на   безлюдную  степь, дальний    дымчатый горизонт.  Чингисхан,  обративший лицо к  местам родительских кочевок, отсюда был ближе,  но  оставался     застывшей в  неподвижности  громадой. Я почувствовал  в ней  отрешенность и равнодушие к шевелящимся внизу лиллипутам,  неуместность своего визита  и взглянул на Надю. Она застегнула молнию на раздутых ветром полах  спортивной куртки и сказала:
    Наверное, нам пора?

    Автобус шел в   Национальный парк, примерно в часе езды   от «Статуи Чингис Хана». Оказалось  несколько свободных мест, и  мы по-настоящему  оценили  деликатность и осторожность нашего  спокойного,  с медно-коричневым индейским лицом  пожилого  водителя.  Открывая двери,  он сказал по-русски - с акцентом, слегка нараспев, и то же повторил на английском:
    - Добро пожаловать в Монголию  ХIII-го  века! Желаю хорошего отдыха!

    Удивительно, как удалось     до мелочей воссоздать  быт того времени!  Мы переходили из стойбища в стойбище, из деревни  Ремесленников в  деревню Шаманов, в  деревню Кузнецов и    Ставку Хана – огромный стилизованный ресторан для туристов. У  ворот   всадники–воины     указывают   дорогу и  провожают    боем   барабанов. Мы провели там остаток дня до вечера, забыли - в каком находимся времени, так  все реально и правдоподобно.     Любые изделия можно  трогать   руками, примерить, попробовать.   Многие   ремесленники,    мастера    живут там постоянно,  и    учат     готовить национальную пищу, выделывать шкуры,  шить  национальную  одежду и обувь. Я пытался освоить секреты раскуривания монгольской трубки, пролил немало слез, развеселив жену, учителей и наблюдавших эту сцену немецких туристов.


3.

    Оставалось  посетить  древнюю столицу империи Каракорум,  Город Драгоценностей.   Его местонахождение так  же спорно, как  исчезнувшей  Атлантиды: где он был  - на   Орхоне в Монголии, в Восточном  Туркестане, в верховьях   Сыр-дарьи,  на  Волге?  Каждое из этих предположений  имеет  под собой основания.

    Документы  описывают двойственный образ Каракорума – монгольский и среднеазиатский.  Или существовало    два Каракорума?  Трудно вообразить,   что синонимом города  могло быть  слово  Каракорум!   На санскрите  -  «Черная Осыпь».  В   среднеазиатском варианте  Каракорум находился на  Сырдарье. Его  окружают рощи  миндаля;  для отопления жилищ используют  красную  иву, на рынке в изобилии продаются гранаты, дыни и  «грудные ягоды».   Город окружают   пахотные земли, на  которых  начали  возделывать    зерновые  при Угэдей-хане.  В казне   хранилось  около двух  тысяч  балышей  - золотых  и серебряных,   динары  и дирхемы, жемчуга.     Люди  в тюрбанах,    уйгурские  эмиры.  Можно ли предположить, что  из   Центрального улуса   великий хан  повелевал засевать среднеазиатские земли!   А Чингисхан?  Шло завоевание  халифата Мухаммеда, рушились города, а  монгольский  император  закладывает  здесь свою столицу!   Где же тут логика?  Надя считала эту версию очередной мистификацией с подачи персидских авторов.

    Конечно же, настоящий Каракорум   в Монголии. В 1219-м году он был заложен Чингисханом, но   просуществовал  недолго. В 1260-м или в 1263-м  году     Хубилай перенес столицу  в Дайду  - Пекин,   в западных хрониках с легкой руки Марко Поло, а, скорее всего – Рустичелло,   он  назван  Хан-балыком,   «Императорским   городом».     В  1380-м году после падения  монгольской империи  Юань  Каракорум  до основания разрушили  китайцы.

