И снился Вере сон. Фоном звучала музыка любимого романса. Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты*.
Но не Николай Чернышевский был в нём режиссером-сценаристом. И не Петр Чайковский - композитором. Всё же на дворе двадцать первый век разменял второй десяток. Иные времена, иные нравы. Снилось ей, что, наконец-то, пришла она простой босоногой русской паломницей в уникальный пятнадцатиглавый храм Иоанна Предтечи. Тот, который большинству известен только по изображению на тысячерублёвой российской банкноте. А время и наше, и не наше.
Церковь снаружи предстала перед ней в том великолепии, в каком блистала в семнадцатом столетии. Поразив величественной мощью и фантастической, несвойственной русскому зодчеству, архитектурой. Все купола сияли и переливались на солнце множеством алмазных бликов, горели янтарным золотом, рдели рубиновым огнём. Множество искусных изразцов в кирпичных стенах как будто испускали бриллиантовый блеск. Переливчато-радостный перезвон колоколов торжественно звал к обедне. Но эхом где-то вторилось - подпевалось сладким нежным голосом совсем не в лад: «Лишь очи печально глядели, а голос так дивно звучал, как звон отдаленной свирели, как моря играющий вал».
Перекрестившись, она вошла внутрь через массивные кованые ворота с трепетом, почтением и страхом Божьим. Как и положено. Сейчас можно будет соприкоснуться со святынями. Здесь хранились и почитались иконы с изображением Страстей Господних и ликом Федоровской Богоматери, в которые были заключены частицы мощей святых. В алтаре находился атласный белый антиминс, освященный в 1704 году самим святителем Димитрием, митрополитом Ростовским. Но вместо древнейших фресок, богатейшего резного позолоченного иконостаса, выполненного в стиле барокко, праздничного аналоя с храмовой иконой древнего греческого письма, инкрустированной дорогими драгоценными каменьями, взору открылась иная картина.
Вера попала на балкон, с лепниной из вычурных фигурок фавна и пастушек, толстощеких амурчиков с луками и колчанами, полными стрел. Ей подумалось, что изначально здесь могли быть певчие. Но она стояла в одиночестве и тишине. Далеко-далеко, внизу, виднелся отреставрированный в стиле модерн, обширный, без конца и края, музейный зал. В него можно было попасть по широкой мраморной белоснежной лестнице, украшенной, так же, как и балкон, совсем не по церковным канонам, скульптурами античных богов и мифических существ. Женщина бесконечно долго, но с живой легкостью спускалась по несуразно громадным ступеням.
Стройными бесконечными рядами, вместо усердно молящихся прихожан, тянулись застекленные витрины с различными экспонатами, снизу подсвеченные голубым неоном, с боков – мертвенно желто-фиолетовым. Были здесь изображения древнейших церковных распевов, рукописи на церковно-славянском языке крюковой строчной партитуры песнопения, портреты духовных иерархов и ярославских купцов, дагерротипы, гравюры с видами известных городских достопримечательностей. Разная служебная церковная и домашняя утварь, расшитое золотом и серебром облачение священников и образцы одежды и обуви ремесленников, крестьян, горожан тех давних времён, для многих канувших в лету. Тут же грудами лежали бульварные книжонки сомнительного характера, и пожелтевшие, местами полуистлевшие газеты, прикрывавшие современную аудио-видео аппаратуру, ноутбуки, айпады, айфоны и всевозможные прибамбасы к ним. Какие только мирские и церковные вещи, редкостные экземпляры не присутствовали. Не было только духа древнейшего храма с его неповторимым ликом – уникальными живописными росписями по сырой штукатурке.
На ее молчаливое горестное удивление, внутренний протест, недоумение она явственно услышала голос невидимого экскурсовода, говорящий, что и алтарь, и фрески, и иконы перенесены в другой храмовый зал. Именно в нем бьется сердце церковной жизни. Нужно найти и мобилизовать силы, чтобы самостоятельно подняться на более высокий уровень. Но это не так просто и не каждому дано. Вера, поняв, что теряет время на праздное любопытство и опаздывает на Божественную литургию, опрометью бросилась наверх. Но каждый шаг, как бы вяз в воздухе, давался с большим трудом, требуя новых и новых усилий. Желания, вытесняемые физической изможденностью, постепенно иссякали...
Она уже стала отчаиваться, но вдруг была любезно подхвачена с двух сторон под руки популярными маститыми поэтами, выскочившими, неизвестно откуда, как заведённые чёртики-болванчики из пресловутой табакерки, совсем не к месту и не ко времени. Те льстиво заглядывали ей в глаза, страстно прижимаясь с боков. Шептали на ушко всякую рифмованную дребедень, состоящую из штампованных комплиментов, одновременно, умудряясь, поливать друг друга оскорбительной грязью зависти и склочных наветов. Каждый просил, умолял, настаивал обратить внимание только на него, оценить значимость именно его талантливого творчества, состоящего сплошь из сверхъестественных опусов, единственных и неповторимых в своем роде, якобы явленных, нашёптанных исключительно голосом с небес. Вера пыталась, как-то тактично освободиться из их цепких рук. Старалась, где шутками, а где и с серьезным строгим тоном, прервать бессмысленное ухаживание, приправленное в избытке потоком словоблудия, но ничего не получалось.
Из босоногой паломницы в скромной длинной юбке, женщина превратилась в гламурную особу, дефилирующую на высоченных каблуках во фривольном, очень коротком сарафанчике. Два галантных молодца из ларца, как бы играючи и, слегка флиртуя, настойчиво и твердо уводили ее от заветной цели все дальше и дальше. В какие-то дремучие и темные дебри, заросли, гущи, совсем не похожие на райские кущи.
Было душно, беспокойно, знобко, всё погружалось в мутную пелену серо-тусклого смрадного тумана. И непонятные, необоснованные подозрения отпечатывались в душе липкими следами неприязни, гадливости. Как цепями злобных псов-волкодавов, готовых сорваться с привязи в любой момент, ворчливо и недовольно погромыхивали над головой, сгустившиеся, саднящие сердце, лилово-черные тучи. Грозились пролиться дождем тревоги и безнадежности.
продолжение: http://www.proza.ru/2013/10/13/70
* "Средь шумного бала". Русский романс. Автор слов А. Толстой. Композитор П. Чайковский.