Жанр: экшн, драма, юмор.
От автора: одна из «детских историй», наряду с «Не отчаивайся, малыш», «Священником», «Вторжением», «Благотворительностью» и т.д
Содержание: В центре – судьба Эмори Марселла, мальчика из компании хостовских малолеток.
Трудно понять, кто ты есть и что тебе дано.
Тяжело искать себя и свое место в жизни.
ЧП на церковном дворе. Рой в роли мозгоправа и не только. Лесли Тизер получает очередной урок. Противостояние в пустынном зимнем парке, кровь на снегу, свои и чужие, враги и союзники… взрослый выбор. И последствия.
________________
1
В забитом народом небольшом дворике позади Церкви стояла глубокая, тяжелая, гнетущая тишина.
Человек двадцать ребят жались друг к другу, не рискуя громко дышать. Угрюмая атмосфера давила, заставляя опускать головы всё ниже. Только самые смелые изредка вскидывали украдкой глаза на застывшего вполоборота к ним священника.
Падре Джино, казалось, совсем забыл, что он тут не один.
Что ярким осенним утром он намеревался провести очередное занятие в своей спонтанно организовавшейся школе для подходящих по возрасту обитателей Underworld. Накануне вечером долго готовился, вычитывал из ресурсов своей мини-библиотеки подробности по теме, которую хотел заронить в головы подопечных: о том, как не права была в свое время Инквизиция, как не стоит перебарщивать со строгостью нравов, и как надо уметь видеть за непривычным, чуждым и даже, может быть, безобразным другое – настоящее, истинное. Он хотел привлечь внимание пацанов и девчонок яркими картинами костров и решеток, на которых жарили в дикие времена живых людей иной веры и цвета кожи, а потом под шумок протолкнуть в неокрепшие мозги установку, что это всё было по меньшей мере недостойно, и, в частности, драться после уроков с ровесниками-латинос до расквашенных носов только потому, что они немножко иначе выглядят и слушают не ту музыку — не менее презренное занятие.
Благие намерения и намеченный план урока улетучились из сознания Джино в тот миг, когда он застал толпу учеников не в классе, а во дворе, а на кирпичной стене церковного здания, прямо около задней двери, красовалось нечто.
— Dio misericordioso! — вырвалось у итальянца.
На самом деле он стоял перед чем-то абсолютно обратным.
Яркие глаза задорно-огненного цвета, блестящие от злобного озорства, пристальный взгляд сверху вниз прямо в душу зрителю. Узкое лицо с печатью высокой породы, тонкий аристократический нос, изумительно переданное извечное превосходство в изломе бровей и усмешка существа, осознающего свою безграничную власть. Взметнувшиеся на фоне языки гудящего пламени складывались в слегка подернутые жарким маревом полумесяцы по обеим сторонам головы, а за плечами у нарисованной на божьем здании твари мощно разворачивались исполинские крылья.
Священник, как громом пораженный, разглядывал новое украшение своих владений. Рука его поднялась в почти состоявшемся жесте самоосенения крестом, но Джино почему-то передумал и вместо этого логичного действия почесал за ухом.
А потом взялся за коммер.
В рядах учеников прокатился еле слышный ропот, но они по-прежнему стояли, не делая попыток разбежаться или спрятаться в классе, тоже зачарованные диковинным изображением, явно имевшим больше силы, чем обычное граффити.
— Шо-он? — слегка не своим голосом прохрипел в трубку Джино. Откашлявшись, попросил: — А ты не мог бы приехать? Да, как можно скорее. Да, наверное, случилось. Нет, все живы. Нет, ты один. Ну, приезжай, сам поймешь.
Через пять минут перед задней стеной Церкви и тамошним новоявленным обитателем стало на одного зрителя больше.
Дэлмор долго не произносил ни слова. Окинув первым быстрым взглядом всю сцену, он проследил за неловким указующим жестом Джино и тоже принялся изучать воплощенное святотатство.
С совершенно неопределимым видом.
С каждой новой истекшей минутой настроения в стане потенциальных виновников безобразия становились всё более упадническими. Ребята уже не переглядывались.
Перед Джино им было просто стыдно, о чем ему даже не осмелились дать понять. Как-то не успели, хотя надо было… А присутствие лидера превращало ситуацию в настоящее бедствие. Решать последствия шалости, которая давно уже не казалась настолько удачной, на подобном уровне… запахло жареным.
Кто-то из девчонок всхлипнул. Найджел тихо сжимал кулаки, пытаясь глубоким дыханием помочь себе успокоиться — в отсутствие запертого в Клинике по причине мелкого ранения Лесли Тизера он тут негласно считался главным и ответственным за всё.
Как бы вывернуться… Понять бы, насколько разозлился Шон. Словесная выволочка, реальная трёпка, лишение байков, запрет ходить к Джино вообще? Ужас. Приказ очистить кирпичи без помощи рук и тряпок, языками, например…
Дэлмор качнул головой и хмыкнул. От этого ничего не прояснилось.
— И что скажешь? — в полной тишине обратился он к Джино, игнорируя присутствие пары десятков затаивших дыхание.
Его ответа тоже очень ждали. Но священник всего лишь развел ладони в стороны:
— Да нет слов, Шон!
— Вот именно… — подтвердил тот нечто ребятам не понятное, но определенно зловещее.
И, наконец, развернулся к ним. С логичным, но от этого не менее жутким вопросом:
— Кто?
Даже ветер утих.
Минута. Еще одна.
Другой бы подтолкнул еще чем-то, прикрикнул, но Дэлмор просто стоял и ждал, а от тона этого молчания у вытянувшихся перед ним шевелились волосы на загривках.
У Найджела продолжали мелькать панические обрывки мыслей. Веселились-то все, прикалывались все, зачем добиваться, вот и наказывали бы всех. Но с другой стороны рисовал-то один… и ох как несладко, судя по всему, ему придется! Вот засада… А может, получится его прикрыть? Пусть молчит! Никто не выдаст, сто процентов. Понятно же, что грозит парню. Врагу не пожелаешь. Ни единая душа ни звука не вякнет. Не сволочи же.
А если возьмутся расследовать? Ха, руки в краске чуть ли не у всех. Извозились напрочь, малюя всякую ерунду, пока Эмори не перехватил алый баллон, не нашарил картонку для границ и прямых линий, и тогда уже…
Найджел незаметно нашел глазами Эмори Марселла, желая как-то ободрить, дать понять, что тот может быть спокоен, но было уже поздно.
— Это я.
Худой мальчишка с нечёсаными волнистыми лохмами по плечи сделал шаг вперед из первого ряда. Он даже протянул вперед ладони, выпачканные именно тем цветом. Как кровью.
— Я сделал. Один. — Потом голос изменил ему. — Простите.
И Эмори опустил голову, готовый принять что угодно. Вне толпы ровесников он выглядел хрупким и очень одиноким.
Дэлмор остановил подавшегося вперед Джино отрывистым жестом, смерил преступника пристальным взглядом с головы до ног. Ровно приказал:
— Ко мне в машину. Немедленно.
Найджел чуть не застонал. У остальных лица тоже исказились, как от боли. Проследив за тем, как несчастный обреченный Марселл деревянным шагом пересекает двор и скрывается за калиткой, Шон развернулся к ним с коротким:
— Исчезли отсюда.
Найджел первым сообразил исчезнуть именно в класс, чтобы хоть из окна наблюдать за взрослыми.
Еще раз полюбовавшись роскошным рисунком, Шон встал так, чтобы спиной загородить Джино от жадных наблюдателей. И с совершенно другим выражением лица повторил:
— Нет, и всё-таки. Что скажешь, ты же знаток? По-моему, это редкий талант.
— Да вот именно! — прорвало, наконец, итальянца. — Я тут в шоке! Такой самородок, уму непостижимо! Как ты пропустил?!
— Моя вина… — сокрушенно кивнул Дэлмор. — Просто к мазне на стенах я не присматриваюсь. Но, видимо, надо было.