    Те, кто побывал в столице Чингисхана,   оставили  подробное     описание  самого города,  а также   путей,  ведущих   в    Центральный улус.
Даосский монах Чан-Чунь сообщает, что  « …стан кочевников состоит из многих сотен войлочных шатров, паланкинов и "палаток", более или менее постоянных».   Гийом де Рубрук  в середине  ХIII века   говорит  о   Каракоруме:  в нем     «два квартала,   12 кумирен различных народов, две мечети и одна христианская  церковь.   Много домов, длинных как риги, куда убирают съестные припасы и сокровища»    Ворота  с четырех сторон  глиняных стен: «у восточных  - продают  пшено и другое зерно, у западных - баранов и коз,  у южных – быков и повозки, у северных – коней».    Монах пишет, что всю торговлю в  Монгольском государстве захватили китайские и мусульманские купцы.  Я подумал о наших рынках, «шанхайках» - какие параллели! Вероятно, так будет и в третьем тысячелетии!

    Плано Карпини  считает   «Каракорон» «довольно хорошим».     Марко Поло    свидетельствует:  "Вокруг Каракорума был большой земляной вал. Возле него находилась большая крепость, внутри которой располагался прекрасный дворец хана. Каракорум в округе имел 3 мили".  К его приезду в Монголию,  если он состоялся, столица   уже давно  была  в Пекине.  Но  движение    по линии Каракорум – Пекин не прекращалось. Между ними располагалось  тридцать семь почтовых  станций.     К столице  вели  дороги   из   стран запада и востока, поскольку    здесь  сходились   нити управления огромной Монгольской империей.      Непрерывным    потоком  двигались  воины и    торговцы,    ремесленники, зодчие  и умельцы;    караваны везли  добычу -     золотые  и серебряные  изделия, зерно, вина, шелк.

    Существуют ли неопровержимые артефакты расположения Каракорума на Орхоне?  В  Иркутске я  был  в архиве  Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества.  Сказочный  терем в мавританском стиле на берегу Ангары.   Нашлись   пожелтевшие от времени  материалы  экспедиции  1889-го  года   в верховья  Орхона.   Грандиозная  сенсация!    Руководитель раскопок    Н.Я. Ядринцев  записал в дневнике:  «Мы нашли громадные развалины, к которым не  стыдно приурочить и город драгоценностей  Каракорум».   В конце XIX века  предположение Н.М. Ядринцева подтвердил   А.И. Позднеев, а  в   1948-1949 годах -   советско-монгольская археологическая экспедиция.     Неоспоримым доказательством стала каменная стела  с  двуязычным текстом   на китайском и монгольском языках об  истории Каракорума.  Но установлена она была не при основании города  в 1219-м году,  а   позже,   в ознаменование четырехлетней перестройки  1342 - 1346- го  годов. 

    В китайских летописях описывается золотой шатер Чингисхана, а позже –  сына Угэдэя.  Дворец-юрта на несколько сотен человек, напоминающий  корабль,   простирался с севера на юг,  на   боковых  сторонах возвышались   два ряда  колонн,  вместе с  порогом   обернутые  золотом.    Перед дворцом  находилось одно из чудес света -    серебряное дерево с  волшебным  фонтаном. Внутри, скрытые от глаз, шли четыре трубы в виде позолоченных  змей,  их  хвосты  обвивали ствол. Каждая из четырех пастей,  обращенная  вниз,   изливала свой напиток:  вино,  «каракосмос» - очищенное кобылье молоко,  медовый  «бал»  и  рисовое китайское  пиво – террацину.  У самых корней дерева находились четыре серебряных льва; все они  изрыгали белое кобылье молоко.    Это чудо сотворил   золотых дел мастер родом из Парижа по имени Вильгельм Бушье.

    Архимандрит Августин (Никитин), посетивший памятные места монгольского императора в начале  третьего тысячелетия, не удержался от  поэтического соблазна процитировать Заболоцкого:
"Живи и здравствуй, Каракорум,
 Оплот и первенец земли,
 Чертог Монголии, в котором
 Нашли могилу короли!
Где перед каменной палатой
 Был вылит дуб из серебра
 И наверху трубач крылатый
 Трубил, работая с утра!
 Где хан, воссев на пьедестале,
 Смотрел, как буйно и легко
Четыре тигра изрыгали
 В бассейн кобылье молоко!.."

