Летом отцу дали отпуск, и мама, как она шутила, отправила нас на деревню к дедушке, то есть к своему отцу. Можно было бы поехать и к папиной родне в Сибирь, но это было очень далеко, и ехать с двумя пересадками. А тут - три дня пути – и вот уже дед с телегой встречает нас на станции со смешным названием Ключики, что под Сызранью.
После изнурительной жары знойных степей Казахстана по-летнему теплый ветерок едва касался кожи, лаская ее, как колонковой кисточкой. Это было так приятно и непривычно для нас – южан, привыкших к обжигающим ветрам, что казалось, что мы попали в какой-то нереальный мир.
Я заметила, что люди, живущие в странах с умеренным климатом, солнце всегда называют только ласково «солнышком». В отличие от южан. Для нас, в Таджикистане оно всегда было солнце, и точка. Казалось, что само слово припечатывало тебя жарой. А здесь, в Поволжье, оно действительно было не солнце, а солнышко – ласковое и нежное.
В телегу дед настелил столько сена, как будто только что приехал с сенокоса.
- Ты приляг, внученька. Поди, умаялась в дороге-то? Я тебе там рядно постелил.
Я завалилась на постеленное поверх сена покрывало, и опьянела от духмяного запаха свежего сена. Под тихий рокот разговора, укачанная неспешным покачиванием телеги, обласканная ветерком, я задремала. Проснулась уже в деревне. Дома нас ждали младшие мамины сестра и брат, пироги и истопленная баня.
- Ну что, в баню пойдете, или сразу вечерять? - засуетилась тетя Клава.
- Сначала в баньку, надо смыть дорожную грязь, - решил отец.
- Ну, идите первые, а мы с племяшкой после вас.
- Да я сама помоюсь, - застеснялась я. Мне было одиннадцать лет, и я, как все подростки, стыдилась своего меняющегося тела.
- Ну, конечно, сама! – рассмеялась тетя. – Это тебе не городская ванна, еще ошпаришься.
Пока отец с дядей Сашей мылись в бане, пастух пригнал стадо. Коровы царственно и грузно вышагивали впереди, расходясь каждая к своему двору. Если их никто не встречал, они обиженно и протяжно мычали, взывая к совести нерасторопных хозяев. За ними шумно блея, семенили козы и бараны, пестрыми ручейками растекаясь по дворам. Пришла домой и наша коза Катька.
- Дай ей хлебца, - протянула мне тетя Клава посоленный ломоть, - чтобы она знала, что ты своя.
- А она, что уже забыла меня? – огорчилась я. – Ведь я всего два года назад была здесь.
- Да кто же ее знает? Может, и не забыла. Но она у нас с норовом, так что угощение не помешает.
Тетя Клава подоила Катьку, процедила молоко в глиняную крынку.
- Не хочешь парного молочка с пирожком? Пирог-то у меня с лесной ягодой.
Мне кажется, вкуснее этой еды я ничего не ела!
Потом тетя Клава накрыла стол для возвращающихся из бани мужчин, и мы пошли с ней в баню.
Банька – покосившаяся и потемневшая от времени и дождей, как и у многих сельчан, стояла около речушки Бекшанки, чтобы легче было таскать в нее воду.
- Тетя Клава, мама шампунь хороший передала, а то мои волосы ничем другим не промоешь.
- Да ну его! Я тебе сейчас щелоком голову намою. Волосы, как шелковые будут.
- А что это такое?
- Зола от дров.
– И что, я буду чумазая, как Золушка?! - возмутилась я.
- Давай-ка, подставляй голову, Золушка! – рассмеялась над моими страхами тетя Клава.
Волосы от щелока действительно были как шелковые! А зола вся смылась. Потом тетя Клава добавила пару и прошлась по мне березовым веником. Это был мой первый опыт. Когда мы раньше приезжали в деревню с мамой, я боялась веника как огня и истошно орала, протестуя против незаслуженной порки. По этой причине мама всегда быстро мыла и выставляла меня из бани.
Когда мы вышли, уже смеркалось. Небо потемнело, и только там, где закатывалось солнце, горизонт был окрашен в нежно-розовую палитру. От Бекшанки тянуло речной тиной, в воздухе остро и пряно пахло травой, остывающей землей. Оглушительно стрекотали кузнечики. Было так благостно, что в дом идти совсем не хотелось. Ласточки летали низко и чуть не врезались в нас. После бани во всем теле чувствовалась такая легкость и чистота, что казалось, только взмахни руками, и тут же начнешь расчерчивать небо вместе с ними. Я даже пискнула, подражая им.
- Дождь завтра будет. Это хорошо. Огороды польет.- Порадовалась тетя Клава.
- Так ни одного облачка на небе, - возразила я.
- За ночь набегут.
А в доме уже собрался народ: пришли родственники посмотреть на редких, чуть ли не заморских гостей, поговорить, как живется в далеких краях. Меня под удивленные возгласы «Надо же, как выросла!», усадили за стол, накормили, расспросили, как учусь. И тетя Клава, видя, что я старательно таращу глаза, чтобы не заснуть, увела меня.
Спать меня положили на мою любимую печку. Там было тепло и уютно от прогретых кирпичей. Пахло овечьей шерстью. Видно, дед сушил валенки, которые навалял к нашему приезду. Он каждый год присылал их нам в Таджикистан, если мы не приезжали, или одаривал лично. А тетя Клава слала бесчисленное количество пуховых носков, варежек и шарфов. Наверное, боялись, как бы мы в Таджикистане не замерзли.
- Тетя Клава, а когда завтра стадо погонят?
- Рано, на заре.
- А ты меня разбудишь?
- Конечно разбужу, спи.
Из комнаты доносился гул неторопливых разговоров, из открытого окна сладко пахло жасмином. Было так хорошо и покойно на душе, что глаза тут же закрылись, и меня закачало в вагонном купе. И снова я ехала и ехала по просторам бескрайней страны…
Конечно же, тетя Клава не разбудила меня, жалея мой сон. И мне так ни разу в жизни и не довелось посмотреть, как пастух собирает стадо. Зато впереди было еще целых три недели вольницы и единения с живой природой.
Все наши родственники давно разъехались по городам. Я не знаю, кто сейчас живет в дедушкином доме, и жива ли вообще эта деревня, или стоит заброшенная, как тысячи таких же. Но почему-то она мне часто снится, и я все ищу и ищу дорогу к Бекшанке, к ее белым песчаным берегам, и никак не могу отыскать.