— Да я и сам хорош, ни разу не дал им бумагу и карандаш… А если среди них еще кто-то есть? Музыканты? Танцоры? Поэты? Ой, сколько еще надо продумать! Я непременно устрою тесты! Стоп, а насчёт Эмори — это нельзя игнорировать, Шон, — горячо втолковывал Джино. — Ты его зачем изолировал? Я надеюсь, не…
— Если уж у тебя нет претензий к тематике, — Шон оглянулся на врага рода человеческого на церковной стене, — то у меня тем более.
— Ну да… — Священник оторопело поморгал, удивляясь, как идеально силуэт Хостовского на миг заместил в перспективе дьявольское обличье, и как неожиданно органично смотрится Дэлмор на фоне адского пламени с демоническими крыльями. — Ну да.
— С пацаном я поговорю на тему планов на будущее.
— Серьёзно? — встряхнулся Джино.
— Вполне. В городе должно быть место, где его оценят и натаскают. Я проконсультируюсь, с недавних пор как раз есть знакомые в подобающих кругах.
— Не сомневаюсь. А мне можно сказать ребятам? Что ты увел Эмори не на казнь. А то они там в классе выдавят мне стекло через минуту и вынут мне душу через пять.
— Говори, конечно. А то мне, кстати, еще объясняться с его отсутствующим юнит-лидером. Джино… по-твоему, парень не спасует?
— Перед такими изменениями в своей судьбе? — Джино подумал и улыбнулся. — Шон, у человека с таким вкусом в плане резких парадоксов по умолчанию крепкая нервная организация.
_______________________
2
Два месяца спустя.
— Ну что это за зима, спрашивается? — ворчал Рой, накидывая капюшон тонкой курточки.
Он только что выбрался за порог дома, согласившись составить компанию парням в каком-то якобы уютном баре на территории Фэктори. Но, попав под холодный настырный дождь, он немедленно пожалел о своих выездных планах.
— Какого дьявола за неделю до рождества с небес фигачит это безобразие вместо приличного легкого снежка?
Вопрос остался риторическим. Проныть провокаторам все уши Рой намеревался позже, когда всё-таки до них доберется. И лучше бы тот мифический бар был реально стоящим! И лучше бы там было достаточно согревающего. И закуски.
Несмотря на действительно не самую прекрасную погоду, улицы Квартала не пустовали. То тут, то там народ сидел под навесами домов, в открытых машинах, перебегали от крыльца к крыльцу парочки, укрывшись с головой одной шмоткой на двоих. Видимо, вся работа отменилась сама собой под предлогом нехороших внешних условий, и люди сочли, что у них сегодня выходной вечер. А раз так, можно и погулять. Ну не тайфун же, в самом деле.
Проезжая мимо арсенала, Рой подивился изобретательности отдельно взятых личностей. Явно с позволения Стэна — тот сам присутствовал — из стратегических запасов достали огромный кусок брезента и неизвестно по какой технологии растянули его от крыши приземистого здания арсенала до крыши подогнанного поближе трейлера, получив сухой кусок пространства размером в треть футбольного поля. В сравнительно комфортных условиях разместились много желающих, даже развели уютный костерок из пустых коробок из-под патронов.
Рой хотел урезонить, но спохватился.
— Да ну! И чего я мораль читать буду? Я им что, Дэрек? А если прожгут — как пить дать прожгут! — то это проблема Райвери. А я ни при чем, — отмазался Картер от собственной гражданской совести. Благо, куски брезента не входят в его компетенцию, это определенно военное имущество, а не вверенное его попечению цивильное.
К тому же, амплуа кайфоломщика было глубоко противно роевой натуре, а у них там на самом деле создалась приятная атмосфера. Куча парней и девчонок, подавая пример друг другу, предпочли одеться потеплее и посидеть на улице, а не дома и не в баре. Время еще не позднее, так что вокруг них вились малолетки, пытались втихую тырить спиртное, но их со смехом отгоняли. Взрослые парни, судя по жестам, поощряли мелких на какие-то трюки, обещая чуть ли не бутылку виски в награду, те азартно соглашались и демонстрировали всё, на что способны.
— Я вас всех кому-нибудь заложу, — вредным голосом пообещал Рой в пространство. — Вот увидите.
Он собирался еще что-то сообщить в разговоре с самим собой, но нахмурился и замолчал. Поодаль от освещенного теплым огнем места, у другой стены арсенала, прислонившись к мокрым кирпичам, сидела одинокая фигурка. Рой пригляделся: не парень, мальчишка. Точнее издали не сказать. Сидит согнувшись, обхватил колени. Ему плохо? Споили? Да не похоже… какое удовольствие сидеть под дождем, безнадежно вытирая нос? Прогнали? За что?
Так, бар подождет.
Эмори вздрогнул от очередного взрыва смеха.
Ну да, компашка Лесли развлекается и других развлекает. На этом чёртовом сборище тепло, весело и людно. Рай земной. Все чудно проводят время. И никто никого не гнобит и не травит, ведь все свои.
Он насупился, стёр с лица дурацкую холодную влагу. Еще не хватало, чтобы подумали, что он тут сопли распускает. Еще чего. Не дождутся.
Хотя… вряд ли они вспомнят о его присутствии тут за углом. О его существовании, если на то пошло, будем честными.
Эмори вздохнул. А к ним туда, в компанию, не особо и хочется. Теперь. Уже. И от этого вообще охота взвыть в полный голос…
Стоило ли обманывать себя с самого начала? Нет, иллюзий насчёт этой трижды проклятой частной школы-интерната для юных дарований Бель-Эйр никто не строил. Шон чётко предупредил о тамошних нравах, о том, какое отношение ждет чужака среди городских. У них с Эмори тогда был долгий разговор обо всем: планах на жизнь, смелости, шансах. Дэлмор совсем не ругался, он рассказал кучу прикольного о своих днях в другой цивильной школе, но взял обещание хранить эту инфу в секрете. Эмори был благодарен. Но всё-таки трудно сравнивать себя с лидером… явно человек на восемь лет младше окажется совсем в другом положении. И это только часть несходств.
Но он был хотя бы предупрежден.
Да и сам не дурак совсем, можно предугадать, до какой степени он вынужден отличаться от утонченных и всесторонне развитых городских холеных талантов. Из их разговоров Эмори не понимал практически ничего. Два месяца в его присутствии все как нарочно сыпали всякими заумными терминами, хвастались, кто где был в Европе, в какой галерее родители устроили сколько выставок… Безродному мальчишке нечего было противопоставить. Он молчал. А когда у одноклассников возникало определенное настроение, чего он только от них не наслушался!
Домашние детки оказались не менее зубастыми, чем уличные — по-другому, да, не матом, но изощренно, что куда обиднее. Да и много ли надо, чтобы довести неблагополучного сироту-малолетку в самом нестабильном возрасте надлома? Но всё равно приходилось молчать. Терпеть. Даже не огрызаться. У Эмори язык подвешен не так ловко, как у обидчиков, он тормозил, а устраивать драку было запрещено не только правилами Бель-Эйра, но и Шоном, что для Марселла было куда авторитетнее. Да и вообще, художники инстинктивно берегут руки, выбить палец, повредить запястье или порезаться было бы катастрофой.
Эмори изначально не надеялся встретить в интернате друзей, он был вполне готов просто сцепить зубы, никого не задевать и делать свое дело. Учиться. Но чем больше мальчика заслуженно хвалили преподаватели, тем жёстче звучали насмешки за его спиной, а потом и вовсе в глаза. Только любимое занятие не давало сломаться, приносило хоть какой-то позитив, масса новых навыков захватывала воображение. У него в руках побывало столько инструментов, он запомнил и освоил столько техник, он умел теперь в разы больше, чем те крохи, которые за прошедшие годы нащупал в одиночестве. Интенсивный курс первых месяцев ощутимо наполнял несладкую по многим причинам жизнь достойным смыслом. А иначе было бы вообще хоть вешайся.
