Синдром одиночества.
Люди безумны, и это столь общее правило,
что не быть безумным было бы тоже своего рода безумием.
Блез Паскаль
1
Утро выстрелило в голову солнечным лучом и прикончило реактивным гулом. Это большая зелёная муха кружила на бреющем, колыхая шторы и требуя внимания.
– Ты нормальная? Такая рань, суббота, – я повернулся на другой бок и укрылся подушкой.
Печень отозвалась ноющей болью, напоминая о великом открытии доктора Боткина, перенесённом ещё в годы бурной молодости, и заурядном свояке Лёньке, предложившем полирнуть водочку вискариком. Жена бы не одобрила. Но – это в прошлом.
Утренняя дрёма победила.
***
Я держу Её маленькую восковую ладошку и заглядываю в глаза, пытаясь угадать желания. Она шевелит пересохшими губами и смотрит куда–то сквозь меня – морфин работает исправно. Смачиваю губы ваткой. Она с благодарностью кивает и спрашивает:
– Ты за квартиру заплатил?
– Конечно.
– А сын где?
– Не волнуйся, он на работе.
– Извини. Я тебя замучила.
Сердце сжимается от боли и бессилия.
– Ты что, родная?
Она отворачивается. По моим щекам беззвучно текут слёзы. Я закрываю глаза. Где–то рядом слышу пение священника и плач соседок.
– Иди. Тебе нужно жить и обязательно найти хорошую женщину. – Теперь мы на берегу моря. Она выглядит молодой и здоровой. Та же незабываемая улыбка и пышная копна золотистых волос. – За меня не волнуйся. У меня всё хорошо, больше ничего не болит...
***
– Ку–ку! – донеслось из материального мира.
Царство Кикиморы задрожало и рухнуло. Это проснулись ходики на стене, со скрипом извергая потрепанную птичку. Та затрепыхала облупленными крылышками, икнула и прохрипела:
– Мы похмеляться будем? Ой, сорри. Семь часов, ноль минут.
Я окончательно вышел из анабиоза. На душе кошки нацарапали второй том «Мёртвых душ». Язык присох к нёбу.
Спальня наполнена перегаром и назойливым жужжанием. Мне, наверное, нужно было удивиться необычному поведению деревянной птички, но этого не произошло. В последнее время я сам начал общаться с неодушевлёнными предметами. Они просто ответили взаимностью.
– Да, докатился. На брудершафт с часами я ещё не пил.
– Какие твои годы. – Кукушка ещё раз икнула.
Муха окинула нас сумасшедшим взглядом, повертела тоненькой лапкой у виска и, включив форсаж, удалилась на кухню. Хлопнула дверца холодильника. Гул растворился в торосах морозилки. Стало слышно, как соседка сверху красит губы, а воробьи за окном пристают к прохожим.
Сон умер окончательно, пованивая из–под одеяла. Пришлось отбросить последнее, освобождая дельфинов на простыне. Морские обитатели глотнули свежего бриза, с благодарностью помахали хвостиками и отправились на охоту за ставридой. Зачесалась левая ладонь.
– Это к деньгам, – подал голос сосед справа и спустил воду унитаза.
Чему удивляться – хрущёвка.
Я встал, пожелал портрету в траурной рамке доброго утра и отправился в ванную. Кран хрюкнул и с астматическим присвистом начал всасывать воздух.
– Зараза. – Кулак с досадой рухнул на хромированный прибор.
Тот обиделся и опустил носик до самой раковины.
– По голове постучи, – посоветовал пенсионер с пятого этажа, – в подвале трубу прорвало. Воды не будет до вечера.
Умывание из чайника удовольствия не принесло.
– А кому сейчас легко? – жена пенсионера, бывшая работница собеса внесла немного оптимизма в чёрные будни.
Словно услышав соседку, сердце с печенью притихли, зато желудок напомнил о себе урчаньем.
– Потерпи милый.
