Как-то, раз после работы я сидел со своим другом, врачом-рентгенологом Костей Быковским, в кафе, на верхнем этаже Горьковского речного вокзала.
Не спеша потягивали пиво. Было лето, где-то середина июля, около 4-5 часов пополудни. В открытые окна кафе слабый ветерок приносил приятную прохладу с Волги. Внизу, у причалов, стояли туристические теплоходы, в основном, трехпалубники. Они готовились к отплытию, доносилась музыка, возгласы, смех. По реке сновали буксирчики, катера.
А впереди, насколько хватало глаз, в сиреневой теплой дымке открывалась роскошная панорама – левобережье Волги с ее заливными лугами и затонами. На самом горизонте чернела кромка леса.
Мы предались воспоминаниям, и нам припомнилась одна необычная история, о которую я сейчас и расскажу…
Я познакомился с ним ещё в институте, где-то курсе на 3-м. Звали его Атом.
Носитель сего неординарного имени был высокий, до двух метров, весьма упитанный юноша с правильными чертами лица, мясистым и крупным носом, высоким лбом, с постоянно розовыми щеками и добрыми карими глазами. От него веяло силой и здоровьем.
Но первое впечатление было обманчивым, и это впоследствии, к сожалению, нашло своё подтверждение.
При более внимательном взгляде и продолжительном знакомстве выяснялось, что ему была присуща некоторая расслабленность и даже женственность,
некая манерность в жестах, во взгляде. Брутальности в нём не было и подавно.
Но нас как-то потянуло друг к другу, во многом наши взгляды на жизнь оказались схожими, и мы сдружились. Стали встречаться, гулять по улицам, вспоминать смешные истории детства, обсуждать общих знакомых.
Он жил в Канавино, в одном из нижних и не очень чистых районов этого большого города, на улице Чкалова. Я точно не помню, но кажется, он сказал, что мать его чем-то больна. Отца с ними не было, и жили они бедно. Атом об этой стороне своей жизни говорить не любил, возможно стеснялся и к себе домой, в гости, не приглашал.
Точно знаю, что в институт попал он без «блата», а только за счёт своих способностей. Учился легко, «хвостов» у него не было. Мы были беззаботны, свободны и в летнюю пору часто гуляли вместе по набережной Оки и Волги, неподалёку от знаменитой «стрелки»; дышали свежим речным воздухом и любовались прекрасными видами Нижегородского Кремля со стороны реки, речными далями. Вечерами зажигали огоньки катер;, самоходные баржи, пристани(дебаркадеры), так называемые «поплавки». Они мерно покачивались на волнах, о борт хлюпала вода, создавая прекрасную обстановку для интимных встреч и дружеских бесед.
Буксирчики издавали гудки и шастали по реке.
В наше время шастают, но не часто. Спокойно на Оке и Волге.
Редко услышишь, милых сердцу, пароходные гудки и «буксиров гудочки».
Проплывёт трёхпалубник из Москвы или с низовьев Волги, из Астрахани – и снова тишина… Правда, говорят, что возобновились туристические рейсы и оживилась Волга и Ока.
Ну, вот опять нахлынули воспоминания из тех далёких уже лет. Они, как лунные морские приливы, приходят исподволь, постепенно, и не успеешь оглянуться – накрыли с головой.
Как-то раз разговорились мы с ним о вере в Бога… Оказалось - он человек верующий. И однажды весной мы «сорвались» с лекции, решив посетить Печёрскую церковь. Путь наш лежал от площади Минина, где находился наш институт, по улице Минина и далее от Сенной площади вниз по съезду вдоль Волги до Печёр. Было тепло, стоял апрель, лопались почки на деревьях, вовсю таял снег, и с горы к Печёрам текли ручьи.
Печерская церковь… Старинное храмовое сооружение, чуть ли не с основания Нижнего Новгорода, уютно приютились на правом берегу Волги, у подножия, глядящего сверху, в заволжские дали, города.
Прекрасной архитектуры белокаменная церковь с устремлёнными к небу золотыми куполами, рядом прицерковное кладбище. В летнее время всё это утопает в буйной зелени. Чуть выше по склону расположен мужской Печерский монастырь, превращённый при Советах в склады, а ныне уже возрождённый и радующий взор… Весело болтая, с промокшими ногами мы добрались до храма.
У паперти на нас, оробевших немного, зашикали старушки.