Эмори жил мыслью вернуться на первые же разрешенные выходные домой, к ребятам. Отдохнуть душой, расслабиться в компании своих по крови, перестать быть зашуганным одиночкой.
Чёрта с два. К такому облому он был даже не готов.
Нет, его не оскорбили, не прогнали… его не заметили.
То есть не прямо буквально... Поздоровались, кое-кто улыбнулся, задали дежурные «ну, ты как там?» вопросы, но его ответ не дослушали до конца. Лайл с Найджелом как раз сцепились, отрабатывая подсмотренные у старших приёмы, девчонки принялись визжать, Лесли отвлекся на то, чтобы их разнять, ну или хотя бы рассудить, у кого круче получается… Эмори продолжал сидеть среди ребят, с которыми рос несколько лет, но он был не с ними.
Они не завидовали, потому что его достижения не входили в их приоритеты. Он уже не дышал с ними одним воздухом.
Неужели он рассчитывал, что им будет интересно, кто у кого передирал мотивы, Джотто у Веронезе или наоборот, или на что лучше ложится акварель? Они, конечно, в принципе знали благодаря урокам Джино, что такое Ренессанс, но им было куда интереснее возиться с новыми прошивками для наладонников или электросистемой байков. Эмори тоже мог бы набросать верный контур сигналки и даже козырнуть новой игрой, втихую утянутой по вай-фаю в интернате, но… от этого уже почему-то пахло бы притворством и заискиванием.
Они уже знали, что он другой.
Вот только он сам уже не знал, кто он.
Девочки утянули Зои, увидеться с которой Эмори мечтал трепетнее всего, и хохотали, пытаясь общаться на немецком, улыбчивая Майра щелкнула Эмори по носу: «у тебя всё получится, ты молодчина!» и убежала к остальным. Марселлу же осталось угрюмо тащиться за остальными в роли невидимки и ждать, пока кончится этот мерзкий долгожданный выходной.
Эмори сжался посильнее, чтобы было не так холодно. Вздрогнул, когда какой-то энтузиаст врубил музыку на полную и под брезентом стало в разы громче и веселее.
Он лишний. На него никто вроде бы не злился, но в тот момент, когда мальчишке выпал шанс, его убрали из негласных списков своих. Он так круто выделился благодаря своему окаянному таланту, что необратимо отделился нафиг совсем.
Будь проклят тот дьявол! Вот уж и правда от кого одни несчастья, и зачем он вообще полез рисовать его так нагло и бездумно?! Вот и сиди теперь в сторонке, забытый и ничей, а ведь мог бы сейчас со всеми, около костра, тоже нашлось бы что-нибудь, чем можно похвастаться, чтоб оценили, но нет же...
Неудачник. Правильно сказали и тут, и там.
Эмори вздрогнул, осознав, что перед ним кто-то стоит.
Причём достаточно давно, чтобы уже перейти от окликов к дерганию за плечо. Мальчик встрепенулся, моргая в темноте, напрягся, не зная, как защищаться. Его растерянность и незамаскированный испуг многое сказали Рою.
— Привет, — светски поздоровался младший координатор, самоотверженно устраиваясь рядом с застывшим Эмори. — Классная погодка, не так ли?
— П-привет, — прошептал мальчишка. Откашлялся, повторил погромче: — Классная, угу…
Сидеть на земле вдруг стало еще неуютнее, чем прежде. Что нужно здесь одному из главных? Самый главный уже как-то обратил внимание, правда, непонятно, сказать ли ему спасибо за это или наоборот… А теперь вот Рой Картер собственной персоной. И чего ждать?
Добра Эмори уже ни от кого не ждал.
— Вот и я говорю, — согласился Рой, ёрзая в луже. — Один в один с твоим настроением, Марселл. Не то чтобы я собирался куда-то там лезть… я вообще проездом и весь в важных делах по уши. Но ты мне скажи-ка кое-что.
Эмори стиснул зубы. Вот допроса еще не хватало. Самое то что надо, поковыряться в ране.
— Ты ж у нас художник? Так?
— Ну, — шмыгнул мальчик, признавая досадное.
— И… если б у тебя были сейчас все возможные краски и, как это, кисточки, или баллоны, или я не знаю что, но всё нужное, короче — что бы ты нарисовал, Эмори?
Мальчик настолько удивился, что даже честно задумался. Недаром про Картера говорят, что он покруче всяких там городских мозгоправов, и вообще приколы ценит. Странный вопрос. А действительно...
— Я бы, наверное, баллончиками. Скала, обрыв... парень с собакой на самом краю. Он сидит, а она положила ему на колени голову. Они вдвоем смотрят на закат. Или тушью... заброшенный парк, и девушка под дождем. Одна... Не знаю. Зачем это?
Рой озадаченно почесал в затылке, игнорируя вопрос.
— А я думал, ты чего-нибудь такое… в стиле экшн. Клыки там вампирские в горло, или кто-то из новых твоих интернатских знакомых в перекрестье прицела. А может, и старые знакомые бы померещились. Или ты за рулем, а перед бампером приятель из городских, например. А за ним стенка, а на спидометре за сто. Не привлекает?
Эмори поморгал, представляя услышанное. Рой, не глядя на него, негромко спросил:
— Кто-нибудь заслужил такое, как думаешь?
— Не знаю... никто, наверное. — Мальчик искренне помотал головой. Он никогда не отличался особой склонностью к насилию, а то давно бы решил свои проблемы сам. Уличная жизнь, хочешь не хочешь, предоставляет немало вариантов. — С чего ты взял, что я могу увидеть такое?..
— Всякое бывает, — пожал плечами Рой. — Ты вот грустишь, а кто-то на твоем месте мог бы жаждать крови.
— Наверное. Разве что... — вдруг хмыкнул Эмори, — я вполне мог бы нарисовать, так, по приколу… тех парней из спец-юнита. Помнишь? За нашими партами и мольбертами. В чистеньких этих комнатах и коридорах. Гарлемца в столовой. Тех двоих приятелей-файтеров, как этюдник делят. Или парня в военной форме, чтоб он выбирал сюжет для наброска на пленэре, а выглядело бы, как будто он выбирает позицию для огневой точки… — Под сдавленные звуки с роевой стороны Эмори еще договорил: — Или того веселого страшного, белого, как он на моем месте в конце ряда сидит свободно так, и ничего не смущается, и смеется, но никто на него не оглядывается и не шепчется. И все такие, словно так и надо. И кастет у него на пальцах, и ствол за ремнем…
— Ой! — Рой даже чуть сполз и поспешно выправился. — Ничего себе! Это ты нехило на кого-то зол! До степени смертоубийства с отягчающими деталями. Клыки, прицелы — детский сад. Ты настроен серьёзно, парень. В интернате тебе в целом несладко или ты мечтаешь выпилить кого-то одного?
— Нет, я не мечтаю, правда, я на самом деле крови совсем не того. Я ж не вижу, как будто они …работают. Парни из спец-юнита. Ну, как они это всегда умели делать. Я не хочу…
— А чего ты хочешь?
— Да не знаю. Быть как они? — спросил Эмори сам себя. — Чтоб никто не помыслил язык протянуть на мой счёт? Наверное, нет. Я ж не такой. Чего попусту примерять то, что не подходит. Я хочу, кажется, чтобы эти городские не смотрели на меня, как на инопланетянина. Я не похож на них, не спорю, но есть же и такие, кто еще больше не похож! Если бы они увидели…
— Они бы приняли тебя лучше? Ты считаешь?