Второй раз за утро хлопнула дверца холодильника. Бутылка пива в три секунды отправилась на жертвенник бога Бахуса. Язык отвалился от нёба. Печень попыталась возразить неожиданному приходу алкоголя лёгким покалыванием, но передумала и окончательно успокоилась. Зато пищеварительный тракт зарычал настойчивей.
– Ладно, успокойся. Сейчас что–то придумаю.
На полке, рядом с пивом лежала курица–гриль. Жалко беднягу, закутала румяное тельце в целлофан и дрожит от холода. Оно–то и понятно, здесь вам не Сочи, без перьев зябко.
– Извините, мадам, я возьму парочку яиц? Очень кушать хочется.
Посчитав её молчание знаком согласия, выудил яйца с маслом, попутно заметив, что мухи в холодильнике нет.
Восхищаюсь сковородой. Она похожа на заготовку звёздного неба. В этот раз на её девственно чёрной поверхности засияли оранжевыми полусферами две сверхновые звезды. Подумав, я добавил к ним из солонки немного Млечного пути.
– Этот идиот опять пересолил яичницу, – заметил молодожён Серёжа сверху.
– Милый, не отвлекайся. Лучше возьми меня, – его перебила Светочка.
И это нормально, ведь вчера она стала женой. У жён перебивать в порядке вещей. Послышался смачный поцелуй, и задвигалась кровать. Медовый месяц.
– Ну, сколько можно? У нас же маленькие дети, – возмутились соседи слева и включили песенку: «С голубого ручейка, начинается река»…
– Задрали эти голубые, – не удержался активист какой–то радикальной партии, живший по-диагонали.
Дом начал просыпаться.
– Лучше пусть будут голубые, чем бабники. Мой вернётся, я ему давалку укорочу. Всю ночь где–то шлялся. – совсем рядом демонстративно щёлкнули ножницы.
– Марья Ивановна такая. Она может.
– Харе Кришна. Харе. Харе.
– Beati pauperes spiritu, quoniam ipsorum est regnum caelorum. Это значит – блаженны нищие духом, ибо им принадлежит царство небесное, – снова появилась муха и уселась на столе.
Я размешал в чашке сахар и налил ей в пивную пробку.
– Facta sunt potentiora verbis, в смысле поступки сильнее слов, – благодарное насекомое отвесило поклон и приступило к завтраку.
– Да ладно, – ответил я и потянулся к сковороде.
Кухонная утварь смотрела на муху блестящими желтками, не скрывая изумления.
– Да, милая, и такое бывает.
Под пересоленную яичницу я прослушал из–за стены утренние новости и прогноз погоды. Осадков не обещали, но тут же за окном пошёл дождь и по стёклам, перегоняя друг друга, поползли прозрачные капельки. К ним присоединились собратья с крыши, выбивая на металлическом отливе замысловатую мелодию – «тумц, тумц, там, там, там». Муха оторвалась от пиршества:
– На Леди Гагу похоже, Rah–rah–ah–ah–ah! Mum–mum–mum–mum–mah! GaGa–oo–la–la! Want your bad romance,– она ещё немного послушала и добавила, – нет, скорее на Стаса Михайлова.
Я спорить не стал, ибо в современном искусстве совершенно не разбирался. Мне бы что–то из «Квина».
– Хоть он и голубой, но Фредди Меркури я тоже уважаю. Может быть, потому что умер? – снова отозвался активист.
Соседи музыкальный диспут не поддержали, и тот угас сам по себе. А может быть, они, как и я смотрели в окно и думали о вечном? Одни радовались, что не нужно идти на работу. Другие сожалели о непрополотых грядках на даче. Третьи грустили, а четвёртые просто слушали дождик и делали детей.
Я искал носки. Нужно сходить в сберкассу и заплатить за квартиру. Нашёл два левых и не совсем свежих. Немного подумав, повесил их на стул. Пусть проветрятся.