Сняли шапки и помню, как с великим благоговением вошли внутрь храма. Походили , задрав головы, осмотрели великолепные старинные иконы,живопись на стенах,
и,перекрестившись,вскоре вышли.
Мы ещё раза два были здесь…
Если говорить точно, то я в те годы был человеком «невоцерковленным» и посещал церковь ради любопытства. С Атомом Михайловичем было иное. Как-то раз после занятий в «анатомичке» или просто в «анатомке», мы пошли в Кулибинский парк(он был рядом) ,на улице Белинского. Кулибинский парк – бывшее очень давно, до революции, еврейское кладбище. От прежних захоронений там ничего не осталось. Советская власть,как могла, украсила его большую территорию скульптурными изображениями, типа «Девушка с веслом», кафешкой «Ласточка» и Домом пионеров, на месте бывшей кладбищенской синагоги. Ходили, дышали свежим, чудным воздухом от вековых лип. Говорили «за жизнь», об устройстве мира и незаметно вновь возникла тема веры. Из откровенного разговора я узнал, что мама моего друга была членом секты «Свидетелей Иеговы». Сын же был веры иной, носил нательный крест и давно уже посещал православный Храм.
Отношения между ними были натянутыми, мама вела замкнутый образ жизни, гостей не приглашали. Наверно, поэтому Атом и не звал меня к себе …
Уже не помню по какой причине, но вскоре наши пути разминулись. У меня появились новые знакомые и друзья, любимая девушка.
И, когда после окончания института я уехал на работу хирургом в другой город,
мы окончательно расстались…
Судьбе было угодно, чтобы наши дороги вновь пересеклись, и мы встретились.
Но последующие за этим события оказались грустными и печальными…
В те годы, о которых идёт речь, я заканчивал клиническую ординатуру по хирургии и по окончании её должен был работать, по предварительной договорённости, в Областном онкологическом диспансере.
Главным врачом его тогда была женщина: замечательный хирург фронтовой выучки, заслуженный врач СССР Татьяна Васильевна Павлова, человек волевой, требовательный и к себе, и к подчиненным.
За два года до описываемых событий у меня умерла мама от онкологического заболевания, она обследовалась и лечилась в этом диспансере, поэтому многих хирургов своей будущей работы я уже знал лично и быстро влился в коллектив. К своему изумлению и радости, я узнал, что мой старый товарищ, Атом Михайлович Карпов, здесь уже работает несколько лет.
Встретились, поговорили, вспомнили вольные студенческие годы, наши прогулки, беседы о жизни, религии, посещения Печёрской церкви…
И продолжали работать. Той прежней близости мыслей и чувств уже не было. У меня был свой круг знакомых, друзей, главным образом, среди хирургов, у него свой – и мы практически не общались.
А спустя небольшое время до меня дошла ошеломляющая новость – у Атома Михайловича обнаружена злокачественная опухоль средостения, причём наиболее злая её форма – саркома. Болезнь быстро прогрессировала... Я иногда встречал его. Он быстро худел, исчез прежний румянец щёк и блеск глаз. Ну, в общем…
Его лечили, даже в Москве, в онкологическом институте П.А.Герцена, но лучевая терапия и химиолечение давали лишь временный и непродолжительный эффект.
Последний месяц своей жизни он, уже обессиленный, находился у нас в диспансере. Ему выделили отдельную палату, где он читал, в основном, религиозную литературу.
…Умер Атом тёмной морозной ночью, на Рождество Христово. Меня почему-то не было в городе. Из рассказов моих коллег я узнал подробности последних его часов.
Дежурил в ту ночь зав. хирургическим отделением Борис Сергеевич Румянцев, будущий главврач диспансера. Его позвали к умирающему доктору. Внезапно во всём здании погас свет. Палата была освещена лишь свечой.
Вдруг за морозным окном сверкнула молния, раздались удары грома.
Над городом Горьким разразилась настоящая гроза, только без осадков. Просто мистика какая-то…
Атом Михайлович умер спокойно, не испытывая мук.
В руках его была открытая Библия.
Нет нужды описывать душевное состояние медицинского персонала той ночью.
Всех пробрал (включая и дежурного врача, бывшего флотского военного) суеверный ужас и страх. Ещё б такое…
Умершего доктора похоронили по христианскому обычаю на третий день, за городом, на Этнинском кладбище.
Многие годы потом коллеги и друзья Атома Михайловича, в день его смерти ездили на кладбище почтить память своего безвременно ушедшего из жизни товарища.
Ему было всего 32 года… Светлая память тебе, Атом Михайлович...