— Может быть. А может, они бы почуяли, откуда я на самом деле родом, и ржали бы потише и не при мне. А то бывает очень противно… Вроде не должны они быть такими. Домашние все, чистенькие, умненькие, зализанные, на всем готовом. С чего им так злобиться? Есть там тип один... Эд. Эдгар Блейсден. Он мне вообще проходу не дает, совсем без повода. Я его точно ничем не задевал. Гадости обо мне разносит, обзывается, с дерьмом равняет, и так гладко у него выходит, зло берет. Вначале за спиной смеялись, а теперь и в лицо не пасуют. Мимо спокойно не пройдешь. Правильно, кто бы за меня заступаться стал? Преподаватели? Ну да… Кому я вообще нужен, нищий из хрен-знает-откуда. Эта гребаная компашка с подачи Блейсдена называет меня «парнем с помойки». Прекрасно. И главное, возразить-то нечего, я же в детстве сколько лет на свалке в Ист-Вэе прокантовался, с помойки и есть, что поделаешь… а всё равно обидно. Чем я им мешаю? Меня как-то раз похвалили, в пример поставили, так Эдгар изошелся весь, и потом, я не видел, но уверен, что он организовал... мне рюкзак изрезали лезвиями и все кисти выкинули из окна. Глупо же! Вспоминать мерзко, а всё равно крутится. — Эмори устало выдохнул: — Лучше б и не было этой школы вообще. Рисовал бы тут на стенах граффити да ножи метал с пацанами.
— Эдгар, Эдгар чёртов Блейсден… — пробормотал Рой, запоминая. — Понятно всё. Павлинчики благополучные заклевать тебя пытаются. Уроды. Тебе, кстати, денег дать? Чтоб у тебя всё было не хуже, чем у этих.
— Да нет, — отмахнулся мальчик. — Есть. Шон дал.
— Угу. А что тебя хвалят, приятно слышать, значит, не зря мучаешься. Граффити-то у нас здесь каждый второй малевать мастак, хотя, конечно, не такие, как у тебя. А вот тушью… хм, я вот даже не представляю.
— Вылить, что ли, бутылку этой самой туши на голову Блейсдену, — невесело хмыкнул Эмори. — Тут меня и вышибут. И проблемы все решатся.
— Бана-ально. Заманчиво, не спорю, но мелко. Идея обломать растопыренные пальцы организатору всего безобразия неплоха, но это действо не должно закрыть тебе дорогу.
— Да и тупо это как-то. И не поможет. Даже если не вышибут, проблем не оберешься. Я уже не знаю, что делать... вроде и послать там всех хочется. Но было б проще, если б было куда возвращаться.
— Тебе некуда возвращаться? — удивился Рой, но тут же осекся. — Понял, понял, о чем ты... только вот не верится, что наши ведут себя вроде городских. Неужели ты сидишь под дождем, потому что прогнали?
— Нет, не прогнали. У меня же настроение с погодой совпадает, ты сам говорил, — покривился мальчик, — вот и сижу. А что не там, не с ними… Ну, своих Блейсденов у нас, конечно, нету, так сильно не чморят, но всё равно. Изменилось. Шкурой чуется. За своего уже не прохожу, понимаешь. Раньше бы ничем не отличался, хоть и рисую с детства, и все знают. А тут… когда брезент этот огроменный натягивали, Лесли с Найджелом первые на крышу полезли, и остальные потом тоже, помогать, рук надо много. И я с ними собрался, уже наполовину наверху, а Лайл меня снял с лестницы, как ребенка, плечом так отодвинул, и говорит: куда ты полез, еще пальцы, типа, прищемим тебе, и как же ты потом в своей школе. Он вроде не со зла. Он правда так думал, Лайл издеваться не умеет, у него всё наружи. Только мне-то не легче. Получается, я тут сам типа павлина теперь. Тощая хрупкая редкая птичка. И это и есть самое поганое.
— Да… — Рой помолчал, прищурившись, забыв о струях, текущих по лицу. — Жизнь такая непростая штука. Эмори, еще один вопрос, позволишь?
— Угу.
Картер понизил голос, размеренно, чётко произнес:
— Как ты думаешь, в твоем раскладе где именно пробиться проще: человеку, у которого есть крылья, среди ребят с клыками и когтями, которые никогда не оценят тонкие пальцы, или… Или закаленному орлёнку с крепким клювом среди тупых куриц?
— Куриц?.. — не сдержал смешка Эмори, в глазах которого что-то едва уловимо поменялось.
— Небо принадлежит тебе в любом случае. Просто ты таким родился. Ты взлетишь, парень. Только не надо переживать, что ты не умеешь так же кудахтать, как твоя временная компания, хорошо? Тебе это просто не нужно.
Эмори с перехваченным горлом кивнул. А Рой наклонился к нему и приобнял за вздрогнувшие плечи:
— Там, высоко, со временем ты найдешь себе ровню. А для этого надо потерпеть и поработать, умение встать на крыло никому не дается даром. Но ты сумеешь. А насчёт клыков и когтей… волки никогда не отказывались навести шухер в курятнике, не так ли?
________
3
Еще пять недель в Бель-Эйре, тянувшиеся одна за другой, казались Эмори похожими на изнурительные ежедневные тренировки. Он знал, что это такое, в его старой жизни на Северо-Западе приходилось попотеть вместе с тогдашними тамошними товарищами. Старшие их гоняли, натаскивали, готовили к переходу, к взрослым темпам и нагрузкам.
И вот, тогда тоже было так – сначала ужасно больно, слабые мышцы ныли и сдавались от усталости так же, как не менее слабые нервы в начале жизни здешней. Хотелось лечь пластом, помереть, оказаться где-то подальше. Трудно. Чуть ли не вообще невыполнимо. Тоска и безнадега, утром с первым взглядом на окружающую обстановку все тело стонет – опять, о нет…
Но время идет, помирать как-то не получается, тело втягивается в режим, твердеют мускулы, хоть и невеликие, но уж какие есть, можно уже прикинуть, как сделать себе полегче, где расслабиться без последствий, как себя поберечь понезаметнее.
И с нервами то же самое. Затвердевает что-то внутри, неощутимое, но отражающееся в глазах, которые уже не мечутся в панике по любому поводу, которые уже не так быстро опускаются в пол при чужом приближении. И отвечать на учебный удар с каждым разом получается быстрее и резче, так же как на очередную колкость. Но не кулаком – коротким злым словом, общеизвестным жестом. Говорящим взглядом или молчанием. Игнором. Оскалом. По обстоятельствам.
За тренированность души и тела приходится платить немалую цену, но это дает уверенность.
Нельзя сказать, что Эмори завел себе компанию, но двое-трое одноклассников часто составляли ему пару на занятиях или помогали, если надо. Садились за один с ним стол в столовой вполне естественно. Обменивались фильмами или комиксами. Общаться можно было вполне, если не про прошлое. Те несколько ребят и сами не горели рассказывать про свое. Эмори устраивало.
Другая, более сбитая и громкая, заметная компания, возглавлял которую Блейсден, не пропускала случая поддеть в спину «придурков и нищебродов». Те очень редко отвечали. Отпора мажоры не получали, значит, ничего не опасались. Но так же не получали они и особой эмоциональной подпитки, так что превращать простую ежедневную демонстрацию своего презрения во что-то более ожесточенное не видели необходимости.
Для Эмори и других не вписавшихся по каким-то своим причинам ребят присутствие свиты Эдгара было навязчиво мигающим сигналом тревоги, который не гас, пока те рядом. Гнетущий фактор на грани сознания, о котором трудно забыть, и редко получается отвлечься. Для Блейсдена они, в свою очередь, служили мишенью для острот и издевок, той же тренировкой в остроумии для запланированного светского будущего. Практически ничего личного, кто же в своем уме ненавидит мишень? Она просто есть, служит заменой истинным целям, которые можно на ее месте представлять. Вот тогда, потом, и будут настоящие эмоции и испытания, а пока – кого волнует, как далеко разлетаются щепки?
На первый же погожий февральский день был запланирован выезд на пленэр. Прозрачный морозный воздух, звенящие сосульками тонкие ветки голых деревьев ухоженного парка, прикрытая ноздреватым снегом земля, особая ветреная пустота зимней природы – они должны были научиться передать это на бумаге.