В дверь позвонили. За ней стоял парнишка с большой сумкой в руках и киношно улыбался одними зубами.
– Здравствуйте! Вам очень повезло. В нашей компании акция и мы дарим штопор, – он с пионерским задором выпалил заученную фразу и протянул коробочку, – но, если вы у нас купите...
Я не дослушал, сказал «спасибо», взял коробочку и закрыл дверь. За ней заволновались и снова позвонили. Выдержав паузу по Станиславскому, я вернул подарок. Юноша тут же исчез, а на площадке возникла Марья Ивановна. Женщина лет сорока, затянутая в корсет новомодной диеты.
– Задрали коробейники. Как они сквозь кодовый замок просачиваются? – она передвинула окурок в угол рта, наклонила голову, прищурилась, посмотрела на меня испытывающим взглядом и погладила ножницы, – а мой не пришёл.
– Вы ему мечтать разрешите – он и вернётся.
Резко и неожиданно, разрывая небо на части, грянул гром. Возможно, это Всевышний одобрил своими литаврами мою скромную идейку. Было бы здорово, может, зачтётся на страшном суде.
– Вариант, – Марья Ивановна перекрестилась, улыбнулась и, расправив крылья, бросилась в квартиру за мужниной мечтой.
Ветер усилился, дождь перешёл в ливень. Свою партию подхватили виолончели с гобоями, а барабаны рассыпались мелкой дробью. Мою сберкассу повели на эшафот.
– А ты философ… Но штаны надень, – муха сделала большой круг над головой, – я в библиотеку, буду поздно, – она послала воздушный поцелуй всеми шестью лапками и спикировала вниз по лестнице.
Захотелось покраснеть. Волосатые ноги под просторными семейниками шарма образу не добавляли. Пришлось возвращаться и натягивать джинсы. Негоже соседскую моль соблазнять.
Пиво кончилось. Телевизор отрубился вместе со светом. Оставалось смотреть в окно и скучать. Сопливый пейзаж настроения не поднимал. Редкие прохожие с кислыми физиономиями форсировали лужи. Серые автомобили гоняли по дороге волны. Собаки с испугом выглядывали из подворотен. И только деревья улыбались, подставляя каплям обветренные листья.
– Нет, сегодня я должен обязательно заплатить за квартиру, даже если для этого нужно будет стать деревом. Вот только дождь закончится.
Но дождь не заканчивался. В голову наглыми тараканами полезли воспоминания о болезни и похоронах жены. С трудом удалось передвинуть тараканов в более ранний и светлый период…
Она пришла к нам в четвёртом классе. Дочь директора школы, отличница, красавица, сидела на первой парте и получала пятёрки. Вместо доски я пялился на портрет Ленина, где в стекле отражалось её лицо. Какая учёба? Я вас умоляю. При ней у меня перехватывало дыхание, выученные теоремы испарялись из мозгов, подкашивались колени и дрожали руки. Её провожали домой старшеклассники и катали на мотоциклах соседские мальчишки. Она даже не дышала в мою сторону. У меня мотоцикла не было. Я продолжал смотреть на неё сквозь портрет, переходя из класса в класс. К пятнадцати годам мне всё надоело. Я занялся спортом и, выучив несколько аккордов на гитаре, стал душой уличных компаний. Эх, как же был прав Александр Сергеевич: … «чем меньше женщину мы любим»»… В девятом классе мы начали встречаться. Зимой каток, летом ставок, осенью кино. Ноги не подкашиваются, руки не трясутся, мозги работают. После летних каникул её привёз в школу сын прокурора на новеньком «Москвиче». Я обиделся, меня снова переплюнули. У отца был только старый «Запорожец». Выпускной мы встречали отдельно. Потом учились в разных городах и взрослели. На четвёртом курсе судьба смилостивилась и свела нас на встрече выпускников. Мы долго бродили по городу, вспоминали детство, целовались в подъезде и больше не расставались никогда…
«Сова, открой. Медведь пришёл», – прохрипел телефон и запрыгал по столу.
