Когда умерла моя жена, я долго находился в каком-то ступоре. Я не мог поверить. Просто не мог. Что вся наша жизнь, счастливая, пропитанная друг другом, просто оборвалась. Седой старик, я сидел на веранде дома и плакал как мальчишка. Запустив руки поглубже в волосы, уперев взгляд в дощатый пол, я боялся закрыть глаза. Едва прикрывая их, я видел ее. Мою милую Элизабет. Которая была для меня, как казалось, святой...
Вот мы совсем молоды, только что закончили институт. Перед глазами проплывали картины. Как будто я листал фотоальбом, в котором все фотографии оживали. Как она смеялась, когда я ее щекотал и кричала "Фрэд, ну довольно, Фредди!" Она всегда была красива. Молодая или старая, в моих глазах она не вяла никогда. Сейчас, казалось я чувствовал запах того времени. Цвета той листвы. Я... я боялся открывать глаза, боялся утратить ее облик, снова осознать, что ее нет рядом. Не заглянул в бутылку, как многие мужчины, не предался забвению в сомнительных утехах. Искренне, всем сердцем и душой пытался воскресить Лиз. Никогда в своей жизни я не плакал. Но вот плачу сейчас. Тщетно пытаясь вытереть глаза тыльной стороной ладони, я ощущаю, как екает мое сердце, как звенит в ушах ее голос. Вот сейчас она выйдет, в своем домашнем переднике, положит руку на плечо, глядя на статью, которую я читаю в "Нью-Йорк таймс" и сядет рядом. За пятьдесят лет совместной жизни было всякое. Мы никогда не жили идеально. Но, спустя года в моей памяти остались лишь светлые моменты, а все дурное стерлось, как детский рисунок на асфальте. В последний вечер я погладил рукой ее седые кудри, поцеловал прохладную щеку и искренне верил, что утром я вновь увижу ее теплый взгляд. Лиз, моя милая и любимая Лиз. Здесь, стоя на веранде на коленях, как какой-то маленький мальчишка, я прошу тебя, дорогая, забери меня с собой. И верю, я верю что ты меня услышишь! Потому как неразрывно связана любовь и смерть. Забери, моя милая Лиз...