С воцарением Романовых на Российском троне началась почти двухсотлетняя эпоха самозванства. Бунт Пугачева – одно из звеньев этой цепи.
Уверен, что к тому времени, когда началось антиромановское движение 1773-1774 годов, у Романовых уже был определенный опыт создавать фальшивых врагов. К этому времени Романовы уже закрепились на троне и почувствовали свою силу, обросли связями в стране и за границей, а потому организатора или вожака движения могли назвать тем именем, которое им было удобно.
Когда поступили первые сведения о выступлении казаков, во главе которых был царь Петр Федорович, просвещенная императрица распорядилась, видимо, заглянуть в станицу Зимовейскую, откуда был родом Степан Разин, и поискать там кандидатуру для самозванца. А может быть, где-то в архивах по делу Разина попалась фамилия некоего Пугачева, этим именем и назвали «самозванца», ведь проверить все равно никому не удастся, ведь право на информацию имеет только правящая династия, а все остальные мнения находятся под запретом.
Впрочем, вовсе не обязательно иметь человека с такой фамилией и с таким именно именем. Можно назвать любое, проверить подлинность никому не удастся, поскольку свободы слова нет, развитых средств коммуникации нет, а правительству принадлежит право на истину. Скорее всего, и имя, и фамилия вымышлены. Причем, удачно получилось. Именно такими и должны быть имена тех, кто сотрясает огромную империю: Пугачев, который пугает власть; Емеля – герой русских сказок, который сидит на печи, ничего не делает, ни на что не способен, но мечтает о царстве, претендует на власть; Иванович – в России много Иванов, еще больше Ивановичей.
Убедиться в этом мнении меня побудила работа Пушкина над «Историей Пугачева». В предисловии к книге, в черновых записях, а также в дневниках и письмах мы многократно встречаем указание, что его история писалась без подлинных документов, что «Дело о Пугачеве, доныне нераспечатанное». И хотя приходилось встречать указание, что Пушкину через военного министра А.И. Чернышева передали какие-то документы по событиям 1773-1774 годов, однако он их получил 25 февраля и 5 марта 1833 года, а текст предисловия написан 2 ноября 1833 года, когда он уповает на «будущего историка, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве».
Бумаги дела Пугачева чуть не погибли во время многих наводнений в подвалах Петербурга. Николай Первый распорядился вынести архив из подвала, привести его в порядок. И все-таки Пушкин не увидел основных документов, несмотря на то, что требовал показать ему протоколы допроса самого Пугачева. В письме от 28 августа 1835 года начальнику государственного архива В.А. Поленову он просит показать «главнейший документ: допрос, снятый с самого Пугачева в Следственной комиссии, учрежденной в Москве». Нет сведений, чтобы Пушкину этот документ показали.
Вообще, мы вправе утверждать, что документы дела о Пугачеве не носят объективного характера, поскольку в названии главного действующего лица содержатся оценки его действий. Судите сами. Пушкин в архивных документах встретил, что Пугачев назван следующими словами: бродяга, донской казак, раскольник, предводитель, бунтовщик, невольник, прошлец дерзкий и решительный, казанский колодник, беглец, великая особа, неведомый человек, незнакомец и другими.
Приступая к работе над историей Пугачева, Пушкин получил в государственном военном архиве документы, из которых четко усвоил, что не сможет объяснить мотивы действия и поступков Пугачева, поскольку во всем деле о таких мотивах ничего не говорится. Человек сумел поднять половину страны, а ради чего – об этом ни слова. Вам не кажется это странным?
Пушкину, похоже, это показалось странным. В «Капитанской дочке» он попытается ответить на этот вопрос. Его герой откровенно скажет: «Улица моя тесна». Мы понимаем, что такого объяснения для составления обвинительного заключения явно не достаточно, но другого нет.
Видимо, следствие не справилось с задачей, если не сумело объяснить мотивы государственного преступления. Пушкин тоже не смог бы назвать причины восстания и мотивы, которыми руководствовался вожак восстания, но писатель-историк снял с себя ответственность за это и нашел в духе художественной литературы объяснение этому феномену – привел в качестве эпиграфа цитату из работы архимандрита Платона Любарского. Из его слов следует, что Пугачев сам о себе и о мотивах своего преступления рассказать ничего не может в силу того, что он разбойник. А писатель – человек порядочный, то есть его разум устроен по-другому, и ему не понять, чем может руководствоваться разбойник.
«История Пугачева» начинается с предыстории, то есть Пушкин на основе архивных документов рассказывает, что предшествовало бунту. Дано описание Урала (Яика), изложена краткая история яицких и донских казаков, которые только и знают, что воруют, грабят, совершают набеги.
Рядом с казачьими селениями встречаются татарские. В прошлом казаки враждовали с татарами, а потом подружились, породнились и казаки стали брать в жены жительниц улусов бывшей Золотой орды.