– Слушаю.
– Петрович, здравствуй, – прорезался голос моего бывшего директора.
– Здоровее видали.
– Прими мои искренние соболезнования, – с наигранной скорбью промямлил директор, не обращая внимания на мой язвительный тон, – я был в командировке и не смог прийти на похороны.
– Знаю. На Бали с новой секретаршей. Чего надо?
– У нас тут такое дело…
– Догадался. Очередное ЧП? Иначе ты бы не позвонил.
– Ну, не то, чтобы ЧП. Так, консультация нужна.
– Пусть тебя племянник консультирует. Как ты говорил, вашему предприятию нужен молодой и перспективный главный инженер. Я же старый, за инновациями не успеваю.
– Не обижайся, Петрович. Ты пойми, я не хозяин. Это установка учредителей, а они менеджеры нового поколения. Сам держусь из последних сил.
– Кока–кольные.
– Чего?
– Кока–кольные менеджеры. Они никогда не работали, учились плохо. Усвоили только одно – покупать подешевле, продавать подороже и не забывать об откатах.
– Петрович, ты опять начинаешь. Держал бы язык за зубами, может быть и работал ещё.
– Не могу. За державу обидно. От нашей конторы уже народ шарахается. Извини, оговорился. От вашей.
– Ладно, ладно. Я же не за этим звоню.
– Три тысячи и деньги вперёд.
– Что три тысячи?
– Гривен за консультацию.
– Ты же не знаешь, что нужно делать. Это очень большие деньги.
– Пять.
– Петрович.
– Десять. Мне ещё за квартиру платить.
– Слушай, я такие вопросы не решаю.
– Тогда двадцать. У сына к дому хочу веранду пристроить.
– Всё. Я перезвоню.
В трубке запикало.
Что–то серьёзное случилось, если Носов меня сразу не обматерил. Я положил трубку и снова посмотрел в окно. Дождь закончился. Флейты ветра умолкли, затихли скрипки проводов, и только африканские тамтамы добивали соло на водосточных трубах.
«Сова, открой»… Телефон снова запрыгал.
– Ну.
– Я порешал. За тобой вышла машина.
– Чувствую, что продешевил. Вы только по прошлому подряду нагрели заказчика на пол–лимона.
– Петрович, побойся Бога.
– Ладно. Что делать–то нужно?
– Приезжай, на пальцах не рассказать.
– Хорошо, уговорил. Только деньги утром.
– Я понял.
Работает ладошка. Неожиданная перспектива поправить материальное положение грела душу.
Я быстренько погладил рубашку. На скорую руку побрился. Взял из тумбочки «Расчётную книжку» и положил во внутренний карман пиджака. Закрыл форточку, чтобы кукушка не улетела похмеляться без меня. Захлопнул дверь, выгреб рекламу из почтового ящика и спустился вниз.
Из подвала выпрыгнула жаба, придерживая корону. Я поздоровался и шагнул на улицу.
Природа пела. Пахло прополисом, огурцами и озоном. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь уставшие тучи, сверлили городской пейзаж. Старый тополь приветствовал соседей толстыми ветками, сбрасывая на асфальт зазевавшиеся капли.
– О, Боже, как она любила наш город!
Мы приехали в Донецк по распределению. Вместо обещанной квартиры получили десять квадратных метров в общежитии с удобствами в конце коридора. Жильё было неказистым, но желанным. Там же родился сын. Там же он научился ходить на горшок, отстаивать свои интересы у сверстников и поджигать спички. Пять лет пролетели, как один день. Потом была однокомнатная малосемейка, перестройка, денежная реформа, тотальный дефицит, должность главного инженера в одном из коммунальных предприятий и капитализм. Все перипетии судьбы мы преодолевали вместе, деля и горе и радость пополам. Если честно, то я даже не помню себя без неё. Тридцать лет – это много.