Одевшись потеплее, воспитанники школы искусств расселись по двум автобусам и отправились в пустующий по сезону ближний парк. Эмори с приятелями удалось дистанцироваться от Блейсдена, те залезли в другой автобус, поближе к учителям, и весело гомонили там, маскируя за вопросами вроде бы по существу тонкую издёвку. Натренированные мальчики понемногу начинали брать цели повыше рангом.
Во втором транспорте всю дорогу стояла уютная тишина, что Эмори очень понравилось. Он даже вздремнул, проснувшись уже на месте от того, что сосед несильно толкнул в бок.
В парке двое учителей быстро распределили три десятка ребят по нескольким точкам. Гулять и самостоятельно выбирать себе сюжеты никто им не позволил, безопасность превыше всего, и Эмори достался самый отстойный, на его взгляд, уголок парка – прямо у задних ворот. Те были заперты очень надежно, их вообще не планировали использовать всю зиму, так что массивный замок служил достаточной гарантией спокойствия учителя, который убрел, чавкая дорогими ботинками по грязи, к другим мини-группкам. Немного погрустив, Эмори прикинул, что здесь есть интересного и достойного запечатления, позавидовал приятелю, уже застолбившему красивый кусок обледеневшей коряги, но утешился, потому что седой от инея ржавый замок, на его профессиональный взгляд, вполне тянул на стоящий художественный объект.
Эдгару, как всегда, досталось лучшее – их, всех пятерых, оставили на берегу крохотного, но неожиданно глубокого круглого пруда, где из темной стылой воды торчали дикие камни. Прудик в низине почти не замерз, только поверхность воды исходила лёгкой дымкой, парила, и общий вид был просто убийственно красив.
Рассеяв учеников по парку — кого к беседке, кого на главную дорожку, кого к пустующему лебединому домику — учителя скомандовали приступать и принялись контролировать процесс, планомерно обходя по периметру всю территорию. Но то ли обувь было жалко, то ли усталость одолела, в общем, вскорости оба педагога обосновались в теплом автобусе, лишь изредка всматриваясь в силуэты мальчишек среди голых стволов и считая их по головам с удобных наблюдательных точек, не очень удаленных от отапливаемого салона.
Эмори, сам от себя не ожидая, очень увлекся неподатливым замком, который упрямо не желал отдавать то самое эфемерное настроение запущенности и безнадеги, которое так привлекло поначалу. На бумаге получалась банальная грязная железка. Мальчик измучился, впал в азарт, испортил уже пять листов дорогой бумаги, и вот, наконец, нащупалось. Мазки начали ложиться практически верно, фон приобрел нужную прозрачность, старый металл волшебно выступил из плоскости, снежинки на нем правдоподобно заискрили…
И вдруг поперек самого удачного участка рисунка прочертилась абсолютно левая линия. Как царапина на живом. Эмори, который уже начал любить этот рисунок, задохнулся от неожиданности, почти как от боли, и поднял глаза на виновника.
Нет, против ожиданий, это был совсем не Блейсден. Эмори держал за локоть сосед, тот, что с корягой, и это было тревожным знаком. Тронуть занятого художника за локоть, за локоть рабочей руки… для оправдания такого поступка должны найтись весомые обстоятельства. Судя по настороженной позе паренька, по его испуганному лицу, как раз нечто подобное и происходило.
Оказалось, Эмори слишком увлекся и многое пропустил.
Метрах в пятидесяти, там, где за деревьями темнел зимний пруд, было ненормально много народу. Шум, гомон разноголосой переклички, когда начинает один, подхватывает шутку другой, свое вставляет третий, а финал припечатывает вообще кто-то неожиданный… это было так странно знакомо слышать. Эмори тряхнул головой, вглядываясь, забыв о красках. Чёрт, голоса. И этот смех, выкрики… господи, даже гудение моторов легких байков, которое успело стать для бывшего хостовского незамечаемым фоном жизни, а сейчас осозналось, как очередная деталька близкого к завершению паззла. Эмори на миг зажмурился.
Куски двух его разных жизней сползлись близко-близко, и это было не к добру.
— За мной, — сквозь зубы чётко скомандовал он ребятам, что были рядом.
Даже не оглянулся. Откуда-то знал, что они, хоть и после небольшого колебания, последовали за ним на расстоянии. А сам Эмори, бросив сумку и покосившийся мольберт мокнуть в снегу, как только мог быстро устремился по целине туда, к центру событий.
На небольшой прибрежной полянке развернулась картина, достойная кисти профессионала-баталиста. Не в стадии разгара боя, впрочем, а в стадии постпобедного торжества, мародерства и глумления над побежденными.
Застыв у последнего дерева, Эмори, обжигая легкие холодным воздухом, поразился, как изменилась некогда пустая мирная лужайка.
Снега почти не осталось, колеса как минимум десяти байков перемесили всё в однородную чёрно-коричневую грязь. Повсюду белели островками раскиданные мятые листы мелованной бумаги, на которой причудливыми узорами отпечатались комья размазанной глины, вывороченные прелые листья и чёткие полосы шипованных протекторов.
Щепки стонущих мольбертов из-под безжалостных колес. Распотрошенные сумки, вмятые в землю нелепые тюбики, яркое содержимое которых стремительно превращалось в жижу. Деревянные стильные пеналы, последний шик моды в школе, ничего не могли противопоставить грубой силе, и нежные гладкие палочки карандашей, кистей перемешались с корявыми веточками.
От мучительного контраста красок и слякоти на незаконченных мёртвых рисунках Эмори затошнило.
Веселье шло полным ходом.
Вдали, на другом конце поляны, двое учеников в ярких курточках кружили на месте, увертываясь от взявших их в клещи трех мотоциклов. В странном хороводе развлечением наслаждались лишь всадники в одинаковой кожаной униформе улиц, нарочно пуская машины так, чтобы максимально заляпать жертв жидкой грязью. Получалось прекрасно, подростки еле успевали выскочить из-под колес, а заслоняться от летящих брызг — недостижимая роскошь. Лица уже были чёрными, оба надрывно кашляли и плевались.
В центре, где еще угадывалось расчищенное место для складных стульчиков и мольбертов, торчали острые палки, остатки разгромленного класса под открытым небом, а во всем этом месиве ползал на коленях парень, которого Эмори когда-то видел выбегающим из класса перед тем, как обнаружить свой изрезанный в клочья рюкзак. Тот вытирал разбитый нос, пачкаясь еще сильнее, и пытался зачем-то собрать свои рассеянные вещи в красивую индейскую сумку ручной работы. Дна у нее теперь не было, всё тут же выпадало обратно, но он не сдавался, и это выглядело болезненно. Безумно.
Еще одного воспитанника интерната аккуратно держал за заведенные назад локти Лайл, которому хватало для захвата одной лапищи, а двое спешившихся гостей, бережно уложив байки, упражнялись в своем особом жанре живописи — маслом по коже лица и ткани одежды. Несчастный уже устал уклоняться, да и Лайл то и дело придерживал слабо брыкавшегося за волосы неестественного оттенка индиго, так что палитра у начинающих вышла знатная. Жирные колбаски выдавленных красок ползли по щекам, по шее, падали на воротник.
Эмори снова не сразу заметил, что его дергают. Догнавшие товарищи тоже оценили зрелище и прикинули, что их участие не требуется.
— Пойдем!.. — прошипел один. — Надо учителям, полицию…
— Ничего они не сделают. — Нахмурившись, Эмори искал на поляне взглядом что-то, чего еще не осознал, что не давало покоя, но тем не менее отвечал уверенно. — Копы точно не успеют. Стае на байках сняться — дело трех секунд. А что учителей здесь до сих пор нет…
Осознав паузу, мальчик за плечом Эмори в панике выдохнул:
— Нет! Ты же не думаешь…
— Стойте и молчите. Не лезьте.
Эмори оторвался от шершавого ствола, на который опирался, и сделал шаг вперед.
— Ты что?!
— Назад, я сказал!
