Плохое чаще всего амбивалентно

Андрей Козлов Кослоп
ПЛОХОЕ ЧАЩЕ ВСЕГО АМБИВАЛЕНТНО
                И спросила кроха:
                - Что такое хорошо
                И что такое плохо?
У меня с этим стихотворением Маяковского воспоминания 5-6 летнего возраста.
 Воспитательница в детсаду прочитали  это стихотворение, показывая картинки, а потом спросила, кому какой мальчик понравился.  Мы тут с каким-то Вовкой-Серёжкой  расшалились и я сказал, что мне понравился мальчик прыгающий по лужам.  Меня наказали, осудили, чуть ли в угол не поставили и нажаловались маме. Но я все равно не признал своей вины. Для отмаза я говорил, что ведь шутил для юмора., но с другой стороны особого зла-греха  в бегании по лужам я не видел. ..
Впрочем стишки просто детские с примитивной постановкой вопроса. Перейдём от присказки к сказке.
Кроме «плохого» и «хорошего» существует амбивалентное, на которое часто сваливают  то  грехи «плохого», то достоинства «хорошего».
Амбивалентное – это также то, что называют техническим и технологическим. Эволюция социальных институтов, или общественных формаций также есть развитие «техническое», то есть амбивалентное.  То есть, появление  традиций может быть и злом и добром, также как и создание племенных союзов. То же происходит с возникновением жреческих институтов, письменности, монаршеской  власти.  Монотеистические религии,  сословно-иерархические институты, банки, конституции, - также суть технологии.
Технологиями, конечно же, являются и сами технологи:  радио, телефон, телевидение, самолёт, интернет,  компьютер,  наноматериалы,  нейро-лингвистическое программирование, реклама и многое другое.  Атомная бомба и искусственный спутник земли – также технические новины. (Космонавт – хорошо, а астронавт – плохо, а вот ныне хорошо скорее всего лишь тайконавт,… хотя в сущности все путешествия в безвоздушном пространстве есть  вещи технические и амбивалентные, добром-злом их делает нечто иное.
Зачем нужна сия абстрактная философская карусель?
Суть политической борьбы, которую также называют идеологической,  часто как раз состоит в присвоении чему-то техническому  качеств «зла» или «добра».  Михаил Хазин , отвечая на вопрос об  весовых соотношения частной и государственной собственности,  довольно сангвинистически определил, что госсобственность никогда  не показывала своё абсолютной неэффективности,  а частная для определенных сегментов экономики также оказывается эффективной.  Если госсобственностью не управлять, а разворовывать, она конечно окажется неэффективной.  В и то же время сектора крупных отраслей (особенно наукоёмких и требующих больших инвестиций) на  Западе также (тоже) либо государственные, либо  государство  там также показывает «свои уши».   То есть, эффективность той или иной формы экономики -  миф, и тем боле миф – моральность этих форм экономики.  Не из капиталистической, не и государственной собственности не исходит добра-зла.
С этим, конечно, необходимо разобраться  и правым и левым, так как правые «уверовали»  в зло госсобственности, а левые в зло частной собственности. Иногда  специфические левые считают, что и гос. и частн. собственности суть «зло», а «добро» -  собственность  народно-предприятническая, кооперативно- муниципально- джамахерийская.  Те или иные формы собственности оказываются  эффективными в конкретной ситуации и относительно. Да и сама та или иная эффективность  в любом случае не является «добром» или  «злом» автоматически.  Человеческий труд  (как форма разума)  создаёт нечто всё более и более эффективное, так что производство  даёт колоссальную прибыль. И добром-злом является то, что её распределяет на добро или на зло.   Народные предприятия могут и бывают эффективными, но эффективность не обязательно оказывает добром и  моралью.
Поэтому коммунизм не может возникнуть в результате   исключительно экономического или институционального развития.