    Палладий,  через полтора столетия после него  - Августин … Сановные священнослужители, высокообразованные, талантливые, ищущие.  Кто для вас Чингисхан, почему  так глубоко волнуют  вас  деяния  этого человека?   История, канувшая в Лету, преподносит нам какие-то уроки, которые мы пока не в силах   распознать?  Не  они ли влекут    нас к этим пустынным местам?


    Хархорин, легендарный Каракорум…  Увидеть собственными глазами,   возможно,  ощутить ауру Чингисхана.  Как теперь  выглядит этот  ландшафт, на котором остановил он  взгляд, и принял решение – первый монгольский город будет здесь!   
    Мы настроились на  утомительное путешествие, 7-8 часов и 380 километров.  Но  природа  центральной Монголии   не дает скучать, и   очарованным взглядом не устаешь следить за сменой убегающих картин.  Широкие, словно полинявший   бархат,  буро-зеленые степи,  изумрудные луга   в поймах  рек, сыпучие барханные пески, отливающие то золотом, то тусклым серебром.   Горы с  ломаной линией вершин  раскрываются амфитеатром, но  вдруг сжимают  пространство   угрюмыми громадами, и  втягивают  автобус  - вместе  с притихшими пассажирами  в  узкие глухие  ущелья.     Неожиданно трасса   выскользнула   на  простор,  и мы несемся, обгоняя ветер. 

    Соломенные и кружевные панамки, яркие  бейсболки и приобретенные уже здесь, в Монголии  кашемировые ковбойские   шляпы  покачиваются впереди, их хозяева – в большинстве -  иностранные туристы  направились к выходу.  Мы с Надей – одними   из  последних,   разминая  затекшие ноги, подходим к   суматошно-веселому экскурсоводу и растерянно озираем окрестности.  С  черным хвостиком, фатовскими усиками,  жидкой бородкой он –   вылитый   Джек–Воробей  в монгольском варианте. Развалины,  полузанесенные песками,  поросшие куртинами полыней, остролистных злаков  и жестких степных кустарников.  Руины!  На месте ставки Великого хана одни руины!

    Видя наше разочарование,  «Джек Воробей»  предлагает  настоящий  металлоискатель:
    - Попробуйте,  вдруг вам повезет! Найдете драгоценные украшения жен или наложниц  из ханского двора! Такое здесь случалось! - и  хохочет, запрокидывая голову,  сверкая крепкими белыми зубами. 
    Надя  отрицательно качает головой, и мы, путаясь в пыльной траве, бредем, отстав от группы, по  исчезнувшему великолепию Каракорума.  Палит солнце и хочется пить.  Где было то серебряное дерево?  Конечно, на площади перед дворцом  Угэдэя.   Может,  притаилась в земле среди камней змеиная или львиная пасть  с  истончившейся за  восемь столетий, но еще не  пересохшей струйкой таинственного «каракосмоса»  или просто кумыса?   Ах, как это было бы кстати!

    Длинная стена из ступ. Их 108. Внутри - монастырь Эрдэнэ-Зуу.  Первый центр ламаистского течения буддизма начала  XVI-го  века. Строительство   продолжалось   300 лет. Прямо здесь  музей древней культуры и храм Лабрам – единственный в Монголии образец классической тибетской архитектуры, сохранившийся до наших дней.  На пике расцвета здесь было более 100 храмов и 1000 лам.  Сейчас    три храма, посвященные трем возрастам Будды  - 15-ти, 35-ти  и 80-ти  лет.