Не замечаемый пока никем, Марселл вышел на открытое пространство. В спину ему несся еще какой-то тревожный шёпот, но он уже не слушал.
Под ноги попался чей-то этюдник, Эмори чуть не потерял равновесие. Он инстинктивно сторонился старых знакомых, увлеченных своими делами, не мог себя заставить подойти ни к Лайлу, ни к Питеру, ни к Бо. Он чуял, что это еще не всё.
Несколько осторожных шагов в обход, близко к лесу, туда, где начинался короткий, но довольно крутой спуск к воде. С самой поляны не было видно побережье прудика, но Эмори туда почему-то упорно тянуло. И не зря — смысловой центр полотна предстал перед его взором в следующее мгновение.
У самой кромки воды Найджел и Лесли Тизер застопорили свои мотоциклы, удобно устроились на сиденьях и оживленно общались, а темой беседы был Эд Блейсден.
Эмори еще никогда не приходилось видеть на лице человека такого испуга и затравленности. Настолько яркие, свежие эмоции мог давать лишь тот, кому эти чувства совершенно непривычны, кто в своей сытой и безопасной жизни впервые оказался под ударом, с кем впервые обращаются – так.
Видимо, логичные возмущение и злость на наглых налетчиков из другой вселенной уже прошли, вколочены обратно в глотку, запекшаяся корка на ссадинах тому свидетель. Осталось лишь беспомощное, обнаженное недоверие тепличного мальчика, которому не постеснялись сделать больно, да еще страх, первый настоящий, полновесный страх.
Не из-за реакции родителей на плохие отметки, не из-за перспективы быть пойманным на невинной шалости, не вся эта ерунда, не шелуха благопристойного существования, не мелкая возня… Страх иного уровня, глубинный, первобытный. Страх за свою жизнь. Страх своей крови струями на своих ногах. Страх дикой боли в разрушенных пулей внутренностях. Страх унижений, чужой улыбчивой безнаказанности, мучений, последней черты… Эдгар Блейсден сегодня получил откровение, неважно, был он готов к этому или нет.
Он стоял, вернее, едва держался на ногах на скользкой поверхности небольшого камня, выступавшего из ледяной глубины метрах в трех от берега. На Эдгаре одна рубашка и порванные на коленках форменные брюки, куртка вздулась спиной в воде недалеко. Всё промокло насквозь, видимо, Эд попал туда отнюдь не по своей воле, а под дулом «глока», который небрежно вертел в руках Лесли. Блейсден крупно дрожал, было заметно даже издали, пальцами вцепился себе в плечи, пытаясь не то согреться хоть как-то, не то унять нервы. И то, и другое было очевидно бесполезно.
Избит он был не очень, можно сказать, чисто формально: ну, лоб не целый, ну, губы распухли, ну, в волосах немного… Решение на его счёт, скорее всего, как раз принималось. А пока он был надежно изолирован, как узник зоопарка. Эмори пришла в голову непрошенная глупая картинка: несчастный напуганный детеныш, больной от ужаса, облезлый, в вольере под праздными взглядами, и не скроешься, никуда не денешься…
Блейсден поскользнулся, ноги уже отказывали ему. Он неожиданно изящно взмахнул руками, как шелковыми крыльями из грязной рубашки, и сумел устоять, но всхлипнул и зажмурился.
Эмори очнулся.
— …Мать вашу, вы что творите, с-суки?
Вышло негромко, горло свело бешенством.
Приятели-Хостовские одновременно обернулись с искренними улыбками.
— Марселл! Вот ты где.
Найджел остался сидеть, краем глаза фиксируя пленника, Лесли встал, шагнул вверх по склону. Ему стала видна поляна и всё, что там происходило.
— Ого, — усмехнулся тринадцатилетний юнит-лидер, — масштабненько. Впечатляет, а, Эмори?
— Что? Да вы… Какого хрена, Тизер? — Слова подобрать пока просто не получалось, но Эмори прикинул, что если Лесли приблизится еще немного, можно будет попробовать двойной удар подошвами в грудь. Он точно влетит головой под воду, как минимум. И плевать на Найджела и остальных.
— А чего такого? — со странной фальшивой ноткой ухмыльнулся Тизер. — Мы тут общаемся с будущей, вроде того, элитой, контачим с искусством. Вон, — кивнул он за плечо, — классного собеседника выцепили. Блейсден, ага? Ну, ты его хорошо знаешь.
Эд вздрогнул при звуке своего имени, но на Эмори не смотрел, вообще не поднимал глаз от крохотной площадки камня под ногами.
— Он смешной. Особенно там. — Неожиданно Лесли протянул бывшему подчиненному пистолет. — Присоединяйся? Мы придумали пострелять по этому булыжнику, и твой приятель нам точно станцует, даром что мазилка. Ой, прости! — поспешно исправился Тизер, — не злись, ты-то тоже.
— Заткнись, — холодно оборвал своего недавнего босса Эмори. Оружие в протянутой снизу руке он как будто не видел в упор. — Тизер, вы одни? На рейде в городе? Это самоволка?
— Нет, — медленно опустив ладонь, сдержанно ответил Лесли. — Не одни. Дэрек там, — он кивком указал в сторону далеких центральных ворот, где стоял автобус. — Он сюда не собирался.
Эмори закусил губу. Понятно теперь, что учителей можно совсем не ждать. До Смита бежать дело гиблое, да и кто знает, что тот решит… Придется самому.
Сорвавшись с места, Марселл выскочил наверх одним прыжком и заорал:
— А ну стоять всем! — Его голос неожиданно прозвучал так сильно, что перекрыл и шум моторов, и веселый гвалт. — Стоять, я сказал!
За спиной у нестатусного мальчишки вооруженный командир тех, кем он пытался распорядиться, но это было неважно.
— Хватит!
Движки байков на дальнем краю поляны замолкли. Ребята в кожанках заулыбались при виде старого знакомого. Лайл отпустил своего пленника, чтобы помахать Эмори от всей души. Измалеванный мальчишка осел в грязь, не пытаясь бежать, как и те двое в глине с ног до головы, что застыли в центре глубокой круговой колеи.
Эмори набрал в болевшую грудь как можно больше воздуха.
— Всё, отбой! Прекратите, не трогайте больше никого, ясно вам?! Руки от них уберите!
Мальчик в середине поляны перестал копаться в обломках, присел на колени и прижал к груди по-прежнему пустую сумку. Соседи Эмори по автобусу переводили взгляды с жуткого разгрома на внезапно чересчур смелого одноклассника, а один из них даже начал было двигаться вперед. Но Эмори яростно махнул рукой в его сторону, резко развернулся, с усилием сбавил тон почти до шёпота и сверху вниз оскалился на Тизера.
— Лесли, вы нашли с кем сладить, да?! Я о тебе лучше думал! Чёрт, лучше б вы на Канале молодняк прессанули, Вентуру-младшего с Мигелем Диасом так в грязи поваляли, вот это было бы круто! А этих?.. Ну что за… Уходи! Забирай их нахер, немедленно, слышишь?!
Уже снова для всех Эмори громко повторил:
— Уходите, развлеклись и будет! Двигайте отсюда, ну!
Столько силы он вложил в слова, что на последнем звуке прорвался хрип, клёкот сорванного горла. Эмори закашлялся, стискивая шарф на груди в кулаке.
Пострадавшие воспитанники понемногу приходили в себя, но за ситуацией не следили. Кто глупо отряхивался, кто закрыл лицо руками… Ребята, рисовавшие вместе с Эмори, явно ожидали, что все эти дикие уроды накинутся сейчас на него одного, а Неподконтрольные мальчишки не двигались, ожидая иного приказа, не от Марселла.
Лесли действительно поднялся наверх. За его плечом, как всегда, маячил Найджел.
Юнит-лидер выглядел иначе. Пистолет за ремень привычным жестом, другу коротким движением головы без слов — байки поднимай, и тот ринулся выполнять. Тизер лениво обошел Эмори, выпрямился напротив и хмыкнул:
— Ну да. Шон был прав.