И по Марксу и по Ленину, коммунизм именно  нравственная солидарность, исчезновение государства, как инструмента  социально-политического насилия.  Цитировать не буду, потому что сколько не цитируй, те кто не могут шевелить мозгами,  по всякому не убедятся.   
Увы, научное мышление  не может быть доступно сколько-то широкому количеству  людей. Ведь даже  специалисты смежных областей, даже одной научной области испытывают трудности в понимании друг друга, особенно когда речь заходит  о научных  предложениях за пределами нормального- традиционного взгляда.  Непонимание скорее закон, чем исключение, для «нового в научном». Философия – несколько иной институт, чем наука, она оперирует принципами, максимами и началами,  обращена  именно к «человеку вообще», а не специалисту, но в век НТР и философия вынуждена  обращаться к  достижениям науки, так что философия хоть и более широкая для понимания институция, но научная философия также  штука для многих непроницаемая, «слишком далекая от народа».
В иных случаях такое непонимание может носить даже трагическиё характер, так  как пользователи философии и популяризаторы науки либо каких-то иных общественных настроений могут быть  по уши убеждены в своих тараканьих миропониманиях и как бабушка Яна Гусса подбрасывать хворост в пожар агрессивного невежества (с кислотно-слюнявой гуманистической миной на роже лица).
Но злоба, огорчение и раздражение по поводу кисло-слюнявой псевдонаучности также неуместны и неадекватны.  Потому что если язык доступен  каждому в зоне его бытования, а миф доступен  старшим, опытным и пассионарно-активным  больше, чем молодым, малоопытным и обывательски ленивым, а эстетика героического эпоса  - удел «профессиональной касты» жрецов, баянов, гусляров. Далее круг  спецов в сфере монотеистических религий  уже требует  специальных институтов для обучения, иерархии духовенства,  евангелистов, богословов и так далее…  Так мы видим, что по мере развития идеологических технологий (ровно как и всех прочих) , круг спецов, способных а этом реально разбираться сужается, а массовое образование всё меньше догоняет  то, что творит образованное сословие во имя интересов власть предержащих. 
Политэкономическая  идеология СССР оказалась  чрезвычайно эффективная относительно подъёма индустрии, прямого военного противостояния  промышленно развитым соседям.  Но сейчас уже многим стало очевидно, что хрущовско-брежневский период  не смог решить технических задач  «нового поколения», не смог  развить и оптимизировать  плюсы своего социального устройства, создать каких-то эффективных идеологических  инструментов.  Подвижки неизбежно  маргинализировались, и  советская элита не  смогла воспользовалась  прорывными наработками , которые несомненно были, но которые спотыкались не на «идеологию», как это звучало в диссидентском  дискурсе, а как раз это всё растворялось благодаря отсутствию  адекватной философии-идеологи.  Можно сказать, что таковой почти и не было.  Сам лексикон идеологии состоял из таких терминов как «оппортунизм»,  «ревизионизм»,  «вульгарный материализм»  (смягчение этого лексикона в  брежневские временя в сравнении с «кратким курсом» сути дела не поменяла).  Идеология сохраняла «религиозный уровень» своего дискурса, ибо блюдёт, демонизирует,  клеймит и  бесповоротно увешивает ярлыком  именно  ментальность религиозной метафизики (говоря на простом русском языке,  таковая «идеология» была засеранием мозгов) . Научная (она же светская ментальность)  подразумевает аргументы, логические обоснования, обращение к фактам и возможность всякой гипотезы быть опровергнутой, если предъявляются факты.   