    Наконец, мы находим то, что ищем.  Это  остатки дворца Угэдэя.   Обнаружены здесь, в  юго-западной  части города.  Верхний слой земли аккуратно  снят на правильно размеченных квадратах.   Раскопки прежних   лет, отдельные участки уже задернованы.    Археологи  обнаружили квартал ремесленников, кузнечные и железообрабатывающие мастерские,  где  изготовляли   оружие  и снаряжение для армии.  Здесь же нашли   бронзовые втулки для боевых колесниц.   Но раскопки остановлены,   людей сейчас нет.      
    Гранитный  цоколь, стены     из   обожженного кирпича.  Зеленые  изразцовые плиты  пола.   Под ним проходили  дымовые каналы отопительных систем. Нет и следа от волшебного дерева. Конечно, его серебряный ствол, как и золотые пластины   колонн  получили другую жизнь в рациональных и  продаваемых вещах.

    Под дворцом была буддийская кумирня со стенной росписью  начала XIII века.     Выходит, дворец построен  на  ее месте, а     Эрдэнэ-Зуу  -  из развалин  дворца и  древней столицы!     Возможно, и так, поскольку  во   дворе монастыря остался каменный пол огромной юрты, в которой заседал  курултай.

    Да, конечно,    тут  был Чингисхан.  Здесь же в   1246-м  году  проходила  коронация его внука  Гуюка,  сына Угэдэя. И об этом поведал нам   монах    Плано  Карпини. Зародившаяся  традиция могла  сохраниться   в последующие времена.

    «Стоит пурпуровая кибитка вместимостью на  2000 человек, вокруг нее разные статуи. Большая ассамблея вождей и князей  конно стояла кругом на холмах и равнинах; на их седлах и сбруях было до 20 марок серебра. Много представителей вассалов… В первый день было воздвигнуто  белое знамя западной части Империи - Кипчак; во второй день – красное знамя восточной части - Китай, а для центра – Монголии,  – темно-фиолетовое знамя. Тогда сеньоры, бароны собрались, взяли золотой трон  и посадили Великого хана, говоря: «Мы желаем, мы просим, мы требуем, чтобы ты был во главе  Империи». Тот отвечает: «Если вы хотите, чтобы я был вашим ханом, то решится ли каждый из вас делать то, что я прикажу, - прийти, когда я позову, идти, когда захочу послать и убить тех, кого я скажу? Они отвечали: «Да!» Тогда он сказал им: «Во исполнение этих слов служите мне мечом!»

    Они подтвердили. Потом они постлали на землю кошму, на которую усадили его со словами: «Взгляни ввысь и узнай  Бога, и подумай внизу о кошме, на которой сидишь! Если ты будешь хорошо управлять своим царством, если ты будешь править справедливо, если ты будешь почитать баронов и князей по их достоинству и силе каждого, вся земля будет под твоей властью, и Бог даст тебе все, что пожелает твое сердце. Но если будет наоборот, ты будешь несчастен и жалок,  и так беден, что у тебя не будет даже той кошмы, на которой ты сидишь».
    После этого бароны усадили на тот же войлок супругу хана рядом с ним и, подняв на воздух, с громкими криками,  объявили их Императором и Императрицей всех монголов и их Империи».

    Долго разглядываем  подлинные  обелиски в одном из павильонов. Более 10000 рунических надписей  оставили   кочевники  о себе. Удалось ли точно разгадать их?  Сгинул безвестный грамотей, и прах  его развеял ветер,  но что сделано пером, скорее – «резцом»…  Время, застывшее в камне. Что – в сравнении с ними, этими артефактами,  нынешние памятники и монументы? О чем они смогут рассказать через века, о чем поведать? Может, стоит перенять опыт древних – высечь на прочном кварците:  «Чернобыль…,  год,случилась ядерная катастрофа, ..»,  а следом – «Курск», «Норд-Вест», «Открыли  средства борьбы  с раком, …», «ВИЧ.. »,  «…продление  жизни…, преодоление  агрессивного начала в человеке…»,«Фукусима…» ?

    Серые глыбы, остатки каменной кладки   медленно  погружаются в землю. Ржаво-красные, зеленые  и черные лишайники живописно-авангардными  пятнами  покрыли  шершавую поверхность.  Как не вяжется эта безлюдная  степная  глушь   с картинами   шумного  праздника:  с «князьями», «сеньорами» и «баронами»,  возвеличившими   Великого хана! Но ведь это было! И  кто тому свидетель?     Если бы китайцы  знали, что    спустя восемь веков  станут боготворить Чингисхана, Каракорум  процветал бы доныне! 