Ничего не понимая, мальчик выдавил:
— Что?
— Дэлмор предупредил, что ты займешь определенную позицию, — ровно пояснил Лесли. — Будешь выбирать. А я чтобы внимательно следил за тобой и понял, что я увижу.
Сбитый с толку Эмори потёр лоб.
— И ты… увидел? Понял?
— Да, — кивнул паренёк из Хоста. — Вполне. Мы уходим, Марселл.
Он кодовыми жестами заставил своих людей взяться за байки и собраться поближе друг к другу.
— Подожди… — Эмори не был готов к такому повороту. — Так это что, Шон, что ли, вас прислал?!
— Не-ет, — с улыбкой протянул Лесли. — Тут мы сами давно уже решили тебя навестить, уж больно ты несчастный был, когда последний раз виделись. Протянули, да, дел была куча, не сразу выбрали время. У Джино фиг отпросишься. А с инфой старшие помогли, Дэрек вот про Эдгара твоего намекнул… Но сам сказал, что нихера не вмешается в …возню. Угу. Ладно. А Дэлмор нас уже на Периметре тормознул, меня в сторону отвёл и вот — насчёт тебя. Что у тебя должен быть шанс сделать так, как ты реально хочешь.
— Чёрт… — У Эмори перед глазами снова возник ствол на ладони Тизера и одинокий Блейсден на голом камне.
— Но, короче, всё про тебя понятно, Марселл, — вклинился справившийся с мотоциклами Найджел. — Мы, в общем, другого и не ждали. Давай, старайся тут как надо, потому что ты на своем месте. А мы, так и быть, поедем закатывать в грязь Канальских.
— Трогаем, парни! — крикнул Лесли, оседлав свой байк, самый тяжелый и мощный из всех.
Ребята привычно повиновались, рык заведенных движков снова разорвал тишину парка. Зрители под прикрытием деревьев неверяще переглянулись: им, ничего конкретного не слышавшим, казалось чудом то, что после колоритных самоубийственных воплей Марселла и недолгих непонятных переговоров банда отморозков реально сматывается, никого не отправив на тот свет. Даже, собственно, Марселла.
— Эмори, — Тизер, уже крутнув ручку газа, кивнул на поляну и нехотя признал: — Это мы, по правде говоря, лишнего. Я не уследил. Увлекся. Извини.
— Я?..
— Твои же, как ни крути. Разгребать много придется, честно надеюсь, что мы тебя не подставили. И это… — Лесли понизил голос, от чего слова почти потерялись в шуме. — Шону не говори, если что. Буду признателен. С моей стороны больше не повторится.
Взрослый байк Тизера прыгнул вперед на полметра.
— А знаешь, Джино не стёр твоего дьявола! Водит к нему экскурсии набожных тёток, проповедь про преисподнюю там хит сезона, прикинь! …Мы про тебя помним, Марселл. И ты не забывай.
У Эмори снова передавило горло, уже не от злости, от чего-то еще, и он так и не смог ответить. Только когда Найджел на ходу выкрикнул:
— Бывай, мазилка! — мальчишка от души показал ему в спину красноречивый уличный жест.
На поляне опять воцарилось оживление. Уцелевшие интернатские бросились помогать отходившим от шока товарищам, оттирали их снегом хоть в общих чертах, отобрали сумку у сидевшего на земле пацана и, закрутив ее наскоро ремнем, покидали туда хоть что-то из того, что он так рьяно собирал. Мальчик благодарно вцепился в сокровище и несмело заулыбался.
Со стороны главных ворот торопились люди: вполне целые учителя и водитель, вдали за оградой слышались сирены. Эмори облегченно вздохнул.
И вспомнил.
Скользя по раскисшей глине, он птицей слетел вниз, к воде, подбежал как можно ближе, шагнул прямо в ледяное крошево, ботинки всё равно не спасти… и протянул Блейсдену руку.
— Давай, прыгай! Не бойся, я поймаю.
Тот, бледный до синевы, смотрел как бы сквозь, зубы мелко стучали. Мальчишка начал медленно приседать, но не для толчка, не для прыжка, Эмори понял, что он сейчас просто рухнет в топкую стылую глубину, а сил на барахтанье нет ни у кого из них двоих.
— Эд! Мать твою! Я тебя пристрелю щас, утырок гребаный!
То ли крик сам по себе, то ли его смысл немного встряхнул несчастного, он более осмысленно сфокусировался на Эмори.
— Прыгай, Блейсден, чтоб ты сдох. Тут недалеко совсем, я дотяну до берега, давай! Не хватало еще…
Рука Эмори тоже дрожала от напряжения. Эдгар расцепил закаменевшие пальцы, покачался, выбирая лучшую позицию, но вдруг его лицо сморщилось, искусанные губы шевельнулись, и Эмори скорее угадал, чем услышал:
— Не могу…
— Трус! Слабак городской, ничего не можешь, курица драная! — Эмори орал и испытывал странное удовольствие, а чувствовать себя за это виноватым или нет, он решит потом. — Как по жизни изощряться, так это мастер, а чуть что — так обосрался, да?! Если ты не прыгнешь вот прямо, бля, сейчас, я тебя сфоткаю на сотовый и всем раскидаю, клянусь, а на словах еще много чего присочиню!
— Марселл…
— Прыгай! Ну!
— Ноги…
— У всех ноги! Я тут по колено в воде, мать твою, и не хнычу! Быстро!
— Эмори…
— Я сейчас позвоню парням, чтоб вернулись!
— Нет!..
— Всё. — Эмори реально достал телефон, еле попал по кнопке, но сенсор всё равно не воспринял его онемевшие пальцы, как нечто живое. — Я их обратно позову, но сперва фото. И в Инстаграм. Фейсбук. Видео. Ю-туб. Где ты там еще…
— Нет! Марселл, убери это!.. Руку, бля…
Прыжок получился ужасный, затекшее тело подвело, и обледеневший камень добавил проблем, но мальчишки дотянулись друг до друга. Эмори смог достать до запястья Эдгара и рванул от души. Оба повалились в вязкий ил, причем Блейсден сверху, что разозлило Эмори до предела. Он вывернулся, отпихнул недруга, на последних силах вскочил.
— И только попробуй хоть раз еще пасть в мою сторону разинуть, гнида! Никто мне не нужен в помощь, я тебя и без ствола так перехреначу, сам сюда нырнешь! Понял?!
— Понял, — сдавленно прошептал Эдгар. — Не кричи. Я слышу.
— Да пошел ты! — весомо поставил Марселл точку в разговоре и двинулся наверх, к голосам и теплому автобусу.
_____________________
4
«Разгребать» инцидент на пленэре действительно пришлось, даже полиция не осталась в стороне. К валявшемуся в медицинском блоке Бель-Эйра Эмори приходил офицер, аккуратно выяснял подробности и причины смелого поведения воспитанника в экстремальной ситуации. Марселл подпустил в недавно вернувшийся голос мучительную нотку, объяснил полицейскому, что такое посттравматическая избирательная ретроградная амнезия, из-за которой, к великому сожалению, он совершенно не помнит, почему же он теперь герой. А чрезмерно мотать нервы хрупкому талантливому ребенку — нехорошо.
Офицер, по-видимому, устыдился и больше не тревожил.
В интернате очень кстати начались каникулы. Почти все разъехались, было достоверно известно, что из пятерых пострадавших один отбыл в Европу к бабушке, сменить обстановку, возможно, довольно надолго, а еще двое перевелись в другую школу искусств.
В опустевших классах и коридорах не с кем было сталкиваться локтями. Эмори подолгу бродил в свое удовольствие по старому зданию, когда удавалось сбежать из-под надзора медсестры. Он же не в больнице, в отличие от Блейсдена. Тот всё-таки заработал пневмонию и попал по полной программе, а Эмори отделался жестокой простудой.