Старый УАЗик с надписью «Аварийная служба» приобретённый ещё в мою бытность у водоканала распугал голубей и подкатил к подъезду. Раритет автопрома фыркнул, выпустил кольцо чёрного дыма и замер, поскрипывая рессорами.
– Петрович, моё вам с кисточкой, – белобрысый водитель высунулся из окна и улыбнулся.
– Привет, Санёк. Как жизнь молодая? Не женился?
– Ещё не вечер.
Я с третьей попытки открыл дверцу и вскарабкался на сидушку. Машина затряслась, прокашлялась и поехала. Печень снова зашевелилась, подпрыгивая на выбоинах. Автодор снова нагрел руки на ямочном ремонте.
– Ну, рассказывай, что там у вас произошло?
Саша в силу своей профессиональной деятельности и природной общительности всегда был в курсе последних сплетен и новостей.
– Вас интересуют интимные подробности нашего болота или производственные?
– Интимные будешь в бухгалтерии обсуждать. Давай по делу. Для чего меня вызывают?
– Ну, так не интересно. Я хотел эту «бомбу» напоследок оставить. Триллер с мистикой в одном флаконе. Хичкок отдыхает.
– Ладно, оставь прелюдии для подружек.
– Петрович, и скучный же вы мужик.
– Давай, давай.
Санёк в ярких красках описал проблему ровно настолько, насколько водитель мог что–то понимать в городских коммуникациях
– В общем, трубу рвануло в четвёртый раз. Теперь насосная «Донбасс Арены» без воды. Начальство седеет на глазах.
– Понимаю. А где находится водовод?
– На Чулковке. Рядом с новой дорогой к стадиону.
– Примечательное место. А ты знаешь, Саша, что наш город с него и начал своё существование? В тысяча семьсот семьдесят девятом году эти земли были отписаны Екатериной поручику Шидлову. Он назвал поселение Алексанровка–Шидловка в честь сына Александра. Потом название сократили и упростили до Щегловки.
Саша скривился.
– И охота вам голову всякой хренью забивать?
– А разве не интересно о своём городе побольше узнать?
– Накой? От этого зарплата не увеличится и девки сильнее любить не станут.
– Логика железная.
– Да ладно. Вот я вчера познакомился с одной брюнеточкой…
Санёк начал повествовать о своих амурных похождениях, а я, покрутив хромированную ручку стеклоподъёмника, открыл окно и стал созерцать городские улицы, изредка кивая и улыбаясь.
За окнами мелькали деревья, рекламные щиты, дома. В этом банке раньше находился мебельный магазин, где мы стояли в очереди на кухонный гарнитур, но купили тумбочку в кредит. А в этом мебельном салоне был кинотеатр. Здесь наша молодая семья впервые приобщилась к высокому эротическому искусству, посмотрев «Греческую смоковницу». Набравшись впечатлений, мы попытались привнести некое разнообразие в серые половые будни, но сын вредничал и никак не хотел засыпать на кроватке за шифоньером. А в этом дворе наша контора собиралась на первомайские демонстрации. Здесь же заправлялись водочкой под пристальными взглядами стражей порядка и горланили песни про паровоз и молодого коногона. Самое интересное, что на девушек мы тоже заглядывались, но при этом не забывали читать книги и потихоньку расти над собой.
Свернув на Мира, тормознули у перехода. По нему шествовали гигантские кроты в шахтёрских касках.
– Лига чемпионов начинается. Вот бы билетик достать, – мечтательно протянул Санёк.
Я промолчал, повернув голову в сторону новенького стадиона. Красивый, зараза. Мы давно собирались туда попасть, но всё как–то не получалось. А ведь на старый ходили. Ей нравилось. Перед глазами возникли переполненные орущие трибуны и Она, прыгающая от радости после забитого гола…