На основе представленных архивных документов Пушкин утверждает, что казаки обратились к Михаилу Федоровичу взять их под защиту Москвы, то есть до династии Романовых они занимались исключительно набегами на «неприязненные племена». Романовы казаков «обласкали» и направили воевать в Польшу и Ригу, а на Яик направили стрельцов, которые вскоре породнились с казаками. Что-то здесь тоже не все сказано.
По оценкам в пересказе Пушкина, казаков притесняли войсковые атаманы, чиновники и местные богатеи, заставляли брить бороды и направляли воевать в Чечню (Кизляр).
В 1771 году казаки предприняли попытку покинуть пределы России и уйти с обозом в Киргизские степи. Правительство с помощью войск решило вернуть беглецов, но те не повиновались. Против них применили картечь, казаки не уступили, наоборот, одержали верх и попытались направить выборных в Петербург, но в 70 верстах от Яицкого городка произошла новая битва. Казаки с семьями хотели уйти на Каспий, но были выловлены и попали под следствие. Зачинщиков наказали кнутом, отдали в солдаты и направили в Сибирь, но те бежали. Такова вкратце предыстория бунта.
Во второй главе в пересказе показаний Кожевникова Пушкин приводит необычное наблюдение. На хуторе у Кожевникова появился незнакомец, среднего роста, худощавый и широкоплечий, с черной бородой, начинающей седеть. Незнакомец заявил, что он император Петр III, что слухи о его смерти были ложны… Он намерен выступить в период осеннего рыболовства, связать атамана и идти в Яицкий городок, овладеть им и учредить заставы. А далее начинается самое интересное: «В случае же неудачи думал он броситься на Русь, увлечь ее всю за собою, повсюду поставить новых судей (ибо в нынешних, по его словам, присмотрена им многая неправда), и возвести на престол государя великого князя. Сам же я, говорил он, уже царствовать не желаю».
Удивляет фраза «броситься в Русь». Почему он сомневается, что его могут не поддержать яицкие казаки? Почему уверен, что поддержит Русь? Или он хорошо наслышан о неудачном опыте прошлого? За сто лет до него Стеньку Разина яицкие казаки, по свидетельству летописей, приняли как неприятеля. И Пушкин отмечает, что мятежники побили и потопили стрельцов.
Возникает вопрос. О каком великом князе говорит незнакомец, представившийся императором Петром III? Шел 1773 год. Павлу Первому в то время было 19 лет. Может быть, речь шла о совершенно другом человеке, имя которого до нас не дошло? Что значит утверждение, что сам он царствовать не желает? Безграмотный казак расчищает для кого-то место на троне?
В «Замечаниях о бунте», которые Пушкин предназначал не для печати, а для чтения исключительно императором, пишется, что Пугачев утверждал, якобы, что сама императрица помогала ему скрыться. Для большинства читающих это мнение кажется абсурдным. А если учесть, что речь шла не об императрице Екатерине Второй? Может быть, была и другая императрица, не из династии Романовых, а из числа тех, кого короновали в Орде? Почему Пушкин сразу не отверг это мнение как абсурдное, а предложил его для чтения императору? Чем руководствовался Пушкин, когда записывал это мнение? Это же не протокол допроса, а замечания самого автора.
Видимо, Пушкин как добросовестный писатель, о чем-то догадывался, в чем-то сомневался, но в силу своего весьма зависимого положения от царя не мог открыто сказать об этом в надежде, что вдумчивые читатели и исследователи будущего увидят белые пятна, ответят не только на поставленные вопросы, но и на отдельные намеки.
«История Пугачева» получилась у Пушкина уникальным документом напряженной эпохи. До него никто в таком объеме и с такой полнотой этого вопроса не освещал. Это, можно сказать, первый опыт, первый труд, по его же словам, «конечно несовершенный, но добросовестный», потому что «историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцова, двух Паниных, Суворова, Бибикова, Михельсона, Вольтера и Державина, не должна быть затеряна для потомства».
Итоговый вывод
Пугачев и Петр Федорович – вещи не совместимые. В стране, где и без того засилие немцев, это понимали все, даже императрица, а Петр Федорович, сын герцога Карла Фридриха Шлезвиг-Гольштейн-Готторпского, – самый настоящий немец, родившийся в Пруссии, получивший прусское образование, за короткое правление проявил интерес не к русскому многотерпению, не к русской неторопливости и рассудительности, а к немецкой муштре, к прусским порядкам. Это легенда, что с этим именем могла начаться борьба кого-либо за Российский престол. Не мог Пугачев или какой другой претендент на высший пост в государстве брать это имя. Если вождь восстания и предлагал на трон какого-либо царевича, то во всяком случае не того Петра III, и не Романова вовсе, а представителя иной династии, имеющей право на высокий трон.