Однажды вечером, после ужина, Эмори забрел в классную комнату старшего курса, полюбовался там на вывешенные работы, поужасался над сложными наглядными пособиями, посидел на высокой преподавательской кафедре, болтая ногами, и уже собрался идти спать, но, едва выйдя в узкий коридор, замер от неожиданности. На подоконнике прямо напротив сидел Эдгар.
Он похудел, стильная рубашка из старых запасов теперь на нем висела. Рука от запястья до локтя была всё еще прикрыта легкой повязкой. Прическа, за которой Блейсден всегда тщательно следил, потеряла форму, и этот факт его, похоже, не слишком беспокоил.
— Марселл?
Растерявшийся Эмори дернул плечом, не зная, как вести разговор, и нужно ли.
После нескольких секунд тягостного молчания Эдгар вздохнул, сполз с подоконника и сунул руки в карманы, оберегая правую. Глядя строго в сторону, куда-то в конец темного коридора, он прокашлялся и нехотя выдавил:
— Мой психоаналитик сказал мне с тобой поговорить.
— Н-да? — фыркнул Эмори. — Любопытно. И о чем?
— Не знаю, — скривился тот. — Вот этого он не расшифровал.
— Ну так сходи спроси, Блейсден. Будешь знать, тогда посмотрим.
Уже в спину уходящему Эдгар позвал:
— Эмори… — и прозвучало как-то по-новому, не как обычно, надменно и язвительно, а в тональности просьбы.
Эмори остановился, чуть выждал и обернулся.
— Чего тебе надо?
— Ничего. Сам не знаю, говорю же. Психоаналитик уверил, что нужная тема родится спонтанно. Мои родители платят ему жуткие деньги, а он такой тупой, оказывается…
Тишина вновь повисла в гулком коридоре. Нащупывать что-то общее даже для эпизодического короткого разговора было так непросто. У обоих мальчишек на лицах читалась вымученность, неловкость, никто не представлял себе, как вырулить.
— Чёрт… — У Эмори первого лопнуло терпение. — Идите в задницу оба с твоим мозгоклюем. А раз уж ты тут и никто не слышит, то скажи мне одну вещь, Блейсден. Почему ты меня не слил?
— Что? — не въехал тот.
— Ты тоже тупой. Не слил, не сдал, не выложил копам, когда тебя допрашивали, что… ну, что я там не просто так, как супергерой, с чистого листа юнитом уличных распорядился. И они меня впервые видя, типа, так круто послушались.
— Они же… точно не впервые, да? — остро глянул Эдгар на Эмори. — Я мало что понял, но что вы знакомы — сто процентов.
— Я перед тобой откровенничать не собираюсь. Вот уж ты последний в списке. И лучше бы это тебя валяли в грязи где-то подальше, а важные разговоры я бы перед кем угодно другим вел. Но раз уж так вышло… я удивился, что коп пришел не с наручниками и даже схавал мою сказку про амнезию.
— Боже милостивый, ну какой же у тебя убогий лексикон, Марселл, — поморщился Эдгар. — «Слил», «схавал», кх-м, «перехреначить»…
— Уж какой есть! Если про помойку сейчас вякнешь, уедешь в больницу снова, обещаю.
— А про амнезию это ты классно, я не додумался, — не испугавшись, протянул Блейсден. — Пришлось тебя по-другому… как это… сейчас… «отмазывать», да.
— Чего? — опешил Эмори.
— Я отказался давать показания без папиного адвоката, а тот свое дело знает, в отличие от психо…«клюя». Меня сперва исключили из списка свидетелей в связи с эмоциональным состоянием на момент событий, которое ставит под сомнение достоверность восприятия. А потом и всё дело свели на нет: ни подозреваемых, ни записей с камер, ни улик, из заявленного ущерба только список кисточек этого придурка с цветной убогой торбой, остальные родители попрятались и берегут детскую психику, слышать ничего не хотят про расследование… это мне и общаться теперь не с кем… ладно. В общем, я надеюсь, это был первый и последний пленэр без охраны в виде взвода спецназа в планах руководства Бель-Эйра.
— Ага, — покивал Эмори, стараясь скрыть озадаченность.
— Ага, — согласился Блейсден.
Помолчали.
— И всё-таки…
— Да что ты пристал, зануда. Думаешь, я для тебя старался? Ха. Сам подумай, насколько мне улыбается светиться в том гребаном позоре.
— Ого, Блейсден, — не удержался Эмори, — да у тебя тоже лексикон не того.
— С кем поведешься. Заткнись. Каникулы кончатся, я с тобой слова не скажу.
— Да взаимно. Больно ты нужен, чистоплюй.
— «Чисто»…кто? Кошмар.
— Иди отсюда, Блейсден, и на глаза мне не попадайся. Без тебя тут было лучше.
— Не смей мной командовать, я не как те… эти.
— Вот уж точно. И хватит возникать, потому что я всё еще запросто могу выложить твой гребаный позор в сеть, и тогда…
— Врешь! — расхохотался Эдгар. — Нагло врешь. Где твой телефон? А? Покажи-ка.
Эмори угрюмо поздравил себя с провалом. Разумеется, аппарат покоился где-то под слоем ила рядом со злополучным прудом. Ну вот, рычагов давления не осталось, компромат — чистая фикция…
— Держи.
На голом рефлексе Эмори поймал то, что летело в его сторону от подоконника.
— Это передал мой отец.
Бездумно отковырнув крышку небольшой коробки, Эмори тупо уставился на роскошный смартфон.
— У меня-то такой с прошлого года, — фирменным жестом высокомерно задрал подбородок Блейсден. — Мне просто сказано отдать. И только попробуй теперь шпионить за мной, чёртов папарацци, я тебя сам, как это, перехреначу. Вот.
Устройство оказалось необычное, со здоровым дисплеем, удобным стилусом и мощным софтом для обработки изображений. Специально для художников. Весь следующий день Эмори к радости медсестры провалялся в постели, пробуя новые возможности, а итогом тренировок явился небольшой комикс. Стрип из нескольких кадров, на первом из которых невысокий паренек со встрепанными волосами болтал ногами на краю какой-то скалы, а рядом сидел мощный серый пес, положив голову ему на плечо. Дальше мальчик вставал, примерялся к бездне под ногами, зажмуривался… и прыгал вперёд, на лету в облаке прыснувших перьев обретая надежные крылья. Собака провожала его взглядом, всё так же сидя на камнях.
Эду понравилось.
Рою тоже, только отосланный файл вернулся с небольшими изменениями. Приколовшись, Картер пририсовал на заднем плане, на кромке леса за спинами персонажей, не то велик, не то скутер, в общем, что-то загадочно-корявое с колесами, а из пса неожиданно скупыми точными штрихами сделал волка, и тот не просто смотрел вслед взмывшему ввысь мальчику, а при этом явственно ухмылялся.
Именно в такой редакции распечатанный и увеличенный стрип занял свое место на стене в страсбургском зале, где пять лет спустя проходила персональная выставка юного перспективного художника Э. Марселла. Финансировали ее известные меценаты Рудольф Грант, Николас Блейсден и еще один аноним.
Таинственные элементы рисунка, по отзывам критиков, привносили особый авторский шарм в современный концептуальный арт, об их значении спорили и выдвигали версии. Эмори тоже ухмылялся.
В том же зале висело еще одно знаковое произведение. Тоненький воздушный силуэт девушки тушью на фоне беззащитных зимних деревьев заброшенного парка под дождем: не то запоздалым осенним, не то ранним многообещающим мартовским.
Польщенная Зои безошибочно узнала в этой девушке себя, благодаря чему у Марселла каждая ночь была удачнее предыдущей.
А на третьей стене вообще экспонировалось нечто, обеспечившее автору пряно-скандальную славу и внимание общественности. Маслом на фоне яркого неба старое, но надежное крепкое здание красного кирпича, по всем приметам церковное, но во всю стену абсолютно не подходящий по тематике портрет с массой недвусмысленных провокационных деталей и умышленно неразборчивыми чертами лица.
Тоже — с крыльями.