Причем, это должно носить характер «культуры». Ученые степени, дипломы высшего образования,  набор слов  и терминов – не помогут.  Нужно выйти с начетнического уровня на иной уровень.  Запад в ряде сфер  подержал «пост-индустриальные»  отрасли  своей цивилизации (избегаю слово «экономика», так  как  «инновации» происходил также в сфере политики, психологической войны, происходили семитические нововведение  в культуре в целом,  то есть, в том сегменте, который прямо экономикой не называют) .  СССР не смог ни создать  более эффективные парадигмы , ни оградить население от воздействия   Запада путём, например, охранительной консервации. Сам тот факт, что все усилия в борьбе с Западом  возлагались  главным образом на консервацию и нед опущение, говорит, что  поражении было предопределено.  И это поражение будет развиваться дальше, пока  не возникнет  контр-идеология относительно той западной технологическо-институциональной системы, которая  установлена  в  метрополии нынешнего мономира.  Эту современную западную технологию «догнать»  невозможно, как формулируют это нынешние либерал- государственники и либерал-  антигосударственики,  но её можно «перегнать»… 
Чисто логически можно заключить, что даже пост- начетнического, то есть реально научного и научно-философского уровня, которого-таки и нет,  будет также мало и недостаточно, так  как большинство  людей и даже хотя бы очень многие  по любому  в «научно-философских» наработках не разберутся.  У либералов в башке нет ничего кроме «кровавого сталина»,  у леваков «ревизионизм, оппортунизм» и прочее мифотворчество, про кабинетных ученых с их диссертациями я вообще молчу (и них треть их трактатов - ссылки на классику, треть - библиография использованной и якобы использованной литературы, а остальное историко-философские шуточки вперемежку  с  академическим апломбом).  Мечтатели и дерзкие неуспокаивающиеся искатели новых социально-прорывных методов, наверное,  есть.  Должны быть. Верю и надеюсь.
Раз большинство принципиально не может (ведь скажем физик –атомщик даже терминологию лингвистики не понимает, и наоборот;  ведь, как обнаружил, например,  физик Фритьоф Капра, даже студенты элитных физических вузов не петрят в том, что есть квантовая механика и т.п.), то,   стало быть, нужно создавать то, что  способно влиять на массы (наука, философия, технологии остаются здесь в качестве «партийного гегемона», то есть, роль партийного авангарда не может играть  избранная партийцами элита,  им должный стать  -выбранные или не выбранные - индивиды, которые способны разрабатывать научную философию,  выстраивать такие технологические проекты, которые ресурсно  реальны и эффективны). Видимо, такими технопроектами  должны стать способные  заводить массы мифологические, эстетические, религиозные и научно-популярные  «тексты».   Эти тексты должны обладать универсальностью, минимум растворяющим ту антироссийскую и антисоветскую мифологию, которой наводнен общественный разум пост-советского пространстсва, максимум - некоторую новую   целостно-холистическую  ментальность, о которой , например, говорил Ленин в знаменитой фразе  об «усвоении всех знаний, выработанных человечеством».  Эти «все знания» не обязательно те знания, которые  ценил Ильич (Чернышевский, Толстой, Салтыков-Щедрин, Маркс с  Энгельсом и Лунная соната), и не обязательно даже всё то, «новое в лингвистике», открытое за 90 лет после смерти Ленина.  Полагать под знанием нечто  вроде почтовых марок, отражающих все страницы всех энциклопедий  -  это нечто,  так сказать, вульгарное.   Знание – это знать, как решается и достигается задача.  То есть, практическое, техническое «знание», оно ещё  выше, чем просто наука и философия. 
Что-то, наверное,  есть и выше технологического. Но чем выше, как мы уже отмечали, тем непонятнее.   В борьбе с СССР (то есть, в борьбе против нас, кто ещё не понял, что СССР –  это собственно мы и вы и наши дети-внуки)  использовались идеи, технологии, но главным орудием были мифы. Самые разные, но  главным образом мифы «общества потребления», «общества спектакля», «мифы о людоеде Сталине» , которым подсобляли разные доморощенные мифы о «развитом социализме» и «святой партийной элите».  Главное же  зло мифов даже не в том, что они конкретно насаждают, а в том, что они выступают как помеха революционному развитию, инновациям и прорывам, как фактор воспитания заскорузлого общественного интеллекта.