Руки Язычницы
«…не бери себе жены из дочерей Ханаанских» (Быт.28:1)
+++
Она смеялась, чуть закинув голову. Крепкие зубы молочно белелись в затухающих отблесках светила ползущего за изорванный остроконечными пиками горизонт. А немые гольцы с «постаментов» безразлично рассматривали "пылинки" человеческих фигур на распахнувшихся, как и тысячи лет назад, просторах.
+++
Вечность... Вечность абсолютна…
Может ли человеческая пушинка понять наличие таких величин?
Тысяча лет до тебя… А три тысячи? Пять?
Что такое человечья жизнь с муравьиной суетой против затянувшегося полета вечности?
Разве что оторвется от пыльного фолианта, затерявшийся в эпохах мыслитель, чтоб уловить – где же он сам, стараясь не потерять-таки шаткой опоры Вселенной.
Или «лопнет» вдруг житейский омут. Вспыхнет ярко в мимолетном поцелуе с язычницей и не сможешь ты забыть этих красок… Да и краски ли это были?
+++
Алик помнил её поцелуи-руки.
Маринка. Ей шестнадцать, ему чуть больше. Студент первокурсник на практике в затеряном поселке Бурятии.
Она выбрала его сама… На танцах в сельском клубе под старый магнитофон.
Наверняка именно так уводили язычницы избранников, исполняя ритуал вечности в эти тысячи лет…
Тепло ладоней и нежность рук . Именно то прикосновение следовало за ним, после, непрестанно отзываясь разочарованным: «Не то…»
Женские руки. Холеные и не очень… Ледяные ладошки и жар постели…
"Не то… - стонал он, провожая очередную избранницу, а перед глазами вставали их ночи с Маринкой, - Не то..."
«Не променяю последней в Андалузии крестьянки на первых тамошних красавиц…» сказал когда-то в «Маленьких трагедиях» Пушкин устами Дон Гуана.
Алик понимал классика, и нашел покой лишь в объятиях собственной жены.
Белокожая «северная красавица» остудила в нем Маринкин пожар, и он с удовольствием принял тихую заводь.
Женился-остыл-успокоился… Хотя память о руках язычницы оставалась, запрятанная где-то в далеком уголке…
Теперь он боялся воспоминаний. Из рассказов сокурсников младше, проходивших практику в том же «глухом углу», он узнал как городской мальчишка из «параллели» бросил учебу и навсегда остался в поселке… С той самой Маринкой…
Девчонка оказалась из древнего шаманского рода, и что уж произошло на самом деле, Алик не знал. Да в общем и не хотел знать… После рождения первой дочери он с еще большим удовольствием «гасил» давний пожар в объятиях милой «северной» жены…
Но время проходчиво, а безжалостные стрелки не меняют поступательного движения.
- Урагша… - бормотал иной раз Алик, посматривая на железный будильник времен студенчества у матери дома.
«Урагша» во все времена означало на бурятском: «вперед»…
- Урагша… - шептал он пустоте, чуя за прожитыми сорок с небольшим годами невозвратность времён, - Урагша… - Открывались просторы Бурятии, что по-прежнему манили и он успокаивался, чуя опасность и вспоминая Маринкину историю.
Он был предан своей «северной» избраннице, хотя двадцать с «хвостиком» лет для семьи срок немалый. Вот только память и ладони юной шаманки из далекого поселка стали отсчетом той опасной границы.
Касаясь женских рук (в беседе или знакомясь) он теперь радовался их человеческой простоте, а старое студенческое: «Не то…» звучало теперь успокаивающе.
«Не то… - вглядывался Алик в глаза собеседниц. – Не то…»
Ему не хотелось неожиданностей…
По крайней мере, он так думал…
+++
«Седина в бороду» - состояние расхожее, а семейные ценности они все-таки больше для женщин. Парни не будут вечно сидеть дома, и «тихий омут» Алика понемногу «давал трещину».
Не подумайте… Верность «северной избраннице» он хранил, но какой-то далекий зов уже тащил его из семейных глубин
Нужно было действовать, и хотя Алик не знал ещё что делать, он каким-то наитием нашел в отцовском гараже туристический рюкзак времен студенчества.
«Северная спутница» не противилась… Она была преданной скво (женой) и не переживала зная: её мужчина всегда будет возвращаться - словно и не было этих тысяч лет и мир по-прежнему юн.