    Где прежние границы Каракорума с охранявшими его – как говорят документы, -  от наводнения  четырьмя гранитными     черепахами?   Они служили    постаментом  для  каменных  стел с  высеченными   указами   ханов. Сохранились ли?   Одну черепаху мы нашли  за   оградой   Эрдэнэ-Зуу с   западной стороны, другую - на холме в 2-х  километрах  к югу от храма.  Конечно, как и все вокруг, разрушаясь, они   потеряли первоначальный облик.    Давно  упали  стелы  и стерлись надписи.

    Археологи  обнаружили квартал ремесленников, кузнечные и железообрабатывающие мастерские,  где  изготовляли   оружие  и снаряжение для армии.  Здесь же нашли   бронзовые втулки для боевых колесниц.   Но раскопки остановлены,   людей сейчас нет. 

    Узенькая тропинка  ведет  к каменному фаллосу.   
    - Символ плодородия, излечивает  от бесплодия! - громко вещает «Джек Воробей», обгоняя  бредущую напрямик паству. 
    Две молодых китаянки  притронулись к  «символу» руками.  Увидев нас,   засмущались и отошли в сторонку.   Мы прошли  еще сотню метров, поднялись по  лощине с зарослями кизильника и таволги,   присели на  теплые  отшлифованные дождями и ветрами  скальные  обломки. С  высоты  этого холма или точнее – сопки     прекрасный  вид на степь и долину  Орхона.
    К востоку от Каракорума, по мнению ученых, располагались орошаемые пашни.  Так ли это? Каменисто-песчаный  грунт – не  почва, которую можно окультурить;   вода уйдет,  просочится    из  искусственных   оросительных   каналов.   Наверное,  такое  предположение  сделано  для того, среднеазиатского «Каракорума»?   Скотовод с лукошком идет по  черным перевернутым пластам и разбрасывает зерно. Сеятель!  Только не здесь! Эта первозданная степь могла быть пастбищем, но не нивой!   Монголам  нельзя резать плугом землю, да и надобности в том не было:   город жил   привозным хлебом и рисом.

    Случайно выбранный ракурс обзора преломил странным образом  лучи  заходящего солнца  и превратил туманные вечерние миражи в купола   золотых юрт и храмов   поднявшегося из руин, как град Китеж из воды, Каракорума.  Водитель посигналил, мы поднялись и пошли к автобусу.

    В ближнем стойбище переночевали   в юрте.    Отведали боодог  из козла, запеченного на углях    в собственной  шкуре.    На следующий день   было      
театрализованное представление на открытом воздухе -  «Чингиз-Шоу».    Громкая музыка,   конные  воины, огромные колесницы,  запряженные лохматыми яками, монгольские красавицы  и лихие наездники.   
    - Тебе не показалось, что  слишком много нарочитой   яркости  и  показного    веселья? - тихо спросила Надя. 
    Я  вспомнил  вчерашние  стойбища ХIII-го  века,   достал трубку и хотел раскурить, но раздумал.

    При возвращении в Улан-Батор  задержались в  Национальном парке Хустай.  Здесь    возродили   популяцию  диких лошадей, названных в честь  географа   Н.М. Пржевальского. Порода исчезла в 60-х годах ХХ века, но  уже  больше   двух сотен красавцев   родились и   адаптировались  в Монголии.    Приземистая  дикарка,   покосив  карим умным глазом,   склонила  к побуревшей траве  тяжелую голову.   Я на вороном, а Надя на саврасом коне  поднялись по  горной тропе.
    - Смотрите, олень! - крикнул кто-то из  всадников.
    Повертев головами,  мы     увидели   лишь мелькнувшую  за  деревьями  тень.  До  столицы оставалось еще два часа пути,    а  мысленно  мы   были уже в Китае.