Пытаясь разобраться, что с ним, Алик избегал в путешествиях компаний, и наезженных маршрутов… Одиночные походы и места, где хранятся еще осколки не убитой двуногими вечности, ведь асфальт неизбежно приведет к приглаженным кемпингам-турбазам, где людишки кострами-мангалами жгут первозданность…
И Алик нашел что искал…
«Плохие дороги», - решил он, и зов привёл его в реликт…
Здесь не оказалось суеты. Еще бы! Вечная загадка мира укрылась рядом с «призраком» Государственной Границы.
Россия оказалась горазда сюрпризами . Ищущим, она запрятала целый район, надежно устроив его меж Монголией-Тывой-Тофаларией…
Роль крепостных стен уверенно выполняла плохая дорога, не пуская элитных туристов с их извечным мусором. Кому захочется выбрасывать монету на ремонт дорогущего внедорожника – шашлык-костер можно устроить и ближе…
Там Алик впервые и почуял нетронутое. Седые гольцы Саян уводили все дальше. Озеро Ильчир, источники Шумака и Мунку Сардык быстро остались за спиной, вместе с организованными местной администрацией мусорными баками…
Он знал – там, в бирюзовой дали его ждет Шамбала и не противился больше зову… Бурятия не хуже Маринкиных рук коснулась вдруг парня языческой глубиной, заставляя его возвращаться...
- А-а-а-а-а-а-а-а, - кричал он вместе с ветром гольцам Обтоя, открывающимся над вечерней Окой (река). В этом крике было всё – Алик вернулся на тысячи лет назад, получая, наконец, первозданную свободу.
Лучше и быть не могло. Там на плато Обтоя его ждала заветная сказка. Водопады… Места силы… Зеленая Тара… Белая… И никого на километрах сетки грунтовых дорог...
Хотя, что это?
Со слов бурят, где иной раз ночевал получается именно на этой горе запрятан укромная пещера, где хранит тотэм племя «Шоно» (волки).
Точно! Вон приютилась на самом краю почти отвесной скалы метров на двуста желтая Буддистская лампада. Прямо за ней (со слов друзей) и должна быть пещера, где до двадцать пятого года Советской власти жила шаманка…
- Шоно, - бормотал Алик карабкаясь по выложенной камушками тропинке идущей зигом по скале, - Шоно-о-о… - Влево-вправо повторял он путь бурятских паломников начала прошлого века…
Во все времена шаманам несли жертвы. Богатеи еду-ценности, а бедняки (со слов расказчиков) тащили вверх дрова и воду. Хотя, что ценнее в пещере на высокогорье где зимой морозы под пятьдесят? Избалованный цивилизацией не ответит…
- Шоно, - карабкался наверх Алик, жадно хватая ртом разреженный воздух высокогорья…
Эжины (хранители мест) были с ним и сильный ветер обдувал разгоряченного гостя тревожащего вечность.
А наверху его ждали… Он чуял это, подминая под себя каменное крошево. Его ждут…
- Шоно-о-о!!! – летел над суходольем Обтоя крик человечишки распластанного на скале, - Шоно-о-о-о…
+++
Чего уж там разволновал Алик криком в Племени Волков? Какие силы вызвали из небытия эту вечность? Но только путник не удивился, когда рядом с буддистской лампадой увидел вдруг тоненькую фигурку.
Его действительно ждали...
- Волков зовешь? – Смеялась удивлению миниатюрная буряточка лет тридцати, обнимая желтый столбик лампады на самом краю площадки. Она тянула ему руку, предлагая помощь на последнем рывке.
- Держись… - качнулась перед лицом смуглая ладонь, - Давай сюда… - коснулись тонкие пальцы его ладони ..
«Она… - пыхнул давно забытый пожар, оставленный далеко в Иркутской Бурятии вместе с Маринкой, - Она! - рванулся наверх Алик, уже не зная, чем закончится история… - Она…»
Языческий водоворот кружился, закрывая пространство, а девушка смеялась, чуть запрокидывая голову.
Крепкие зубы молочно белелись в затухающих отблесках светила ползущего за изорванный остроконечными пиками горизонт, а немые гольцы с «постаментов» безразлично смотрели на человеческие фигурки, затерявшиеся на распахнувшихся, как и тысячи лет назад, просторах.
Октябрь 2013 г. Иркутск